– Насколько я наслышан, тут продают экзотов? – спросил он градоправителя, хотя прекрасно знал ответ.

Тот побледнел и промокнул вечно потный лоб платочком.

– Я не договаривался со здешним хозяином, как-то… запамятовал.

– Сможете договориться сейчас?

Возможно, предыдущие лорды назвали бы Трауша наглым мальчишкой, ходящим по острию меча. Градоправитель вполне мог отказаться, более того, разорвать с Пограничьем мир, сославшись на придирчивость и недоверие. Но Трауш объективно оценивал силы своей армии, наделенной магией и искусством боя, и армии, состоящей из жалких рабов и продажных наемников. В последние десятилетия некогда богатые Острова обнищали, потому в интересах градоправителя было сохранить нейтралитет и не лезть со своими обидами.

В общем, Измаил появился в воротах спустя полчаса ожидания и пригласил Трауша внутрь. Ха! Даже если хозяин усадьбы кого-то и припрятал (а он наверняка так поступил), то стоящие в шеренгу рабы были как на подбор: хороши, сильны и здоровы. Трауш без особых раздумий выбрал оставшихся шестерых «добровольцев».

– Теперь посмотрим тех, что согласились ехать сами? – доброжелательно предложил он градоправителю.

Измаил устало отмахнулся, мол, делай что хочешь.

– Я созову их к себе после обеда.

Что ж, двое Траушу приглянулись, четверо выглядели непримечательно, но и отказать им было не за что – с виду опрятные. А вот последний никуда не годился. Женщина с язвами во все лицо как-то не вызывала доверия, к тому же она безостановочно кашляла кровью. Трауш покачал головой, Измаил понятливо кивнул.

– Будем дальше рассматривать рабынь?

Но Трауш потер виски.

– Завтра, сейчас я вынужден отлучиться.

Если честно, он зверски вымотался. Полдня использовать чутье на полную катушку невероятно тяжело даже для лорда. Трауш пошатывался. Его единственной мечтой была горячая ванна и, может быть, симпатичная официантка с постоялого двора, которая помассировала бы спинку.

Он вышел на улицу и побрел по дороге, часто дыша. Силы были на нуле, если бы прямо сейчас кто-то надумал напасть на лорда, неважно, профессиональный разбойник или обычный хулиган, Трауш бы не отразил атаку. Он прекрасно понимал это и старался ничем не выделяться среди прочих жителей.

На центральных улицах особо сильно пахло разложением. В клетках у дороги заживо гнили беглые рабы. Одному, еще живому, но уже неспособному подняться, ворона выклевала глаз, а люди проходили мимо тошнотворного зрелища как ни в чем не бывало. Трауш остро ощущал вонь, исходящую от полумертвого тела.

В следующей клетке бился о прутья ребенок, молящий выпустить его.

– Я больше не буду убегать! – на ломаном диалекте вопил он. – Пожалуйста, выпустите! Я сделаю все!

Его никто не слышал.

А в третьей клетке… Трауш удивленно остановился. В третьей клетке, подогнув колени к груди, лежало нагое женское тело. Загорелая спина кровоточила свежими ранами от кнута. Правая рука была неестественно выгнута. В темных, что смоль, волосах запеклась кровь. Но женщина находилась в сознании и смотрела куда-то вперед невидящими голубыми глазами, что-то шепча себе под нос. Она бредила, отчаянно не желая расставаться с жизнью.

Беглянка по имени Сиена не спаслась…

Трауш сморгнул. Все разумное в нем умоляло поскорее принять долгожданную ванну. Но он развернулся и поплелся обратно к градоправителю, шатаясь сильнее прежнего. И вместе с ним вернулся к клетке с молодой рабыней.

– Двадцатой я заберу ее. – Кивнул на окровавленное тело.

Измаил покосился на лорда как на умалишенного, но спорить – не будь дурак – не стал.

– Я прикажу отпереть клетку.

На том и порешили. Тем же вечером Трауш послал телепатический сигнал в Пограничье, прося выехать двадцатку выбранных для обмена, а также трех лекарей и нескольких воинов для защиты делегации.

Умирающую рабыню было негде оставить, кроме как принести в свою комнату и вызвать ей местного целителя. Когда Мари увидела полумертвое существо, наконец-то потерявшее сознание, она непонимающе вытаращилась.

– Это что такое?

– Пока не знаю, – не стал врать Трауш, – но чутье подсказало мне выбрать именно ее.

– Твое чутье сдает, Шу. В наши земли мы доставим дурно пахнущий труп, – предрекла Мари, уже выходя. Весь ее вид выражал крайнюю степень непонимания.

– Посмотрим, – ухмыльнулся Трауш, оглядываясь на сомнительное приобретение.

«Крепись, найденыш, – подумал он. – Твое дело маленькое – выжить».

Словно почувствовав мысли лорда, женщина еле слышно застонала.

Красивее дома было не сыскать на всей улице Роз. Белокаменный и украшенный лепниной, балконы второго этажа подпирали тончайшие колонны, вход охраняли две львиные статуи. В неестественно зеленом саду росли диковинные растения из самых разных уголков мира. В детстве больше всего я любила яблони, те, что раскинули свои ветви на заднем дворе и касались листвой окон моей спальни. В период цветения они бесподобно пахли, и я всегда держала окна нараспашку, впуская в комнату аромат лета и свежести.

К сожалению, яблони выкорчевали, когда у братца обнаружилась аллергия на пыльцу. Мне тогда было до слез обидно, но ради любимого сына мама без жалости избавилась от деревьев. Теперь на их месте росли жасминовые кусты, к вони которых аллергия братца оказалась равнодушна.

Вот уже две недели эти стены служили мне тюрьмой. Матушка поселила меня в комнату детства, впрочем, изменившуюся до неузнаваемости. Оказывается, игрушки и одежду она выбросила, когда я исчезла, дескать, чтобы не бередить старую рану; и моя спальня стала непримечательной гостевой комнатой с односпальной кроватью, комодом, часами в позолоченной раме, напольным зеркалом, шкафом и скучным пейзажем на стене.

– Будь как дома, – сказала мама, когда повозка въехала во двор, и уже тогда мне стало смешно. Очевидно, что я могу быть «как дома», но не дома в прямом этом смысле.

И точно. Здесь все подчинялось расписанию, установленному матушкой: приемы пищи, чтение книг, даже прогулки в саду. Пойти гулять или поесть во внеурочное время я, конечно, могла, но под шепотки прислуги и недовольство Леневры Рене.

– Какая же ты своенравная, – качала она головой, если я удумывала посидеть в тени дуба в полдень.

Никаких бесед, кроме светского обсуждения погоды и городских сплетен, она со мной не вела. Даже не полюбопытствовала о руне на руке – хотя видела ее и разглядывала ну очень пристально. Каждый завтрак, обед и ужин меня подмывало сказать: «Да-да, мама, я обручена с лордом Пограничья», – и дождаться ее реакции, хотя, думаю, Леневра бы просто пожала плечами и посоветовала отведать пудинга.

Разумеется, существование дочери в рабстве ее тоже не заботило: она не спрашивала, а я не отвечала.

Служанки глядели на меня искоса: и когда заплетали утренние косы, и когда прибирались в спальне, и когда несли десерт. Меня снедало одиночество. Как дикий волк, оголодавший после зимы, оно рыскало рядом и, когда дотягивалось, рвало на части. Туманы исчезли, бессильные против подавляющего ошейника. Кроме того, со дня приезда мне не снился Трауш. Совсем. И я, стыдно признаться, уже забывала ноты его голоса и запах его волос.

Как он там, мой будущий супруг? Ждет ли он меня?

Руна на руке поблекла, но не стерлась; значит – ждет.

Я спасалась чтением. В библиотеке высились полки с тысячей самых разных рукописей на всех языках и диалектах. Справа – сказки и легенды, слева – наука, история, на самом видном месте – магические трактаты, десяток из которых написаны лично матушкой. Я брала книгу, гладила ее по переплету и, если в душе ничто не сопротивлялось, шла или в сад (если то было дозволено), или в спальню. Порой мне наскучивало после десятка страниц, и тогда я искала что-нибудь другое. С книгой как в жизни: если история не завоевала тебя с первых строк, то для чего продолжать чтение? Зачем держаться за наскучивших людей и прозябать в ситуациях, от которых тошно?