Они добрались до столицы уже ближе к вечеру. Закутанный в обод сомнений, министр был погружен в себя. Дико крикнул первый, подстегнул усталую лошадь, вынуждая гнать еще быстрей, последовал за ним второй. Когда Амааль пришел в себя, не сразу сообразил, что происходит. Над Амшером занимался рассвет. Учитывая, что во всем Риссене сейчас владычествовала ночь, это было более, чем странно. Затем он понял. Сердце объяло диким страхом, он пришпорил коня, ринулся вперед.
Амшер горел. Над крепостными стенами поднимались отдельные всполохи огня. Ворота нараспашку, кое-где стремился ввысь ядовитый дым.
Внутри все металось в хаосе. Носились обезумевшие жители, натыкаясь друг на друга и на всадников. Стоял тяжелый удушающий запах. Амааль видел желто-синих королевских: один раздавал указания, другие тушили пылающую халупу. Не останавливаясь, Амааль погнал коня дальше, к дому. Еще за поворотом он видел, как зарево разгоняет тень в углах, пляшет на плетнях и стенах. Его поместье пылало как спичка. Первое, о чем он подумал: "Слава Яроку, дети не здесь". На фоне огромного костра нелепо плясали фигуры - слуги пытались потушить пожар. Амааль сомневался, что в этом адском пламени могло что-то уцелеть, но, по крайней мере, нельзя позволить огню перекинуться дальше. Он соскочил с коня, бросился на помощь. Жар тут же опалил лицо, расплавились-свернулись брови и борода, нагрелась одежда. Не было никакой возможности подойти ближе. Яростными криками он отозвал назад слуг, несущихся к дому с водой - его теперь не спасти. Вокруг - деревянные постройки. Если на них упадет хоть искорка...
- Очистить землю по периметру! - рявкнул он и первым кинулся к плетням.
Поместье стояло на холме, в считанные минуты дороги вокруг него обезопасили: облили водой горячие ограды, вытащили все, что мог пожрать огонь. Искры то и дело сыпались на дороги, на Амаале вспыхнула одежда. Он потушил ее ладонями, опрокинул ведро на соседний забор. С грохотом рухнула стена дома, вслед за ней опрокинулись еще две, съехала по наклонной крыша. Огонь взревел, метнулся выше, затем опал, удовлетворенно питаясь тем, что само кинулось в объятия. К Амаалю подбежал слуга, окатил ведром, глядел на спину с ужасом. Министр покачнулся, схватил того за рукав:
- Из дома все успели выйти?
- Да, господин.
- Хорошо.
Дом полыхал всю ночь, и всю ночь они носились вокруг него, гася маленькие вспышки, готовые обустроиться на новом месте. К утру от поместья остались головешки. Амааль глядел на руины, по которым в поисках уцелевших вещей топтались слуги. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад, что никто не погиб. У четверых были серьезные, но не смертельные ожоги. Со временем они заживут, останутся шрамы, и не только на теле.
С другой стороны, он был опустошен. Сгорело основное поместье, амбары с запасами зерна, шерсти, меда, орехов, со всеми припасами, которые еще только имелись. Серьезный удар.
- Прибыл Игнах, он говорит, восточный участок не пострадал, пожары до него не докатились. Там уже готовятся к нашему прибытию. Солдаты Его Величества обеспечат безопасный переход. Господин, что прикажете делать?
- Ступайте, - сказал Амааль, - и приведите мне лошадь.
Большую часть пожаров в Амшере потушили. Где-то еще боролись за жизнь маленькие очаги, но и их сводили на нет. Единой закономерности Амааль не наблюдал: исчезли как большие хозяйства господ, так и скудные лачуги бедняков. Последние, впрочем, выли так, словно потеряли замки. Воздух пропитался гарью, здания, рынок, площадь, монументы - все покрылось слоем копоти. Обугленные бревна грузили в телеги, вывозили из города. Местами чутких ноздрей министра касался тяжелый сладкий запах - кому-то не посчастливилось выбраться. Из-под завалов извлекали тела.
Рахмана в министерстве не оказалось. Не то, чтобы Амааль рассчитывал найти его там в такое время, но надеялся узнать хотя бы приблизительное местоположение. Во дворец вход был заказан, стража не пропустила бы его дальше ворот, поэтому он просто принялся исследовать уставший город. Улицы в большинстве своем уже были очищены. В руинах копошились хозяева и всякий сброс, надеявшийся поживиться находками. Неожиданно для себя Амааль замахнулся на двух ушлых людишек, перебирающих доски. Те кинулись прочь, оглядываясь через плечо.
Рахмана обнаружил у главных ворот - тот допрашивал стражников. Министр дождался, когда перестанет терзать часовых, подойдет к нему, сообщил.
- Я попрошу вас отправиться в провинцию господина первого советника. В его закромах мною и моими верными людьми были обнаружены пропавшие обозы. Их подлинность не вызывает сомнений: на каждом мешке присутствуют атрибуты Песчаной Гильдии и штампы, свидетельствующие о пересечении сухопутных и морских границ. Я настолько попрошу вас поторопиться, дабы господин первый советник не успел перепрятать груз.
Рахман окинул взглядом закопченную фигуру министра, хмыкнул.
- Вы проводили собственное расследование, не поставив в известность меня? Нет, не так. Вы незаконно пресекли границы чужих владений и обвиняете их владельца в государственном преступлении? Тоже не то. Вы требуете от министра юстиции, чтобы он бросил все свои дела в охваченной беспорядками столице и помчался выполнять ваш приказ?
Амааль побагровел.
- При всем моем уважении, господин Рахман, я вынужден напомнить вам условия нашего союза. Мы заключали соглашение, главной целью которого было противостояние первому советнику. Я выполнил свою часть обязательств, но я не вижу, чтобы вы стремились выполнять свои.
- При всем моем уважении, господин Амааль, свои первоочередные обязанности я ставлю превыше всего. Как только у меня окажется лишняя пара ног, я непременно направлю ее в указанном вами направлении. А сейчас, позвольте, у меня дела.
Амааль в бессильной ярости смотрел на спину Рахмана.
Лишняя пара ног появилась лишь два дня спустя. Когда она-таки добралась до провинции первого советника, сообщение подтвердилось. Все пятьдесят обозов вернулись в город. Новости о проигранной битве при Каборре Самаах встречал уже в тюрьме.
ГЛАВА 13
- Кажется, многоуважаемый, я вновь победил.
Догмар чертыхнулся, когда Карим зачерпнул горсть монет и отправил в свой необъятный карман, в котором хранились - Догмар это прекрасно помнил - его собственные кровные. Сколько нажитых с трудом медяков осело в этой серой воздушной накидке, сколько ставок было сделано на исход очередной игры, столько было продумано стратегий, чтобы обойти проныру, сколько горьких слов пришлось выслушать от жены - исход один. Медяки скапливались и своим звоном будоражили воображение стражников. Этот звук уже снился Догмару по ночам - как один медяк ударяется о другой, третий, четвертый, как с неуловимым отличием медяк трется о сребрянку, и уж совсем незабываемо и упоительно - как жмутся друг к другу одни только сребрянки. Догмар знал, что в карманах заключенного хранилось больше денег, чем заработал за плодовитое лето он сам, и одно это заставляло его исходиться злостью. Один раз, в надежде отыграться, он просадил все, что получил за работу часом ранее. В приступе ярости он отпер дверь камеры проходимца, но вытряхнуть из того деньги и душу ему не позволило что-то. Шестым чувством Догмар почуял, что в камере, кроме лицедея, кто-то есть, и этот кто-то только и ждет, чтобы он, Догмар, сделал шаг вперед.
- Недолго тебе радоваться, - проворчал он, - скоро состоится суд, на котором, тебя, разбойника, приговорят к повешению. Уж тогда будь уверен - мое вернется ко мне, и не мое тоже.
- Неужели сама мысль об этом доставляет вам такую неизбывную радость, мой господин? Неужели вы совсем не будете скучать? Мое бедное сердце готово выпрыгнуть из груди всякий раз, когда вы его покидаете, и заходится неистовым стуком, когда вновь видит ваше лицо? Неужели вы променяете драгоценное воспоминание обо мне на ничтожную груду меди? Неужели отблеск света на лике... ммм... этого доблестного короля вам предпочтительнее моих печальных глаз? Неужели, получив эти деньги, вы совершенно изрините меня из своей жизни и памяти? Неужели ваше сердце отдано не мне? Если это действительно так, и эта куча вам дороже меня, я не вижу иного выхода, кроме как... пригласить вас на новую партию. Но поскольку ваша мошна совершенно пуста, а кредитов я не даю, буду ждать вас в любое другое время на этом же самом месте.