Материал, конечно, должен быть достаточно хорошим. И все же ценность как произведения искусства, так и пения определяет не материал, а в первую очередь его художественное содержание. К тому же в процессе занятий пением, а также от все более частых выступлений на сцене физиологическое качество голосового материала при правильной школе улучшается. Известны вокалисты, которые начали учиться петь, имея, казалось бы, бедный тембр, но потом стали обладателями именно физиологически красивых голосов. Это лишний раз доказывает, что качество певческого материала почти никогда не может быть выявлено сразу. Голос редко бывает весь «на поверхности». Чаще его ресурсы скрыты из-за неумелого пользования вокальным аппаратом, его неразвитости, и только в процессе занятий, когда голос развивается, нам становятся ясными его достоинства, богатство и красота его тембра.

Хотелось бы еще раз коснуться вопроса о режиме певца и поговорить о закаливании. Я сторонник закаливания, довольно сурового к себе, отношения, потому что существует только два типа поведения артиста — или постоянное оберегание себя от простуд, или закаливание. Полностью уберечься от простуд, инфекций, сквозняков, случайного и неожиданного переохлаждения невозможно. Как ни кутайся, ни прячься — все равно от хвори не спасешься. А певцы, как известно, более чем кто-либо подвержены различным болезням носоглотки, поскольку температура их голосового аппарата вследствие огромных нагрузок, которые он испытывает, выше, чем у людей непоющих. Отсюда и поводов для простуды больше.

Некоторые вокалисты всячески берегут себя. Известна легенда, что один тенор всюду носил с собой миниатюрный градусник, которым измерял температуру подаваемой пищи. А Лючано Паваротти, как я неоднократно наблюдал, пьет воду только со льдом, не боясь никакой простуды. А он итальянец, южанин, не житель севера. Кстати, если уж я упомянул об Италии, отмечу, что в Милане климат тяжелый. Я не раз об этом слышал и сейчас, проведя в Милане довольно много сезонов, причем я пел там в самое разное время, начиная с декабря и кончая июнем, могу подтвердить, что погодные условия там — не сахар. Наверное, справедливо утверждение, что такого неблагоприятного для певцов климата нет ни в одном городе Италии, а вот судьба распорядилась так, что лучший оперный театр страны находится именно в Милане, где артистам особенно трудно сохранять хорошую профессиональную форму.

Закаливание — говорю по собственному опыту, по опыту моих учеников, которых я приучал к этому, — дает достаточную гарантию от простуды. В детстве я обладал далеко не железным здоровьем и часто болел ангиной и бронхитом. Но, начав заниматься пением профессионально и видя резкое обострение всех простудных явлений в связи с новой, гораздо большей нагрузкой (на первых курсах консерватории певец болеет чаще, чем до поступления, поскольку его аппарат становится уже певческим и легче подвержен влиянию окружающей среды), я сказал себе: буду закаляться, мне эти болезни надоели.

Я начал принимать холодный душ круглый год, полоскать горло холодной водой, пить ее по утрам, ходить в довольно легкой одежде, стараясь не кутаться. На улице я не боялся разговаривать, катался зимой на коньках, на лыжах. Однажды даже купался в январе месяце в Средиземном море, в Александрии. Правда, погода стояла довольно теплая, градусов восемнадцать, по улицам мы ходили без пальто, но вода была, наверное, градусов тринадцать. В целом обстановка казалась далеко не купальной, но я поплавал, даже нырял, а через несколько часов пел в концерте. Местные жители, присутствовавшие при этом, ежились, глядя на меня, никто из моих товарищей — ни музыкантов, ни тем более певцов — купаться не рискнул. Я же получил большое удовольствие, шутка ли — искупаться в Средиземном море у берегов Африки.

Несмотря на отдельные срывы в режиме, бывало, что два, а то и три сезона подряд я не брал ни одного больничного листа. Правда, я умею петь, подлечиваясь на ходу, поэтому такие легкие болезни, как простуда, мне не мешают. Все это давало и дает мне много дополнительного времени для работы. Ведь певец не работает из-за простуды довольно значительную часть своей жизни, я же за это время успеваю и что-то сделать и в чем-то обогнать своих товарищей. Хотя здесь есть и обратная сторона: певец, который болеет, дает своему голосовому аппарату известный отдых. Но все же отдых во время болезни неполноценный, и потому для него лучше использовать свободные дни в здоровом состоянии.

Ведя урок в консерватории, я стараюсь, чтобы в классе было проветрено, чтобы во время занятий была открыта форточка, а летом — окно. Это непременное требование.

Педагогика приносит мне огромное удовлетворение. Радостно видеть плоды своего труда, самому участвовать в формировании профессиональных навыков молодого артиста, открывать способности, дремлющие в человеке. Несмотря на все трудности преподавания в период активной артистической деятельности, я получаю от этого колоссальный творческий импульс и не жалею о тех часах, днях, месяцах и годах, которые я отдал своим студентам.

Василий Михайлович Луканин писал:

Это ощущение педагога и человека, который завершил свою певческую жизнь, и испытать которое мне еще предстоит. Сейчас же, будучи педагогом, я ощущаю себя артистом, так сказать с большим лимитом времени, способным воспринять больше информации от мира, больше пережить, перечувствовать и передумать. Ведь каждая роль моего ученика — это и моя роль. Каждый его успех, неудача, каждый его шаг вперед, каждая победа — все это и мое. Потому моя жизнь сейчас, когда я делю себя между двумя сферами деятельности, богаче и разнообразнее, чем в том случае, если бы я был только певцом.

Больше того, я могу сделать даже то, что мне, казалось бы, недоступно. Скажем, работать над сопрановыми, меццо-сопрановыми или теноровыми ариями. Могу как бы исполнять вокальный цикл Мусоргского «Детская», который басу петь трудно или почти невозможно. Могу интерпретировать романсы, которые для баса вообще недоступны. Да и сами занятия с учениками, работа вместе с ними над произведениями приносят мне как артисту значительную пользу — я ощущаю большую самостоятельность, отвечая за чужой голос, за судьбу другого человека, становлюсь более уверенным в себе. Скрупулезно и тщательно разбирая со студентом романсы, песни и роли, которые я когда-то сам постиг больше не умом, а сердцем, душой, интуитивно, объясняя ему их смысл и в этом случае как бы поверяя «алгеброй гармонию», я иногда вдруг что-то важное открываю и для себя. Бывает, ученик так споет или задаст такой вопрос, что замечаешь вдруг в давно знакомом произведении нечто доселе тебе неведомое. И вообще, с каждым годом чувствуя, как уходит молодость и приближается старость, в общении с молодежью ощущаешь и себя моложе, и от этого легче жить.

В искусстве, как и во всех сферах человеческой деятельности, очень важна преемственность поколений. Никакой прогресс немыслим без передачи опыта одного поколения другому. Очевидно, этот процесс везде имеет свои трудности, но нигде взаимоотношения между поколениями, болезненность смены поколений не видна так ясно, как в театральном мире. По своему опыту могу сказать, что здесь встречается множество людей, мягко говоря, без энтузиазма воспринимающих приход в театр новых артистических сил. Но не надо забывать — все мы в долгу перед нашими предшественниками, своими учителями, и вернуть этот долг можно, лишь передав в свою очередь свои знания и опыт тем, кто приходит за нами, поддерживая их словом и делом.

«Хуже всего, когда в искусстве все спокойно», — говорил Станиславский. Искусство не может стоять на месте — жизнь идет, приходят новые люди, полные свежих идей, которые создают новые интерпретации уже известных ролей, и процесс этот естествен как сама жизнь. С тем большей благодарностью вспоминаешь тех, кто поддерживает молодежь, приветствует ее появление, радуется ее успехам. Одним из таких людей был Сергей Яковлевич Лемешев. С каким вниманием, с какой заинтересованностью он всегда следил за новыми именами, за всем ярким, необычным, что появлялось в искусстве, — будь то только что созданные оперные произведения или нетрадиционно решенные постановки. Он всегда благожелательно и верно их оценивал.