Вновь наступила тишина. Наконец, Гундяев прервал ее:
- Андрей Вячеславович! Мы ценим ваш вклад в дело реформы православия. И ваша идея о "святых революционерах" может также оказаться кстати. В будущем. Ведь, строго говоря, я должен покаяться в том, что назвал вашу идею и концепцию реформ совсем нелепой и нереализуемой. В действительности, что касается этих ваших "святых революционеров", все обстоит несколько иначе: ведь для задействования авторитета "святых революционеров" достаточно того лишь того, чтобы народ верил в святость этих революционеров; в действительности же они могут и не быть святыми, и быть совсем даже наоборот - людьми вообще неверующими, но хорошими актерами. А убедить народ в их святости поможет хорошо поставленная пропаганда. И тут люди из ГБ и наши связи с ГБ могут очень помочь. Но прошу, Андрей Вячеславович, помнить одно: церковь - это наш единый дом. И пока принято решение церковный корабль не раскачивать. Поэтому прошу вас - утихомирьтесь с вашей жаждой реформ. Мой вам совет: подождите. Возможно, уже через считанные годы вы с вашими идеями реформ понадобитесь церкви вновь - если будет решение о кардинальном преобразовании нашей церкви... А о том, востребованы ли в текущий момент реформы и реформаторы вы сможете узнать из достаточно авторитетной церковной прессы - из того же "Журнала Московской Патриархии", например. Когда вы увидите там рассуждения о необходимости реформ, о том, что нашей христианской церкви нужно больше христианства, а нашим христианам - больше Христа, рассуждения о возвращении к идеалам и к истокам - например, о возвращении к идеалам христианских общин времен апостолов или времен доконстантиновой эпохи - можете начинать играться со своими идеями реформ. Ваши идеи будут весьма кстати и они будут востребованы временем. А также неплохо оплачиваться из централизованной церковной кассы. А до этих времен не советую вам будоражить умы нашей паствы всякими реформами. Все, что надо, как надо реформировано уже до вас и без вас.
Снова наступило молчание. Кураев изумлялся по поводу того, что его аудиенция-исповедь у Патриарха Кирилла затягивается. "Будет ли ей конец?" - думал Кураев. Но конца не предвиделось. Гундяев вытащил откуда-то из-за пазухи бумажку, развернул ее и, сказав Кураеву "Вот что о вас, отче диаконе, в интернетах пишут", начал зачитывать: "Когда подошло время потчевать большого гостя, на вопрос о том, что ему приготовить, дьякон заказал... пельмени, хотя это было время Великого поста! После того, как его на всякий переспросили, Кураев как отрезал: "Пельмени! Напридумывали себе всяких постов...".". Кирилл закончил цитирование и спросил:
- Андрей Вячеславович! Надеюсь, вы в курсе, что апостольские правила предусматривают для клирика извержение за нарушение Великого Поста или за нарушение поста в среду и пятницу? Андрей Вячеславович - если вы столь бесстыдно и демонстративно нарушаете Великий Пост - то прошу вас сказать мне: какие посты вы вообще держите, как поститесь?
- Ваше Святейшество! По немощи телесной, я держу согласно уставу только один пост, который содержали древние христиане - мой пост начинается в Страстную Пятницу с того момента, когда Христос пригвождается ко кресту и заканчивается в пасхальное воскресенье, когда завершается ночная божественная литургия... Прочих же постов я никаких не держу - ни в среду, ни в пятницу, ни каких-либо других и ем все, что захочу и сколько захочу...
Его святейшество усмехнулся и молвил:
- Ясно, Андрей Вячеславович, ясно. И тут, как и в случае онанизма, вы провели реформу и решили, что определенные каноны и правила ныне не действуют. По крайней мере лично для вас. Но мнение священноначалия не таково. Оно таково, как я сказал о нем выше. То есть, наедине, неприлюдно, не всевая соблазны и нестроения в народ божий, вы можете есть буженину и пить водку хоть вечером Страстной Пятницы, когда Христос полагается во гроб, хоть всю Страстную Субботу. И ничего вам за это не будет. Ибо действие канонов и правил, как я вам сказал, тотально саботируется, чем обеспечивается их чисто-декларативный характер. Но ведь ваш случай - не таков. Вы нарушали декларативно действующие каноны и правила прилюдно, публично, подавая тем самым соблазны народу божию. А вот это уже серьезнее... И, определенно, требует принятия неких мер реагирования, вашего покаяния и наложения на вас епитимии. Ведь что получается, Андрей Вячеславович? Сегодня вы публично в ресторане мясо едите, а завтра на амвоне во время службы принародно рукоблудием заниматься начнете... Да, ваша вина тут невелика и никто не собирается извергать вас за ваше чревоугодие из сана - как это требуют апостольские правила; но все же я не могу закрыть глаза на ваше подобное поведение... И на вас будет наложена епитимия. Каетесь ли вы в том, что публично подавали соблазн народу божию через нарушение поста?
Кураев снова заплакал и, всхлипывая, начал каяться:
- Ей, отче! Каюсь в сем искренне и от всего сердца прошу прощения и надеюсь божьим содействием навсегда избавиться от таких грехов!
Было же сие покаяние искренним или же лицемерным - один Бог знает.
- А какую епитимию вы на меня наложите? - спросил Кураев.
- А вот примерно такую хотя бы, как та, что дается за рукоблудие! - ответил Гундяев, - Сорок дней сухоядения с пятидесятью земными поклонами на каждый день и с ежедневным чтением трех канонов и акафиста!
- Помилуйте, Ваше Святейшество! - взмолился Кураев, - Вы видите мою комплекцию и мои потребности в еде! Вы видите, что земные поклоны - это не для меня! Не будьте столь жестоки, смилуйтесь! Двадцать-тридцать молитв Иисусовых каждый день я еще вынесу, но это - нет!
- Ладно, ладно, Андрей Вячеславович! Пошутил я, пошутил. Не принимайте близко к сердцу. Будет для вас ослаба. Но сначала вспомните то, о чем мы говорили в начале. Помните, что я говорил вам: не подобает христианину судить и осуждать кого бы то ни было - даже того, кто, отвергнув Бога явно, пребывает в тяжких грехах и не желает каяться. Не надо христианину восхищать божий суд и божие милосердие или же правосудие. Именно об этом и говорил Христос - помните?
- Да - ответил Кураев.
- А поняли ли вы, что когда видите грешника - даже такого грешника, который враг Бога и ваш личный враг - то, как бы нелепы, смешны, омерзительны, гнусны, тяжелы и так далее ни были его грехи - все равно не следует христианину ни уничижать его, ни насмехаться над ним, ни злобствовать на него, ни проклинать и ругать его, но наоборот, христианину следует благословлять и любить его и искать потребного для спасения этого грешника, видя в нем ближнего своего и, может быть только лишь потенциального, но, все-таки, брата-христианина? Поняли ли вы значение выражение "чему посмеяхомся, тому и поработахом"?
- Да - ответил Кураев.
- А поняли ли вы, что не следует христианину превозноситься даже над самыми отъявленными грешниками, но считать себя даже ниже и хуже их и считать себя более недостойным божественного милосердия, чем они? Вспомните, чему вас учили, когда вы слушали курс нравственного богословия? Христианин должен быть более всего занят собственными грехами и собственным усовершенствованием. А когда христианин занят этим, то он узревает в себе множество великих и малых грехов. И чем более совершенен христианин, тем больше он этих грехов в себе видит, и тем более недопустимыми для себя считаем, и тем более силен его покаянный плач о них, и тем больше они чувствуют себя недостойными. Неосуждение же ближних и укорение себя одного и занятость собственными несовершенствами заставляет христианина видеть в ближних людей более совершенных - каковы бы ни были даже явные грехи этих ближних. Ибо, научась заповеди Христа "не судите, да не судимы будете" (Матф. 7:1) и: "каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить" (Матф. 7:2), христианин стремиться осудить лишь себя, а других, ближних - оправдать. Как же при этом он не будет чувствовать себя грешнее всех - даже грешнее самых великих грешников? Понял ли ты сие, Андрей? И понял ли ты то, что не поступающий так, но с гневом осуждающий ближнего своего и бросающийся на него из-за его грехов как цепная собака, по сути своей не есть христианин? Понял ли ты, что грешников надо благословлять и молиться за них; и не только благословлять, но предпринимать различные подвиги для их спасения - вроде раздачи милостыни нищим, стояния на камнях вроде тех стояний, что совершал Серафим Саровский и иных?
