Совсем некстати, как показалось Андрею, Седов добавил:

— Только береги патроны. Бей наверняка.

Имея в рюкзаках по две сотни набитых патронов, да еще в запасе — порох и дробь, чего же их беречь?

«А Седов-то жадный!» — подумал Андрей, пока умевший судить людей только скоро и категорично.

Небогатырская внешность не предполагала в Егоре выносливости и ходкости, но через два часа, таская напарника по увалам и впадинам, по высохшим болотам, Седов загнал Андрея в пот. Колени новичка дрожали, спину ломило, а Егор продолжал, как ни в чем не бывало, отмеривать худыми ногами, что болтались в широких голенищах сапог, все новые и новые метры, дыхание его не стало менее ровным, чем в лодке, когда он сидел на руле.

Время от времени он доставал пачку сигарет с дразнящим названием «Южные», вставлял одну из них в мундштук и, попыхивая синим дымком, устремлялся все дальше.

«Тоже мне, Дерсу Узала!» — проворчал Андрей.

Косачи срывались слева и справа, спереди и сзади, каждый куст в любой миг мог взорваться, и яростное хлопанье крыльев разбивало тишину сентябрьского леса. Постоянное ожидание и все-таки неожиданность взлетов здорово изматывали.

В начале охоты Андрей палил, сотрясая воздух, почти по каждому косачу, где бы он ни привиделся, даже если мелькнул неясной тенью за плотными кустами, но видя, что Седов за это время, идя по склону метрах в двухстах в стороне, много раз прицеливаясь, ни разу не выстрелил, решил поубавить пыл, не преминув проворчать про себя: «Береги, не береги — результат одинаков: оба пустые… Хоть бы душу отвел, скупердяй!» — думал Андрей.

Наконец Седов объявил:

— Привал!

Гордясь умением, обретенным в Подмосковье, Рык быстро — с одной спички! — развел костер. Егор не оценил это, возясь с концентратом каши, или принял как должное. Побродив по ближайшим кустам, он нарвал листьев дикой смородины для чая.

Егор делал все ладно и неторопливо, но изрядно надоел напарнику нравоучениями. Вновь повторил о патронах:

— Надо беречь!

— Жалко, что ли? — вяло огрызнулся Андрей.

— Жалко. И патроны, и птиц. Бить надо только наверняка — иначе подранков оставишь… Без собаки — не сыщешь…

Даже жалость к подранкам не примирила Андрея с ним.

Ему казалось, что не видит Егор ничего, кроме взлетающих перьев будущего жаркого и круглой мушки своей двустволки, не видит всего того, что видит он, пронзенный, потрясенный этим чудом — уральскими россыпями красок и света и точеной формой лирохвостых косачей.

Снисходительность к напарнику изливалась незримым потоком на Егора Седова, не ведавшего этого и потому спокойно хлопотавшего над нехитрым обедом.

«Он несимпатичен! — решил про себя Андрей, — как только найду другого напарника, местного и тоже с лодкой, Седов не будет в той компании, где я буду не только охотиться, но и…»

И так далее. Пожалуй, такие мысли знакомы всем, кто был в подобной ситуации в двадцать два года.

После обеда Андрей вовсе сдал: стал жаловаться Егору на усталость, на то, что с непривычки эти каменюги выдергивают ему ноги, словом, самым разумным будет отправиться домой, тем более, не известно, сможет ли добраться до лодки, для большей убедительности добавил он.

Седов молча кивнул, собрал все, что было разбросано на привале, притушил костер, полдороги к лодке молчал, полдороги поругивался.

«Таскать пустые рюкзаки можно и по городу, незачем было переться в такую даль…» — таков был общий смысл его рассуждений.

Так же мрачно и ворчливо заявил, что завтра он своего не упустит. Андрей принял это как приглашение и наотрез отказался.

Набежала серая дымка дня и скрыла утреннее буйство красок.

Андрею было зябко и тоскливо.

Усталость корежила тело, угнетали невеселые мысли о гостиничном номере, что стал его домом на ближайшее время, о своей родной и такой далекой Москве, о сумасбродном климате Урала, о душевной скудости коллег, один из которых уже проявил себя…

В неуютном номере он сладко отоспался, ноги забыли о предательской дрожи, в столовой официантки накормили вкусно и недорого, и были по-домашнему добры и приветливы.

К вечернему спектаклю он пришел в театр — «потолкаться»! — поговорить, послушать — словом, убить время!

Он видел, как Егор прошел в свою гримерную, и что-то встряхнуло Андрея, то ли утреннее чудо, то ли мысль о завтрашнем дне, когда он будет до полудня валяться в номере или неприкаянно шляться по коридорам театра.

Он прошел следом за Егором и, неожиданно для себя, попросил взять его опять на охоту.

— Так я же звал уже? — удивился Седов.

— Опять в два?

— Рано? Давай чуть позже.

— Нормально. Там же?

— Второй причал! — лаконично закончил Седов, и не понять было, рад он напарнику или просто вежлив и не отказывает в просьбе.

«Слава богу, не злопамятен!» — подумал Андрей.

Рассвет он встретил на носу лодки посреди озера.

За вчерашний день Андрей свыкся с разноцветьем воды и берегов, далеких и плоских по краям озера, пришла пора разглядеть острова.

Их было много. Словно граненые стаканы темного стекла, с неровными краями, как обрезанные наполовину, высунулись они из воды.

Сверху, как вязаная плоская шапка, накрывала их полоска почвы, а на ней росли тонкие длинноствольные сосны — не такие коротышки, как на высохших болотах.

Андрей видел теперь всю картину в целом, и попросился сесть к мотору, чтобы не чувствовать себя пассажиром и гостем, а ощутить себя хозяином и лодки, и этого озера.

Егор пересел на нос лодки, Андрей примостился к мотору и не удержался — погонял лодку, повилял ею по воде, как виляют хвостом охотничьи собаки, когда весной, после долгой зимы, их выводят в поле — повилял размашисто и затаенно, словно сдерживая бурлящую силу. «Хвост» от лодки был длинный и медленно растворялся, сходил на нет.

Ветер был западный, и Седов решил, что тащиться к Озеру Ветров не следует — протока закрыта.

Он предложил охотиться вдоль берега и несколько раз выгонял лодку на берег, таскал Андрея по ближайшим увалам и опять умотал его так, что тот готов был возненавидеть такую охоту.

Косачей было мало, и охотники вынужденно дошли до Таватуя.

Протоки как не бывало — ровный, поросший сухой острой травой плоский берег был чуть ниже в том месте, где вчера был узкий канал. На глаз трудно было понять, где кончается твердый берег, а где начинается остров. Седов не советовал проверять это опытным путем — в плавучем острове были скрытые травой дыры.

Твердый берег был почти голый. Две-три сосны, две ели, несколько кривых берез, а дальше — до гор! — открытое место, поросшее редкими метелками тростника. Вместо протоки низкий болотистый берег — а за ним просторная вода озера Таватуй, а еще дальше, за нею — серо-синяя ломаная линия гор.

Место казалось некрасивым. Ветреное, открытое со всех сторон, оно было неуютным.

Березы, очищенные от листьев ветрами, стояли голыми, убогими из-за своей кривизны.

Егор развернул лодку к берегу, попросил пересесть Андрея к нему, отчего нос плоскодонки задрался, как у глиссера, и выгнал ее на довольно высокий берег.

Лодка сидела крепко — берег был плотным, торфянистым, сухим.

— Идем! — коротко скомандовал он.

— Куда? — подивился Андрей, считая, что в этом месте может быть только привал.

Егор махнул рукой в сторону, где в нескольких километрах от берега начинались горы.

Как и день назад, сославшись на усталость, Андрей резко сказал ему, что посидит здесь и подождет его столько, сколько нужно Егору, чтобы добыть что-нибудь.

— Жди! — коротко сказал Седов.

Он, казалось, не замечал раздражения Андрея и напоследок проворчал:

— Плох тот охотник, что ноги трудит для развлечения глаз… Надо, чтоб и пузу весело было…

Он хохотнул и ушел.

Андрей бродил по берегу, скоро потеряв Седова из виду. Вдалеке прошла стая уток, низко спадая к воде, но в его сторону стая не повернула.