– Да, возможно, посетитель провокатор. Настораживает то обстоятельство, что он настаивал на встрече именно со мной.
– И вел он себя необычно, – заметил Корнель. – Как-то уж очень развязно и цинично.
– А может, сильно нервничал? Он действительно давно мог сидеть без работы и поэтому проявлял такую настойчивость, – тихо и неторопливо рассуждал Гольденштейн. – М-да, есть над чем подумать…
Излагая информацию, он, по обыкновению, все время ставил под сомнение каждый сообщаемый факт и свои предложения и требовал такого же критического отношения от тех, кто его слушал. Он не любил бездумного поддакивания, его правилом было: подчиненные должны откровенно и независимо высказывать свои соображения, спорить и противоречить. За два года совместной работы Корнель отлично усвоил эту манеру обсуждения и ценил ее эффективность.
– Этим делом, Павел Иванович, придется заняться тебе, – сказал Гольденштейн. – Эрнста Кура надо проверить. Подключи друзей[3], дай задание нашему источнику в полицай-президиуме, может быть, он сможет что-нибудь узнать. Если ничего настораживающего не добудешь, вытягивай Кура в город. Для начала попроси собрать данные на кого-либо из известных нам лиц. В качестве аванса выдай ему марок сто, не больше. Регулярно докладывай мне и Смирнову, как будут идти дела. А сейчас пойдем в резидентуру – уже вечер!
– Понятно, Ефим Соломонович! – Павел стал торопливо собирать со стола бумаги.
В последние дни Корнель при содействии Дмитрия Смирнова, а также через других сотрудников стал осторожно наводить справки о Куре.
Время летело стремительно. Как-то утром, в сентябре, около десяти часов, когда Павел еще не начал прием иностранцев в консульском отделе, зазвонил телефон. Корнель поднял трубку.
– Павел Иванович! – Павел узнал голос Смирнова. – Быстренько подымись наверх! Тебя хочет видеть Ефим Соломонович.
– Есть. Иду! – Павел машинально поправил узел галстука, бегло взглянул на себя в зеркало, на ходу бросив секретарю, что его вызывает начальство, и устремился по переходу в главное здание представительства.
Постучав предварительно в дверь, он вошел в просторный кабинет. Гольденштейн, как обычно, сидел за пустым столом. В коллективе уже все знали, что ему готова замена – в конце октября должен прибыть новый резидент Самсонов, ветеран ВЧК и Иностранного отдела. Гольденштейн, по существу, уже готовился к передаче дел. В своих сорок пять лет он решил связать судьбу с молодой женщиной, и в последнее время все замечали, что «Доктор» устал и хочет уйти на покой. Он несколько раз подымал вопрос о своей замене, но только теперь, осенью 1929 года, ему наконец разрешили вернуться в Москву. Начальник Иностранного отдела Триллиссер собирался назначить его своим помощником.
– Добрый день, Павел Иванович! – приветствовал резидент Корнеля, и по тону его голоса, по выражению лица Павел понял, что Доктор с утра пребывает в хорошем настроении. – Как самочувствие?
– Спасибо, самочувствие хорошее, – ответил Павел, чувствуя внутреннее облегчение от того, что возможного нагоняя, как это часто бывает при общении с начальством, сегодня не будет.
– Я пригласил вас вот зачем, – сразу перешел к делу Гольденштейн. – Из Центра пришла телеграмма. – Он поднял трубку и набрал номер шифровальщика. – Виктор, принеси телеграмму по А/70!
А потом вновь обратился к Корнелю.
– Напомни, что мы писали в Москву по источнику А/70 и его связям.
– Мы сообщали, – не спеша начал Павел, – что консульство посетил бывший чиновник политического отдела полицай-президиума Берлина Эрнст Кур и предложил нам свои услуги. По соображениям конспирации мы присвоили ему номер А/70 и приступили к его изучению. Через источник в полицай-президиуме «Папаша» нам удалось выяснить, что А/70 действительно являлся в прошлом чиновником пятого контрразведывательного отделения полицай-президиума. Одно время он был доверенным лицом начальника штаба штурмовых отрядов нацистской партии Франца Пфеффера фон Заломона и выполнял его личные поручения. Во время пребывания в командировке в Польше совершил уголовное преступление, находился под следствием, но при содействии нацистов дело было замято. За этот проступок А/70 из полиции уволен. В настоящее время объект с нацистами связи не поддерживает. Ему не доверяют, считая, что он выдавал секреты партии полиции.
– Как объясняет все происшедшее сам А/70? – спросил резидент.
– Он говорит, что произошло для него стечение обстоятельств: арестованный умер в камере сам по себе, но Кур не смог доказать свою невиновность. Выручили нацисты. Сотрудничать он с ними стал, потому что хотел заработать.
– А как на счет передачи информации в полицию?
– Этот факт он начисто отрицает. Считает, что его оболгали завистники из «Коричневого дома», поскольку он стал пользоваться доверием фон Заломона.
– Ну хорошо, – кивнул «Доктор», – пошли дальше!
– В процессе разработки связей А/70, – продолжил Павел, – и освещения деятельности контрразведывательного отделения полицай-президиума мы установили подходящего объекта в окружении А/70. После предварительной проверки этого объекта…
– Так, что удалось о нем узнать, – прервал Павла резидент.
– Мы сообщили его данные: Вильгельм Леман, возраст 45 лет, проживает по адресу Кармен-Сильверштрассе, 21, в двухкомнатной квартире, женат, имеет домашний телефон. Источник А/26 сообщил: Леман имеет ранг криминал-ассистента, занимает должность секретаря по картотеке в комнате 67 полицай-президиума. Среди коллег считается работником средних способностей и не особенного прилежания, любит задаваться, считая себя лучше их, но выдвинуться не смог. По месту жительства известен как комиссар криминальной полиции и очень любит, когда его так величают. Товарищи по службе полагают, что он человек без определенных политических взглядов. Мы присвоили ему номер А/201.
– Так, понятно… – резидент задумался.
Дверь кабинета неожиданно отворилась, и шифровальщик Маслов вошел в помещение. Все замолчали.
– Принес телеграмму? – спросил его «Доктор».
– Так точно… – Маслов, сделав несколько быстрых шагов, оказался между сидевшим за приставным столиком Смирновым и Гольденштейном. Открыв свою известную всей резидентуре черную папку, он достал из нее телеграмму и положил ее на стол перед резидентом. Потом, отступив на шаг в сторону, он застыл в ожидании дальнейших указаний.
– Продолжай, Павел Иванович! – сказал резидент и кивнул Маслову головой, давая понять, что тот свободен.
Подождав, пока Маслов вышел, Павел продолжил свой доклад:
– После того как была получена информация в отношении А/201, мы рекомендовали А/70 попытаться осторожно вовлечь А/201 в работу с нами. В результате последний дал согласие сотрудничать с нами…
– Какие еще материалы передал нам за это время А/70? – опять прервал Павла резидент.
– Летом от него получены подробные данные о структуре полицай-президиума, его политического отдела с указанием фамилий руководителей, а также информация, которую он добыл из бесед с отставными полицейскими Вулем и Шуленбергом. Затем А/70 проводил по нашему заданию установки, представил информацию об организации, которая используется военной контрразведкой для разработки наших учреждений в Берлине.
– Понятно, продолжайте!
– Очень ценно то обстоятельство, что А/201 связан с бывшим чиновником политической полиции Новаковским, который в настоящее время работает на военную контрразведку, с чиновником отдела Iа политической полиции Рау, который занимается выявлением подпольных радиостанций, и сотрудником военной контрразведки Лизиным. А/201 согласился информировать нас о всех заданиях, которые будут поступать от Рау через Новаковского, что для нас сейчас очень важно.
– С этой почтой мы что-нибудь будем посылать от А/201? – спросил Смирнов, молчаливо сидевший за столом.
– А/201 передал нам копию доклада руководителя компартии Германии, который был направлен во все районные парторганизации, – объяснил Павел.
