Через несколько дней Вилли решил, что время для того, чтобы скрепить союз с партией и ее представительницей, Элизабет фон Грозигк, настало. Во время следующей встречи, проходившей в номере гостиницы, его взор недвусмысленно скользил по округлым формам баронессы. Наконец, он нежно взял ее за руку и медленно провел ладонью до плеча. Элизабет почувствовала дрожь во всем теле и попросилась на минуту в ванную. Там она быстро привела себя в порядок и подождала, пока прекратится дрожь в ногах.

Потом баронесса выключила свет и открыла дверь в комнату. Глаза ее какое-то время привыкали к темноте, потом она разглядела, что Вилли стоит у постели голый, спиною к ней. Не отходя от кровати, он медленно повернулся. Сначала она увидела его глаза и белые зубы в улыбке. Потом ее глаза опустились ниже, и она почувствовала, как у нее опять задрожали ноги и пересохло во рту. Элизабет медленно подошла к нему, не подымая глаз, завороженная его мужской силой.

Он нежно снял с плеч бретельки черной нижней сорочки и аккуратно положил Элизабет на постель. Она молчала, лишь мелкая дрожь пробегала по ее телу. Он начал нежно целовать ее в грудь, мягко поглаживая рукой между ногами. Потом, просунув руки под ее ягодицы, подтянул ее к себе и начал осторожно входить в нее.

– Я боюсь, – вдруг пролепетала она.

Он не отвечал и не торопился. Как только она напрягалась в ожидании боли, он возвращался назад, не прекращая медленные покачивания.

Она ожидала боли, ей казалось, что она не способна настолько раскрыться, чтобы принять его, но уже через какие-то мгновения почувствовала, что вобрала его целиком и что ее переполняют новые необычные ощущения.

Теперь уже она сама, охватив Вилли руками, крепко прижалась к нему всем телом, и ее бедра сначала осторожно, а потом все быстрее и быстрее, по мере того как захватывала ее страсть, стали двигаться в такт с его телом…

Через несколько дней на имя Эрнста Кура в филиал Баварского союзного банка в Берлине была переведена приличная сумма денег. Получив свою долю, Вилли приобрел за городом дачный домик и небольшую парусную лодку. Теперь в свободное время он мог путешествовать по озеру и впадающим в него рекам, с улыбкой вспоминая Элизабет.

Они встречались недолго. В начале 1928 года из-за своего вздорного характера Эрнст испортил свои отношения с Францем Пфеффером Заломоном. Этим воспользовались завистники из «Коричневого дома» – штаб-квартиры нацистов в Мюнхене, – пустившие слух, будто Эрнст выдает партийные секреты полиции. Позже начальник службы безопасности партии Гайдрих найдет изменника. Им окажется криминал-секретарь городского отдела полиции Иозеф Майзингер, который потом долго будет отрабатывать свои грехи. Но это будет позже. А сейчас Эрнсту пришлось срочно прятаться, опасаясь мести фон Заломона. Его спасло то обстоятельство, что у самого начальника штаба штурмовиков возникли разногласия с Гитлером и ему пришлось покинуть свой пост.

К этому времени Вилли прервал свои отношения с Элизабет фон Грозигк, объяснив пылкой даме, что уезжает в командировку на границу с Польшей и свяжется с ней, когда вернется, чего он, конечно, не сделал.

Эрнст остался в Берлине без работы и без денег, и теперь Вилли приходилось его периодически субсидировать. Долго так продолжаться не могло, и друзья мучительно искали выход из положения…

В дождливый мартовский день 1929 года Павел Корнель, оперативный сотрудник берлинской легальной резидентуры, после бессонной ночи решил прилечь на кушетке в дежурной комнате консульского отдела, попросив коменданта разбудить его в шестнадцать ноль-ноль. Однако тот поднял Павла раньше: стрелки на светящемся циферблате его часов показывали без пяти минут три после полудня.

– Товарищ консул… а, товарищ консул! Тут пришел один… Миронов приказал провести к вам…

– Зажги свет! – приказал Павел, мысленно выругавшись: могли бы разобраться и без него. Васильев зажег верхний свет и, повернувшись к Павлу, доложил:

– Пришел прямо к дежурному по посольству. Зачем – толком не говорит, требует встречи с руководством… У нас языка толком никто не знает, а он по-русски не говорит. Может, прикидывается! Миронов приказал…

Павел, привстав, выпростал ноги из-под пледа, протирая глаза, уселся на кушетке. Васильев, рыжий детина, стоял перед ним, роняя капли воды с темного намокшего плаща. Быстро надев пиджак, наскоро причесавшись, Павел направился в комнату для приема иностранцев.

Яркая люстра хорошо освещала большую просторную комнату. У самых дверей он увидел невысокого плотного мужчину лет сорока пяти в намокшем плаще, нервно теребившего в руках шляпу; из-под плаща виднелись мятые брюки и видавшие виды башмаки.

– Пройдите к столу! – сказал Павел. – Кто вы такой?

Незнакомец подошел, рассматривая консула настороженно-сосредоточенным взглядом небольших, глубоко посаженых глаз. Лицо у него было круглое, темновато-красное. Бросались в глаза почти лысая голова, оттопыренные уши и длинный прямой нос. В его взгляде, в выражении уставшего, с плотно сжатыми тонкими губами рта чувствовалось какое-то напряжение и, как показалось Павлу, внутреннее недоверие и настороженность.

– Кто вы такой? – повторил Павел.

– Пусть он выйдет, – глуховатым голосом на берлинском диалекте произнес мужчина, указывая взглядом на Васильева.

– Пойди посмотри, что там на улице, и жди меня в дежурной! – сказал Павел Васильеву.

Шумно вздохнув, комендант, чтобы затянуть пребывание в теплой комнате, поправил стоящие в стороне стулья и не торопясь вышел. Павел тем временем пододвинул стул, сел и выжидающе посмотрел на мужчину.

– Ну, что же вы молчите?

– Меня зовут Эрнст Кур, – произнес он тихо, с такой интонацией, будто это имя и фамилия могли что-нибудь сказать или же вообще все объясняли. – Прошу сообщить вашему начальству, что я нахожусь здесь.

– Ишь ты! – Павел не смог удержать улыбки. – Ну и что же будет дальше?

– Дальше вас не касается. Руководство все решит само.

– Кто это руководство? Кто конкретно вам нужен?

– Руководство гепеу.

Он замолчал. Перестав улыбаться, Павел удивленно посмотрел на посетителя. Тот сидел за приставным столиком, поглядывая настороженно и отчужденно, руки его иногда мелко вздрагивали. Плащ он небрежно бросил на спинку стула.

Павел собрался было спросить, есть ли у него с собой документы, но воздержался, подумав, что ознакомиться с документами еще успеет. Поглядывая на Павла холодно и отчужденно, немец молчал.

– Что, так и будем сидеть и молчать?

– Вы должны сейчас же доложить руководству, что я нахожусь здесь, – упрямо повторил он.

– Я никому ничего не должен, – сказал Павел раздраженно. – И пока вы не объясните, кто вы и откуда, я ничего делать не буду!

Немец продолжал молчать. После продолжительной паузы, напряженно подумав, он сквозь зубы выдавил:

– Я из полицай-президиума Берлина. Я писал об этом в письме.

– Из полицай-президиума? – Павел не поверил. – Чем вы можете доказать, что вы работаете в полицай-президиуме? И о каком письме вы говорите?

– Я ничего вам не буду доказывать. Вы должны сейчас же сообщить обо мне руководству! Письмо я бросал в почтовый ящик посольства.

Павел некоторое время разглядывал его и размышлял. Фамилия Кур ему ровным счетом ничего не говорила, но, может быть, руководство резидентуры его знало или знало что-то о его письме: за время работы в разведке он привык ничему не удивляться.

Вид у посетителя был не ахти какой, однако держался он довольно независимо, говорил уверенно: даже не просил, а требовал. Угрюмый, сосредоточенный, он производил весьма странное впечатление, и его утверждение, будто он чиновник полиции, казалось явной ложью.

Понятно, Павел не собирался сообщать о нем непосредственно резиденту, но доложить своему куратору было его прямой обязанностью. Он подумал, что они займутся посетителем и сами выяснят, что к чему.