Вскоре я получил доказательство того доверия, которое испытывали голландцы к решениям нашего сейма. Мне были поручены переговоры о даче займа Речи Посполитой. Многие банкиры в Амстердаме вызвались тут же решить положительно этот вопрос, и все переговоры были завершены в двадцать четыре часа.

В это же самое время здесь велись переговоры о займе для России. Я же несколько опередил их и настаивал на скорейшей отправке средств в казну Польши, не имея при этом никаких других соображений, кроме выполнения распоряжений из Варшавы. Однако при этом мне были приписаны намерения задержать или даже провалить переговоры о займе для России – я узнал спустя двадцать лет, что это была первая вина, которую вменили мне в Петербурге, и произошло это после получения рапорта, отправленного туда послом России в Варшаве Булгаковым.

Старый советник Фажель, особенно дружелюбно настроенный к полякам и имевший давнюю привязанность к королю Польши, с которым он познакомился в Голландии еще в 1756 году, рассказал мне некоторые очень интересные детали о Станиславе Понятовском и уверял, что уже тогда был почти уверен, что тот станет королем. Он показал мне копию письма, которое отправил Станиславу, чтобы поздравить его с восшествием на трон и напомнить ему о тех разговорах, которые были у них на этот счет.

Я лишь дважды имел возможность видеться с ним, так как он вскоре умер и на его место заступил молодой Фажель.

После того как я объявил нашему представительству иностранных дел, что мнения двора, при котором я нахожусь, полностью согласуются с мнениями берлинского двора, то не преминул, что было вполне естественно, сообщить также и о тех замечаниях, которые мне тогда же передали в Амстердаме, по поводу досадных последствий, которые будет иметь для Польши уступка Торуня и Гданьска. Докладная записка, которую мне передали в связи с этим, была толково составлена. Там содержались разумные и верные замечания, но в каждой фразе звучало противодействие прусской системе и подчеркнуто пристрастное отношение к ней.

Я не знал, какое впечатление произведет эта докладная записка в Варшаве, но я обязан был довести ее до сведения нашего представительства, тем более что она была подписана многими известными и богатыми коммерсантами, которые часто вступали в торговые отношения с Польшей, но при этом никак не являлись «штатхаудерами»[8] и, соответственно, друзьями Пруссии.

Представительство поручило мне намекнуть, что поскольку король и Польская Речь Посполитая назначили своего посла в Гаагу, то было бы приятно видеть и в Варшаве представителя Генеральных Штатов Соединенных провинций. Соглашение по этому вопросу не составило никаких затруднений. Барон де Рид, который был назначен голландским посланником в Петербург, получил указание навестить Польшу и провести некоторое время в Варшаве.

В начале сентября курьер доставил мне новость о подписании в Вареле мира между Швецией и Россией. Переговоры было поручено вести Армфельдту и Игельстрому, и они же подписали договор 14 августа 1790 года. Мне поручили прозондировать, какое впечатление эта новость произвела в Гааге. Нет необходимости говорить, что англо-прусская лига была безмерно этим разочарована. Впрочем, зная характер шведского короля, все же надеялись подтолкнуть его к новым враждебным действиям против России; возможно, эти надежды и оправдались бы, если бы не были подписаны предварительные мирные соглашения между Россией и Турцией в Галаце, а затем – мирный договор в Яссах, что вынудило его отказаться от новых подобных попыток. К тому же, развитие революционных событий во Франции отвратило его от всяких намерений против России, чтобы помочь ей стать одной из главных сил в Европе, противостоящих Франции.

Не имея более ничего значительного сообщить представительству о ситуации в Голландии, которая была покорена прусским королем и подчинена Англии и потому действовала исключительно по указке этих двух дворов, я старался в своей корреспонденции приводить интересные детали обо всем, что происходило во Франции и Нидерландах. Не было практически ни одного дня, когда до нас не доходили бы известия из Брюсселя и Парижа. Однако похоже было, что Ван-дер-Нут и Ван-Эутен более занимали общественность Гааги, чем революционные перипетии во Франции. Эти бельгийские адвокат и священнослужитель являлись предметом всех разговоров. Ими были заполнены страницы всех газет. Они выступали главными персонажами всех карикатур. Их вводили действующими лицами во все диалоги и театральные пьесы, делали героями или подвергали осмеянию в зависимости от успехов или неудач их сторонников. Англо-прусская лига тайно поддерживала их в то время, когда прусский король договаривался с Леопольдом в Рейхенбахе, но все это не могло продолжаться бесконечно. Дворянство, духовенство, демократы и демагоги – все были недовольны и мечтали избавиться от австрийского ига, но при этом не могли согласовать свои позиции, действовать по одним и тем же принципам и образовать единую партию, которая могла хотя бы на некоторое время устоять. Австрийский император Иосиф II сам вызвал эту революцию, потеряв доверие брабантцев и фламандцев – из-за своего намерения обменять бельгийские области на Баварию. Он вызвал возмущение жителей этих провинций, разрушив их крепости, уничтожив их привилегии, отменив их сеньоральные права. Желая принудить католиков, с их-то чувством превосходства и предрассудками, к терпимости по отношению к иноверцам, он учреждал светские школы без духовенства, пытался предоставить нации некую видимость свободы и в то же время укреплял на деле власть и авторитет монарха.

Иосиф II, втянутый в войну с турками, обеспокоенный положением в своих венгерских владениях, опасающийся англо-прусского союза, не осмеливался, да и не мог послать достаточно войск, чтобы утихомирить волнения в Нидерландах. Леопольд, будучи в лучшем положении, дал себе труд лишь послать туда некоторое количество войск. Все произошло, как должно было произойти, – и гораздо раньше, чем на это можно было рассчитывать. Гусарское подразделение заняло столицу. Я могу засвидетельствовать, что, направляясь в Лондон, по случайному совпадению прибыл в Анвер[9] буквально за пару часов до того, как туда вошли австрийцы: они захватили его двумя десятками солдат инфантерии.

Легкость, с которой было покончено с этой революцией, оказалась губительной для тех, кто вообразил себе, что так же будет и с французской революцией. Можно ли было сравнивать бельгийские провинции с Францией – в смысле протяженности, населения, географического положения, природных ресурсов? Все усилия объединенных государств Европы не смогли достичь цели: спасти жизнь короля, утихомирить ярость революционных демагогов, успокоить взбудораженные умы, вернуть на трон Людовика XVIII, позволить вернуться во Францию тем, кто из нее эмигрировал – намеренно или по необходимости. Когда речь шла о защите родины, все республиканские партии объединялись. Революционные силы иногда терпели неудачи, но рознь между ними никогда не доходила до того, чтобы подставить под удар столицу и страну. Неудачи не заставляли их отступать, а лишь вдохновляли идти вперед с еще большим энтузиазмом и энергией. Они одерживали победы и заставляли отступать врага, стремившегося войти во Францию, чтобы восстановить там старый режим правления. Почти всеобщее убеждение в Голландии было таково, что, не будь этой коалиции против Франции, там было бы пролито гораздо меньше крови и, возможно, Людовик XVI остался бы жив.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.