Царь колебался, Карим видел это по его глазам. Карим лукаво улыбнулся, с напускной небрежностью потянулся.

- Однако, должен признаться, - заговорщически сказал царю, - тот благородный господин мне нравится, и я найду способ выполнить его просьбу даже в обход вашего решения.

- Каким же это образом? - заинтересовался благодушный господин.

- Вы показали мне печать, сказав, что она единственная. Но у меня есть вторая, точь-в-точь такая же. Я прихватил ее из Барада, словно чувствовал, что она пригодится. Тогда я не знал ни ее предназначения, ни ее ценности. Сегодня в полночь у меня запланирован побег, только тссс - это секрет. Для меня не составит никакого труда состряпать письмецо, скрепить его печатью и отправить главнокомандующему какому-нибудь гарнизона. Когда сей благородный господин туда явится, ему останется только возглавить кноттское войско и двинутся в... Каборр? Когда обман раскроется, будет слишком поздно. Но мне сдается, вы и не будете его раскрывать: какому же царю захочется признать, что его надул какой-то проходимец?

Мгновение стояла тишина, затем царь восхищенно расхохотался.

- Мысль о родстве с тобой доставляет мне истинное удовольствие! Да будет так! Агаша, собери всех генералов. Куда подевалась стража? Проследи, чтобы их выпустили и сопроводили во дворец. Принц, вы должны быть вдвое красноречивы, чтобы мне не пришлось выставлять себя тираном. Союз с Кноттом вы заключите в любом случае, но только от вас будет зависеть, в каком свете при этом предстану я. Ты, разумеется, отправишься с нами. Не бойся, я не представлю тебя как жителя Барада, о Небесном Городе не будет сказано ни слова. Все, что родилось здесь, здесь и умрет, но я не могу допустить, чтобы ты, преодолевший столько препятствий, так и не увидел свою родину. Я покажу тебе портреты наших предков, познакомлю с нашими обычаями. Взамен я желаю услышать про все чудеса Барада.

- Я бы с удовольствием отправился с вами хоть на край света, - откликнулся Карим, - но у меня осталось одно неоконченное дело. Позвольте мне его завершить, и тогда я весь буду в вашем распоряжении.

- Уж не то ли это дело, что привело тебя в тюрьму?

Карим склонил голову.

- Может быть, то, а может быть и нет. Дайте мне немного времени, и в случае его успешного завершения, я, возможно, поделюсь им с вами.

Царь шутливо погрозил пальцем.

- Наглость твоя не имеет границ, но мне она нравится. У тебя три дня. По истечении этого срока я затребую тебя во дворец, преуспел ты в деле или нет.

"Так ты меня через три и найдешь", - подумал Карим и улыбнулся.

ГЛАВА 14

Они сдавали пядь за пядью. Первая битва при Каборре была выиграна, но отбросить Бастина уже не смогли: не хватило ни сил, ни солдат. Остался в захваченном городе Крокет. Другие жители уже давно разбежались, прихватив пожитки и присоединившись к отступающей армии или прячась в лесах и совершая набеги на вражий стан, но старик упорно вцепился в свое кресло, заменяющее ему трон, выправил кривой позвоночник и прокаркал, что не покинет дворец. Хард принял это как должное: истинный правитель не имеет права покидать свое место, бушуй там огонь или ведись там война. Крупное сражение еще только предстояло, но каждая мелкая стычка выбивала из-под ног почву. Хард все чаще и чаще видел признаки фатальной усталости на лицах и в позах своих солдат: когда перед очередной битвой некоторые из них оперлись на мечи, он взъярился. Обозы с продовольствием до них не доходили: их растаскивали еще по дороге, несмотря на вооруженную охрану. Рассылали охотников, те пропадали по нескольку дней, возвращались с дичью. Всякий раз, когда Карим видел восседающую на седле коричневую спину, скачущую прочь, он задавался вопросом: вернется ли?

Рана заживала, но хромота осталась. Хард подозревал, что она уже не исчезнет, останется его верным спутником на всю жизнь. Значит, он сильно сдаст: движения станут тяжелее, неосознанно начнет беречь раненую ногу, лишится некоторой части своих приемов. Когда война закончится - а она закончится - Хард сделает все возможное, чтобы восстановиться полностью. В противном случае ему придется покинуть армию, а представить себя вне жизни военного формирования он не мог.

Издали Хард наблюдал за принцем. Он уже не мог припомнить, когда подходил к наследнику в последний раз. Тот сильно изменился. В хардовой охране и в хардовых советах больше не нуждался, все больше общался с генералом, Рагоном, солдатами. Предложил две стратегии для тайных вылазок с целью заимствования провианта врага - и обе увенчались успехом. Даже если с Хардом что-то случится, наследник достаточно окреп, чтобы стоять на своих двоих. Харду это доставляло гордость: в некотором смысле, такая независимость появилась не без его помощи. Стоило лишь вспомнить принца в самом начале похода. Значит, завет отца выполнен. К словам наследника прислушиваются, его авторитет растет, голос крепнет. Хард сделал свой вклад, теперь дело за отцом.

И тот не заставил себя ждать. До войска дошли слухи, что восстание затихает. Дворцу были представлены требования, большую часть из которых тот услышал. Крестьяне возвращаются в свои провинции, к своим господам, приступают к работам на новых условиях. Как-то ночью Харду приснилось, что их дом пылает. Он проснулся в поту, словно собственноручно тушил пожар, но легко выбросил сон из головы - какой только чуши не выдумает уставший разум. Дома наверняка предстоит много работы, еще и в провинции куча дел. Хард ревностно следил за своими людьми: с их небольшого надела призыв был такой же, как и с других, ушли все трудоспособные мужчины. Если погибнут, работать в провинции будет некому. Да еще и перед их родными отчитываться. Потому Хард берег своих как мог.

Два солнца спустя их окончательно вытеснили из Каборра. Маловер воспринял это как личное оскорбление, вгрызся в границу провинций, рычал и кусался, не пуская врага дальше, но не имея и сил развернуться.

Стоит признать, место для огрызки он выбрал удачное. Риссен накрыл колючий нетающий серый снег, принесший с собой хохочущие морозы. Холод стучался в стекленеющие глаза сарийцев, расположившихся ниже по равнине, протискивался под одежду, дразнил пылающие костры. Невооруженным глазом было видно, как страдают сарийцы, не могущие ни вырваться вперед, ни забиться в какую-либо нору. Остатки риссенского войска вбились в прогалину у подножия горы. Справа и слева их окружали могучие многовековые деревья, не пропускающие холод и снег. Маловер выставил в лесах дозор, чтобы сарийцы не проникли в лагерь через чащу. Хард полагался на собственное чутье: в случае опасности божки-шпионы ему об этом сообщат.

Патруль докладывает раз в несколько часов. В стане врага движение. Они мобилизуют силы, чтобы попытаться еще раз сбросить генерала из-под горы. Бастин - не Андаман, этот не будет ждать подкрепления. Он сейчас в немилости в сарийском дворе, ему нужно возвращать к себе доверие, поэтому он предпринимает попытки сбросить врагов вновь и вновь. Его торопливость и жадность пока не позволяют ему этого сделать. Если бы он немного подождал, рассредоточил войска и выдвинул стратегию - от риссенской армии остались бы ошметки. Но Бастин спешит, ему не терпится разгромить врагов до того, как с юга подоспеют новые силы, ему не хочется делить лавры с кем-то другим, ему хочется покончить с этим поскорей и в одиночку, и Маловер пока этим пользуется.

Риссен накапливает энергию. Под покровом ночи со стороны гор к ним подоспело подкрепление - последний риссенский призыв, собранный из вернувшихся по домам крестьян. От них узнают новости - восстания и в самом деле больше нет, в отдельных провинциях сосредоточились его последние островки, не пожелавшие присоединиться к основной массе, но исчезают и они. Это вызывает радостное оживление. Хард успокаивается: по крайней мере, больше не будет дезертирства. От отца сообщений нет. Хард уже не помнит, когда они в последний раз обменивались весточками. Он пытается найти хоть одного посланника, но с наступлением зимы те попряталась по щелям, забились под кору, укрылись под землю.