— Чили до сих пор не завоевано, и его жители не обращены в христианскую веру, сеньор губернатор. Мы, подданные его императорского величества, не можем пренебрегать своей обязанностью, — приводил доводы Вальдивия.

— Сомневаюсь, что вам удастся найти людей, готовых сопровождать вас, дон Педро.

— Среди испанцев никогда не было недостатка в настоящих мужчинах, готовых на подвиги и умеющих воевать, ваше сиятельство. Когда будет объявлено об экспедиции в Чили, людей, готовых к опасностям, найдется вдоволь.

Как только вопрос с финансированием экспедиции был решен, то есть стало ясно, что все расходы берет на себя Вальдивия, губернатор дал согласие на поход, хотя и с видимым неудовольствием, и тут же забрал обратно богатые серебряные рудники и земли, которые совсем недавно пожаловал своему доблестному генералу. Но Вальдивии это было не важно. Безбедную жизнь Марине в Испании он уже обеспечил, а собственное богатство его не интересовало. В его распоряжении было девять тысяч песо золотом и все необходимые для экспедиции документы.

— Не хватает еще одного разрешения, — напомнила я.

— Какого?

— Для меня. Иначе я не смогу поехать с тобой.

Педро расписал маркизу, слегка преувеличивая, мой огромный опыт врачевания болезней и ран, а также безупречное владение швейным и кулинарным делом, незаменимые в подобном путешествии, но снова увяз в болоте придворных интриг и противоречий. Я так настаивала на получении разрешения, что Педро добился для меня личной аудиенции с Писарро. Я не хотела, чтобы Вальдивия сопровождал меня на эту встречу: некоторые вещи женщинам лучше удаются в одиночку.

Я явилась во дворец в указанное время, но мне пришлось прождать несколько часов в зале, полной таких же просителей, как и я. Зала эта изобиловала украшениями и была щедро освещена свечами в серебряных подсвечниках. Тот день был серее других, и сквозь огромные окна проникало совсем мало естественного света. Узнав, что я пришла с рекомендацией от Педро де Вальдивии, лакеи предложили мне стул, в то время как прочие просители должны были ожидать стоя. Некоторые уже целыми месяцами ежедневно приходили сюда, и у них на лицах был будто пепельный налет смирения. Я ждала спокойно, не обращая внимания на гневные взгляды некоторых людей, которые, без сомнения, знали о моей связи с Вальдивией и наверняка спрашивали себя, как это какая-то швея, да еще вне брака сожительствующая с мужчиной, смела просить аудиенции губернатора.

Около полудня в залу вошел секретарь и объявил, что настала моя очередь. Я проследовала за ним в величественные покои, отделанные с излишней роскошью — драпировки, гербы, знамена, золото и серебро, — шокирующей обладателей строгого испанского характера, особенно нас, уроженцев Эстремадуры. Губернатора охраняли стражники в шлемах с плюмажами; больше дюжины писцов, секретарей, законников, ученых и монахов корпели над книгами и документами, которые сам Писарро не мог прочесть, а несколько слуг-индейцев, в ливреях, но босые, подносили вино, фрукты и сладости, приготовленные монашками. Франсиско Писарро сидел на возвышении в бархатном кресле с серебряными подлокотниками. Он оказал мне честь, вспомнив мою скромную персону и сказав, что не забыл о нашей прошлой встрече. Я для такого случая специально сшила себе черное вдовье платье и надела мантилью и току, скрывавшую волосы.

Но сомневаюсь, что пронырливый маркиз обманулся моей внешностью: он прекрасно знал, почему Вальдивия хотел взять меня с собой.

— Чем могу служить вам, сударыня? — обратился он ко мне скрипучим голосом.

— Я сама желаю послужить вам и Испании, ваше сиятельство, — отвечала я с выражением смирения, которого вовсе не чувствовала, и развернула перед Писарро пожелтевшую карту Диего де Альмагро, которую Вальдивия всегда носил на груди. Я показала губернатору путь через пустыню, по которому должна будет пройти экспедиция, и сообщила, что от матери я унаследовала дар находить подземные источники.

Франсиско Писарро с недоверием уставился на меня, думая, что я разыгрываю его. Наверное, он никогда не слышал ни о чем подобном, хотя это довольно распространенная способность.

— Вы утверждаете, что можете найти воду в пустыне, сударыня?

— Да, ваше сиятельство.

— Но ведь речь идет о самой безводной пустыне в мире!

— Судя по рассказам некоторых солдат, участвовавших в прошлой экспедиции, там растет трава и кустарники, ваше сиятельство. Это означает, что вода там есть, хотя, вероятно, и на большой глубине. А если она есть, то я смогу отыскать ее.

В этот момент в зале аудиенций все замерло. Все присутствовавшие, даже слуги-индейцы, слушали наш разговор, раскрыв рот.

— Позвольте мне доказать правдивость моих слов, сеньор губернатор. Я могу отправиться со свидетелями в самое засушливое место, которое вы мне укажете. Мне нужна лишь ветка дерева, и я докажу, что способна отыскивать воду.

— В этом нет необходимости, сударыня. Я вам верю, — произнес Писарро после долгого молчания.

Затем он распорядился, чтобы мне выдали необходимое разрешение, и, помимо этого, подарил мне роскошный походный шатер, в знак дружбы, «чтобы облегчить тяготы пути», — как он выразился. Я не пошла за секретарем, который хотел проводить меня к двери, а встала около одного из писцов и стала ждать, когда будет готов мой документ, потому что иначе это могло занять несколько месяцев. Через полчаса Писарро поставил на разрешение свою печать и, натянуто улыбаясь, протянул его мне. Теперь мне не хватало только разрешения от церкви.

Мы с Педро вернулись в Куско и стали готовиться к экспедиции, что было непростой задачей. Помимо больших затрат, проблема была в том, что очень мало солдат изъявило желание присоединиться к нам. Все рассуждения насчет того, что «людей, готовых к опасностям, найдется вдоволь», о чем говорил Вальдивия столько раз, оказались большим преувеличением. Те, кто несколько лет назад участвовал в походе Диего де Альмагро в Чили, по возвращении рассказывали ужасы об этой земле, называли ее «могилой для испанцев» и уверяли, что она очень бедна и не сможет прокормить и тридцати землевладельцев. «Чилийские оборванцы» вернулись ни с чем и жили подаянием, а это несомненно доказывало, что земля Чили богата только неприятностями.

Этого было достаточно, чтобы отпугнуть даже самых храбрых людей, но Вальдивия бывал очень красноречив, когда убеждал, что стоит только преодолеть тяготы пути, как мы достигнем плодородной и благодатной земли, которая просто излучает довольство и процветание. «А золото?» — спрашивали его люди. И он их уверял, что золото там тоже есть, нужно только чуть-чуть поискать. Те немногие добровольцы, которых удалось набрать, оказались такими малообеспеченными, что Педро приходилось давать им в долг деньги на оружие и лошадей. Альмагро со своими соратниками поступал точно так же, прекрасно понимая, что вряд ли когда-нибудь сможет вернуть свои вложения. Девять тысяч песо оказались совершенно недостаточной суммой, чтобы приобрести все необходимое. Тогда Вальдивия занял денег у одного беспринципного торговца, который согласился помочь в обмен на пятьдесят процентов того, что принесет завоевание.

Мне еще нужно было получить разрешение церкви на путешествие, и я пошла исповедоваться к епископу Куско, постаравшись заранее умаслить его вышитыми скатертями для ризницы. Имея на руках документ, подписанный Писарро, я не особенно волновалась, но ведь предугадать поведение священников, а тем более епископа, невозможно. На исповеди у меня не было другого выхода, как выложить всю правду о своих любовных похождениях.

— Супружеская неверность — смертный грех, — напомнил мне епископ.

— Я вдова, ваше преосвященство. Я признаю, что виновна в прелюбодеянии, что, конечно, страшный грех, но не в супружеской неверности, грехе еще более страшном.

— Но как я могу отпустить вам грехи, дочь моя, если в вас нет ни раскаяния, ни твердого намерения более не грешить?

— Так же, как вы отпускаете грехи всем другим испанцам в Перу, ваше преосвященство. Ведь иначе они все должны были бы отправиться прямиком в ад.