- Да - ответил Кураев, не понимая к чему клонит Его Святейшество.

- Так вот, Андрей, - молвил Кирилл, - судя по твоим речам, нет для тебя больших грешников, чем геи, которых ты также именуешь пидарасами или просто пидорами. А ведь эти люди пали от великой блудной брани - причем брани противоестественной. Ты же пал и стал недостоин священства из-за меньшей брани - брани с чревоугодием и той же блудной брани, в которой ты склонился к занятию онанизмом. Так скажи, Андрей: как ты, павший от меньшей брани, посмел осуждать тех, кто пал от брани большей? Не безрассудно ли это? И как ты можешь осуждать геев, не испытав той же блудной брани, что и они и не победив в этой брани?

- Отче, каюсь в сем, каюсь в своем неразумии! - снова возопил Кураев, держась за евангелие и опираясь на аналой, - прости меня, Отче, и разреши от всех сих грехов!

Впрочем, было ли то покаяние истинным или же лицемерным - Бог весть.

Тогда Гундяев рече:

- Так вот тебе твоя сорокадневная епитимия, отче Андрее! Каждый раз перед тем, как согрешить в эти сорок дней так, что за этот грех тебя надлежит извергнуть из сана - например, перед тем к в среду или пятницу поесть свиной окорок или перед тем, как предаться рукоблудию, - ты, Андрее сначала помолись сим образом: "Господи Иисусе Христе! Пресвятая Богородица! Прости и помилуй меня, великого грешника, худшего и грешнейшего всех геев! Богородица, геев просвети! Спасе, геев помилуй! Аминь.". В этом и будет твоя епитимия, Андрей. Понял? Не тяжка ли она для тебя?

Кураев помялся, подумал и, поморщившись, ответил:

- Нет, не тяжка, отче. В самый раз.

Тогда Его Святейшество молвил:

- Отец диакон! Молись так Богу и Божьей Матери, чтобы он умягчил твое сердце и помиловал тебя. Ибо нельзя ненавидеть того, за кого искренне молишься - даже если это твой враг и враг Бога. А я, твой духовный отец, буду молиться за тебя, чтобы ты стал настоящим и совершенным христианином. Помни, Андрей - пусть ты и считаешь меня, своего духовного отца, за отъявленного грешника и злодея, за вора и разбойника, но помни - для чистого сердца и для искренней веры и через такого грешника, даже вопреки его воле, за послушание, Господь может открыть вопрошающему великие тайны, ниспослать на него великую благодать и несказанно обогатить его дарами как духовными, так и телесными. Даже через такого негодяя послушник, ангел которого всегда зрит лице Отца Небесного и предстоит Ему, может наследовать спасение и те великие обетования, которые Господь дал верным Ему... Помни об этом, Андрей и да будет тебе по вере твоей...

Тут Гундяев возложил на голову Кураева епитрахиль и прочел разрешительную молитву - "Властью, мне данной от Бога..." и так далее. Исповедь был закончена, а с нею было закончено и откровение помыслов. Кураев стал свободен. Но тут в голову ему пришел один вопрос, который Андрей Вячеславович не преминул задать Кириллу:

- Ваше Святейшество! Я уже три года без работы. Конечно, я дьяконствую у себя в Тропарево - но ведь это - сущие копейки. Меня никуда не приглашают. Я нигде не преподаю. Книг моих не издают. А я ведь - кандидат наук и даже профессор! Я устал так жить и собирать милостыню, копейки, прося их у поклонников моего творчества и у просто добрых людей. Как жить, что делать? А ведь я еще не стар...

Гундяев ласково и кротко улыбнулся и в глазах его блеснула лукавая епископская искорка. Он сказал:

- Ты еще не star? Ну конечно, Андрей! Ты - еще не star! Star - это я! И даже superstar! Одних званий и степеней доктора, профессора и почетного доктора наших и зарубежных вузов у меня сколько! А научных публикаций сколько! А кто в ленинградской духовной семинарии в двадцать восемь лет ректором был без защиты докторской и кто в 30 епископом стал? А на вопрос как жить, когда нет работы, я тебе, Андрей, отвечу: посмотри на себя в зеркало! Уж не больно-то ты смотришься как человек, которому нечего есть! А еще осмелюсь вам, Андрей Вячеславович, заметить, что на супермаркетах, встречающихся на вашем пути, полно объявлений с приглашениями на работу. Посему на вопрос "как жить" скажу тебе так - словами апостола Павла: "другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли." (Евр.11:36-39) и: "но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам." (Рим.5:3-5); также и: "Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: сын мой! не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает." (Евр.12:4-8).

Тогда Кураев, выслушав все это, решил задать Гундяеву, как многократному профессору и почетному доктору различных университетов, другой вопрос:

- Ваше Святейшество! А скажите как профессор и почтенный доктор - меня давно мучил вопрос: где грешнее дрочить - в туалете или в ванной?

Гундяев, конечно, понял, что Кураев задал ему этот вопрос с издевкой, но не подал вида и безмятежно-назидательно продолжил:

- Многие богословы и великие старцы, Андрей Вячеславович, спорили по этому поводу. Я выслушал много подобных споров и вынес из них свое мнение. Лично мое мнение таково: когда речь идет о рукоблудии в туалете, то речь идет о рукоблудии сидя на унитазе. Когда же речь идет о рукоблудии в ванной, то речь идет о рукоблудии стоя перед раковиной. В первом случае лицо мужского пола, на мой взгляд, занимает некую пассивную позицию - в смысле: позицию, не позволяющую ему в полной мере проделывать те телодвижения, которые совершаются мужчиной при половом акте. Во втором же случае лицо мужского пола занимает более активную позицию, которая позволяет проделывать ему таковые естественные движения. И, в то же время, позиция сидящего на унитазе более близка к той позиции совокупления, при которой женщина взлазит на мужчину. Поэтому, на мой взгляд, Андрей Вячеславович, дрочить в туалете - дело более греховное, чем дрочить в ванной. Таков мой ответ. Кстати, на эту тему в мою бытность ректором ленинградской духовной академии было защищено несколько закрытых диссертаций на соискание звания кандидата богословия...

Гундяев замолчал, а затем, кашлянув, сказал:

- Кстати, Андрей Вячеславович! На тему о том, что вы думаете обо мне лично и о всей церкви в целом, а также о МГУ и нашей стране в связи с вашей трехлетней безработицей, я намереваюсь поговорить с вами на вашем следующем откровении помыслов, которое состоится ровно через три месяца. До свидания.

Кураев понял, что его исповедь и аудиенция закончены и вышел из патриаршего кабинета.

III

Когда Кураев добрался до дома, то уже вечерело. Он знал, что должен торопиться - ведь скоро начнется футбольный матч, а после него будут показывать "Игру престолов". Времени, чтобы приготовить холостяцкий ужин оставалось мало. Кураев задумался: конечно, можно сварить пельменей; но ведь поджарить маринованные кусочки курочки тоже хочется! Но это - дольше... В конце концов Андрей Вячеславович решил приготовить и то, и другое. Он вскипятил воду в кастрюле и разогрел сковороду; в воду он бросил пельмени, а на сковороду - кусочки маринованной курицы. Пельмени сварились раньше, но Кураев не стал их есть; он слил воду, намаслил пельмени, посыпал их перцем и отнес на столик перед креслом, с которого он привык смотреть телевизор. Кураев нарезал лука и хлеба. Затем сделал еще что-то. Затем поджарилась курица. Она пожарилась как раз к тому моменту, когда диктор телевидения стал говорить о начале футбольного матча. Еще до того, как матч стали транслировать, Кураев успел принести на столик курицу и прочую мелочь. Кураев уселся на кресло и сразу же начался матч. Внезапно Кураев вспомнил, что забыл про пиво. Он мигом, пока на экране показывали какую-то ерунду, сбегал и принес три бутылки чешского пива; после этого он снова поудобнее уселся в кресло и уставился на экран. И тут Кураев неожиданно для себя - ибо такого не происходило уже давно - вспомнил, что сегодня была среда - то есть, постный день; а за нарушение поста в среду согласно апостольским правилам Кураева должно было извергнуть из сана... Вспомнив это, Кураев неуютно поежился и тут же вспомнил другое - то, что он находился под епитимией, наложенной на него правящим епископом, да не простым, а самим Патриархом. И, согласно епитимии, при подобных нарушениях чисто декларативных канонов, то есть, вернее, перед подобными нарушениями канонов, грозившими ему извержением из сана, Кураев в течение 40 дней был обязан читать короткую молитву, которой его научил Патриарх Кирилл. Стадион уже шумел, мяч уже пинали по полю, еда призывно стояла на столе - но Кураев твердо решил, что епитимия матери-церкви есть епитимия. Кураев встал, перекрестился и начал произносить слова молитвы: