Мунаций Планк и ему подобные?"

Он вставал и ходил по спальне, успокаивая себя: "Таких, как они, меньшинство, и если даже присоединятся к моим врагам — все равно друзей теперь больше. Много больше..."

Задолго до рассвета он вышел из спальни и велел Ливии, чтобы ему подали завтрак.

—Опять хлеб, размоченный в вине? — проворчала жена, посылая слугу на кухню.

—Да, — рассеянно ответил Октавиан, устраиваясь перед столиком.

—В этом самом дешевом и кислом ретийском вине? —уточнила Ливия.

—Да, в ретийском и самом дешевом! А еще лучше пусть просто в воде.

—И это завтрак принцепса сената и триумфатора?

—Понадобится — перейду на пищу рабов!

Ливия вырвала из рук вошедшего слуги дешевый поднос с завтраком и брезгливо поставила его перед мужем.

—Ладно, я женщина и в твою политику не вмешиваюсь! — отводя глаза от жующего Октавиана, согласилась она. — Хотя мне странно видеть, на кого ты стал похож! Каким стал осторожным! Раньше ты никого не боялся, ни Антония, ни Лепида! Теперь даже со мной советуешься, читая по заранее написанной бумажке! Я хотела бы знать — как долго будет это продолжаться — этот дом с давно уже немодными портиками, комнатами без мраморных полов, эта дешевая утварь, твои... завтраки!

— До греческих календ! — не переставая жевать, усмехнулся Октавиан.

— Мне надоели твои вечные шуточки! — вспыхнула Ливия. — Или ты с сегодняшнего дня начинаешь жить так, как этого требует твое положение, или...

— Или? — поднял глаза на жену Октавиан. и, не дождавшись ответа, как обычно, обнял ее на прощание и вышел из дома.

Через час он уже был в курии, в которой, несмотря на раннее утро, его дожидался в полном составе весь сенат.

— Делайте свое дело! — растирая палец, онемевший на холоде, приказал он жрецам, совершавшим перед началом каждого заседания жертвоприношения.

Мелькнул в воздухе каменный топор.

Октавиан внимательно осмотрел поданные ему на блюде внутренности жертвенного животного, сполоснул руки в тазу и громко объявил:

— Боги благоприятствуют проведению нашего сегодняшнего заседания. Да будет оно успешно, благополучно и счастливо!

Произнеся положенную в таких случаях фразу, он долгим взглядом обвел сенаторов и начал подготовительную речь:

— Уважаемые отцы-сенаторы! Сограждане...

Он говорил о своих заслугах в спасении отечества от смут, жаловался на ослабевшее в последнее время здоровье и тяготы верховной власти и встречал понимающие и сочувственные взгляды. Но когда завел речь о том, что ему невмоготу оставаться на этой высоте, куда занесла его судьба, в курии поднялся недоуменный шумок.

Он усилился, едва Октавиан стал просить передать власть лучшим гражданам Рима, более достойным, справедливым и мудрым, чем он. А когда стал давать советы тем, кого должны были выбрать отцы-сенаторы, как лучше управлять государством, началось такое, что он вынужден был замолчать.

Напрасно Агриппа призывал сенаторов к тишине.

Все без исключения выражали свое отношение к заявлению Октавиана. Те, кто был посвящен в его планы — восхищались его хитростью, другие, принявшие слова за чистую монету — намерением. Остальные, кто уже ненавидел республику за ее постоянные смуты и разбой в стране требовали, чтобы Октавиан не смел отказываться от власти, а наоборот, предлагали... усилить ее.

Несколько раз Октавиан порывался продолжить чтение речи, но каждый раз его останавливали крики:

— Возьми всю власть в свои руки!

— Не смей отказываться, этим ты погубишь себя и всех нас!

— Город захлестнут разбойники!

— Государство — новые Марии и Суллы!

— В конце концов, нас всех одолеют варвары!

Смахнув воображаемую слезу, Октавиан поднял руку, прося тишины, и простояв так минуту, торжественно сказал:

— Благодарю вас, отцы-сенаторы... Но, повторю — власть тяготит меня. Особенно мой империй, я даже не знаю, на какой срок дана мне эта высшая военная власть...

—Бери ее на пять лет! — выкрикнул кто-то.

—На десять!

Октавиан сделал вид, что задумался. Сенаторы наперебой принялись уговаривать его.

— Предлагаю выдавать телохранителям Цезаря двойной оклад, чтобы он имел надежную охрану!

—А я требую, чтобы его называли Ромулом в честь царя-основателя Рима!

— Ромулом?— встряхнулся Октавиан. — Никогда! Восстановив республику, я отказываюсь принимать титулы и звания, не согласные с ее строем! И если я когда-нибудь превзойду вас, то только авторитетом, достичь которого надеюсь своими заслугами перед отечеством!

— Тогда присвоим Цезарю почетный титул "Август"! — выкрикнул, поднимаясь с места, Мунаций Планк, и сенаторы согласно закивали:

—Август! Август!

—Воздать ему почести, как, спасителю римского народа!

—Немедленно утвердить это законом!

—Агриппа, начинай голосование!

После принятия указов заседание было закончено.

Слух об отказе Октавиана от власти, опережая его согласие остаться императором, в считанные минуты разлетелся по всему городу.

Когда он, устав отвечать на многочисленные вопросы льстивых сенаторов, добрался до дома, Ливия встретила его тревожным вопросом:

— Гай Октавиан, скажи... это правда?

—Конечно! — усмехнулся Октавиан, требуя, чтобы ему подали его обычный ужин — влажный сыр, отжатый вручную, и сушеные яблоки с винным привкусом.

- Какой сыр? Какие яблоки?! — останавливая повара, возмутилась Ливия. — Ты хоть понимаешь, что наделал?! Ты подумал обо мне с Тиберием?

—Конечно! — знаком приказывая повару подать ужин, снова усмехнулся Октавиан.

—Но, Октавиан!

—Да! Кстати, можешь отныне называть меня просто Августом — "великий", "возвеличенный богами" или "подателем благ", — как тебе больше нравится толковать это слово.

—Великим?! — пробормотала Ливия. — Подателем благ?..

—Именно! И вели-ка подать мне ретийское вино.

Машинально отдавая повару распоряжение, Ливия хотела подробно расспросить мужа обо всем, что произошло в курии, но в это время за дверью послышался стук.

—Гости?.. Или..., — забеспокоилась Ливия, — снимают твое оружие?

—Нет! — успокоил жену Август и небрежно добавил: — Всего лишь украшают дверные косяки нелюбимого тобой дома лавровыми ветвями, а над дверью прикрепляют венок из дубовых листьев!

—Венок за гражданское мужество?!* — не поверила Ливия.

—Да! — принимаясь за еду, невозмутимо ответил Август. — Понимаешь, сенат посчитал, что я спас государство и всех наших сограждан!

—Так ты теперь... царь?!

— И эта туда же! — поперхнулся Октавиан. — Нет, я — Август. Всего лишь Август, и надеюсь пробыть таковым намного дольше, чем любой царь в любом государстве!

Прошло немногим более сорока лет. .

* Венок из дубовых листьев получал, как высшую награду, воин, спасший в бою римского гражданина.

В небольшом кампанском городе Нолы уходил из жизни человек, сумевший за свою долгую жизнь превратиться из никому не известного Октавия, внучатого племянника Юлия Цезаря, во всесильного Октавиана Августа, правителя более могущественного, чем сам Цезарь.

Утомленный долгой беседой с Тиберием, в которой он подробно объяснял своему наследнику, как управлять Римом после его смерти, Август тяжело откинулся на жесткие подушки и покосился на бронзовую клепсидру.

Короткий меч посеребренной фигурки легионера на водяных часах медленно подползал к нижней риске. Окно комнаты, в которой по странному стечению обстоятельств, много лет назад умирал его отец, окрасилось в розовый цвет.

Октавиан рассеянно улыбнулся. Вот и ночь на исходе. Быстрая и легкая, как тень, августовская ночь. Так о чем он говорил Тиберию? Не все ли теперь равно... Вернувшийся с полдороги в Иллирик преемник только делает вид, что с почтением внимает каждому его слову. На самом же деле ждет, не дождется его кончины, чтобы, по обычаю предков, приникнув к губам, принять его последний выдох, а вместе с ним и власть над Римом. Еще бы — ждать этого до пятидесяти шести лет и теперь еще несколько часов или минут, которые для Тиберия кажутся бесконечными...