— Спасибо вам большое, — закончил он.

— Я благодарю вас за то, что посетили выставку.

Интервьюер и оператор отошли, чтобы снять еще несколько картин, а Ева двинулась в сторону Лори и Бена и, подойдя ближе, состроила им гримасу. Бен протянул ей свой бокал вина, который она взяла и отпила глоток.

— Это было впечатляюще, — произнес он.

— Ерунда. Вы стояли и насмехались за моей спиной, поэтому я не могла связать двух слов.

— Так же, как и он. Так что вы очень выигрышно смотрелись вместе.

Он обнял ее и поцеловал в щеку. Лори наклонилась к подруге.

— Мы продали грузовик картин. Ты это видела? Двадцать или двадцать четыре. Фантастика! — шептала Лори тоном заговорщика.

— А еще Лори мне сказала, что на этот раз берет только пять процентов, — добавил Бен.

— В твоих сладких снах, приятель, — ответила ему Ева.

Они рассмеялись. Лори сказала, что ей надо отлучиться, чтобы помочь Барбаре, своей ассистентке, оформить документы и счета. Ева подняла глаза на Бена. В своей черной льняной сорочке и белых брюках он выглядел неотразимо. Он все еще обнимал ее, а затем слегка ущипнул.

— Я так тобой горжусь, — сказал он ей.

— О, прекрати.

— Если бы ты слышала, что говорили люди. Они были потрясены.

— Неужели?

— О, они сказали, что такого угощения еще не было ни на одной выставке.

Она шутливо замахнулась на него.

— Нет, честно. Все были под большим впечатлением. Вон тех волков-ангелов ты могла бы продать раз двадцать. Видишь ту даму из Лос-Анджелеса, в красном платье и сережках? Она стояла у картины около десяти минут, не отводя взгляда. Она была растрогана до слез.

— Это не обязательно хороший знак.

— Неправда. Ей понравилась эта картина. У нее был момент катарсиса^[6].

Ева улыбнулась и поцеловала его.

— Я тебя люблю, — тихо произнесла она.

Они поужинали в ресторане в компании Лори и ее нового друга, Роберта, который работал в области высоких технологий для военных. Ему так часто приходилось ездить в Лос-Аламос на закрытые секретные конференции и заседания, что он, наверное, не позволял себе даже думать о своей работе. Он был худой и невысокий, носил очки в золотой оправе. Заостренное к подбородку лицо выглядело несколько утомленным. Роберт имел привычку забрасывать собеседника интересными фактами, заводя любой разговор в тупик. Бен смешно его копировал.

— Вы знаете, сколько людей живет на планете? — спросил их Роберт, когда они ели крем-брюле.

Все забыли.

— Шесть миллиардов.

Он на секунду замолчал, чтобы дать им возможность переварить информацию.

— А сколько птиц живет на Земле?

Никто не мог ответить и на этот вопрос.

— Сто миллиардов.

Роберт сделал паузу, чтобы до всех дошел смысл сказанного.

— Вы знаете, сколько места на планете занимает океан, а сколько суша?

— Нет, — улыбаясь, сказал Бен. — Но у меня предчувствие, что мы сейчас узнаем.

Роберт проигнорировал его иронию. Ева перехватила взгляд Бена, стараясь не рассмеяться.

— Одна треть — суша, а две трети — океан. Что это означает?

Он опять выдержал паузу. Бен, сама серьезность, наклонился вперед, делая вид, что боится пропустить ответ Роберта, но на самом деле он коснулся колена Евы, чтобы рассмешить ее.

— Две целых пять десятых птицы на акр земли, — продолжил демонстрацию своих познаний Роберт.

Все постарались принять удивленный вид, чтобы по их лицам было понятно: «Надо же!»

— Где Лори их находит? — спросил Бен после ужина, когда они поднимались по склону к машине. — Я хочу сказать, что она видит в нем такого особенного?

— Она говорит, что он великолепный любовник.

— Нет, правда?! Ничего себе! Он ей нашептывает милые цифры и пикантные факты на ушко?

— Да, это лучшая из прелюдий к сексу.

— Ты так думаешь?

— Абсолютно уверена.

Бен подумал немного, а потом прикоснулся губами к ее уху.

— Ты знаешь, что барона очень легко превратить в барана?

Ева в шутку тихо простонала.

— Все, что нам осталось, это сменить «о» на «а».

— Прекрати.

Какое-то время они беззаботно болтали, прислушиваясь, как их шаги гулко отдаются эхом. Рука Бена уютно покоилась на ее талии. Ночь была ясной. Совсем скоро ожидались морозы. Стояло межсезонье: зима вот-вот должна была сменить осень. «Бог мой, мы вместе уже почти год. А если считать с момента нашей встречи в Нью-Йорке, то два», — подумала Ева. Иногда время, казалось, пролетало незаметно, как один миг. Но временами оно растягивалось на вечность.

Ева не ожидала, что их отношения сложатся так легко. Она с самого начала знала, что Бен склонен к грусти. Иногда она задавала себе вопрос, не эта ли его черта привлекла ее больше всего? Она никогда не попадалась на эту удочку раньше, но знала, что женщины, оказавшись в роли спасительницы, часто принимают чувство жалости за любовь. Они воспринимают это как испытание, рассуждая приблизительно так: «Только я могу помочь ему. Только мне удастся сделать его счастливым и стать ему светом в окошке». Ева была уверена, что не такая, но кто знает себя до конца?

Справедливости ради, Бена трудно было отнести к тем мужчинам, которые всегда пребывают в глубокой печали. Ева предпочитала думать, что влюбилась в человека, которого рассмотрела за маской грусти. Бен день за днем все чаще избавлялся от этой маски и был, как сегодня, веселым, легким, остроумным. Когда у него было такое настроение, Ева не могла и представить, что есть человек, более идеально подходящий ей.

Но случалось, когда Ева всерьез задумывалась, а смогут ли они вообще построить отношения. Она никогда не встречала мужчину, больше, чем Бен, подверженного самобичеванию. Его можно было считать специалистом в области самообвинений. В течение тех первых месяцев, когда он покинул Сару и жил в Канзасе, а в Санта-Фе приезжал на недельку-другую, Бен все время винил себя, так что Ева уже хотела попросить его прекратить свои визиты хотя бы до тех пор, пока он не решит, как намерен поступать дальше. Казалось, он готов был бесконечно осуждать себя, наполняя свою душу новыми страданиями, и погружаться в боль, как в море.

Это касалось не только Сары и детей. Он переживал еще по поводу своей матери. Жизнь с ней приводила его временами в бешенство. Бен злился на нее за то, что она все время рассказывала ему истории из его жизни, вознося своего сына до небес. Все заканчивалось тем, что он говорил ей что-нибудь обидное и следующую неделю проводил, мучая себя упреками. Его обескуражило, что Маргарет очень быстро забыла свою первоначальную реакцию на уход Бена из семьи и принялась переписывать их семейную историю. Как-то он застал мать за телефонным разговором с одной из ее приятельниц, которой она поведала, что Бен никогда не был счастлив с Сарой и что его вообще можно считать ангелом во плоти, который выдержал с этой женщиной так долго.

Основным источником самоосуждения была, конечно, Эбби. Ева вспомнила, как пыталась утешить его в начале года. Она говорила, что надо выждать какое-то время, дать дочери привыкнуть к мысли о переменах, и все образуется само собой. Эбби поймет отца, начнет принимать его снова. Но так не произошло. Враждебность девушки только усилилась. Из Миссолы он вернулся раздавленный. Ева даже хотела позвонить Эбби и посоветовать не быть такой эгоистичной, а повзрослеть и постараться понять отца. Но конечно, не стала этого делать.

С тех пор Бен, казалось, смирился с тем, что его дочь потеряна для него, во всяком случае в обозримом будущем, и не стоит питать надежды на понимание с ее стороны. Он послушал Еву и прошел курс психотерапии. Бен делал это раньше всего один раз, после смерти отца, но тогда он прошел всего два или три сеанса, потому что врач постоянно повторял, что «с этим надо жить». Ева слышала, как Бен решительно осуждал «псевдопсихотерапию», как он ее называл. Но теперь он решил попытать удачи еще раз и нашел другого врача, к которому стал регулярно ходить дважды в неделю.