Разразился скандал. Несчастный директор едва усидел в своем кресле. Его спасли лишь местные властные неурядицы и чиновники, ставшие уже его покровителями.
Делом занялись следственные органы, «воры» куда-то исчезли, и после долгой волокиты и какого-то суда случившееся забылось. Вот только на месте дорогих и редких орденов так и остались муляжи.
Тем временем директор занялся «научным» творчеством. Сам он не умел писать книги и для этого привлек публициста Ивана Евгеньевича Звонарева. За бюджетные деньги Лизоблюдов с помощью Звонарева, обрабатывавшего его каракули и фактически писавшего за него, в короткий срок сумел издать несколько книг и стал прославленным краеведом. Но, несмотря на поддержку умелого литератора, его книги не получили высокой оценки рядового читателя, хотя оказали существенную медицинскую помощь читателям, страдавшим бессонницей: достаточно было прочитать буквально несколько страниц из его книг, чтобы надолго излечиться от этого недуга. Один житель Ругаева даже хвастался, что как только почувствует возбуждение и не может уснуть, сразу же вспоминает о прочитанных страницах Лизоблюдова или только подумает о перспективе прочтения его книги, и немедленно засыпает «крепким здоровым сном»!
Также директор интересовался картинами и иконами. Он считал себя (возможно, так и было на самом деле!) неплохим экспертом в области живописи. Благодаря его «экспертизам» немалая часть произведений искусства отправилась в частные коллекции, естественно, за приличную мзду. В области живописи Иван Николаевич стал даже «меценатом». Он якобы поддерживал местных художников, скупая за бесценок их картины, однако, на самом деле, нещадно обирал талантливых стариков-живописцев и без того обделенных жадным и жестоким по отношению к творческим людям государством.
Была у Лизоблюдова еще одна страсть, та самая, которая искони была свойственна российским государственным чиновникам – любовь к иностранцам! Когда в музее появлялись гости из далекого зарубежья, директор музея из кожи лез, чтобы угодить им! Ему льстила возможность прославиться на Западе своей эрудицией, человечностью и гостеприимством. И такая возможность предоставлялась ему не один раз…Однако наш талантливый руководитель не всегда оказывался на высоте.
Как-то в музей прибыл известный французский журналист, сопровождаемый не менее известным российским юристом. Господин Лизоблюдов, окончивший университет с красным дипломом и имевший по французскому языку оценку «отлично», так поприветствовал зарубежного гостя на его родном языке, что тот в отчаянии смотрел на переводчика, жестом показывая, что язык гостеприимного хозяина ему не понятен! Переводчик, также ничего не понявший, был вынужден придумать краткий корректный ответ, чтобы замять неловкую ситуацию. А когда завершилась экскурсия, и француз направился к выходу, Лизоблюдов вновь огорошил его потоком бессмысленных фраз, непонятных всем присутствовавшим при этой комедии людям.
- Мерси боку! Мерси боку! – бормотал иностранец, пытаясь как можно скорей покинуть стены славного музея.
Но наибольшим достижением Лизоблюдова явилось его приветственное слово к многочисленной делегации из одной англоязычной страны…Здесь он превзошел нашего замечательного знатока английского языка министра спорта Виталия Мутко, который в свое время поразил мир своей языковой эрудицией!
Правда, талантливый руководитель музея не изучал английский язык, но, подобно своему не менее одаренному высокопоставленному коллеге, чиновнику от спорта, прочитал приветственное слово делегации, написанное ему русскими буквами местным переводчиком. Последний, многократно обиженный издевательствами Лизоблюдова, подготовил ему жестокую месть! Хотя в начале своего приветствия директор музея произнес, и достаточно неплохо, несколько дружеских фраз, но вот в конце своей речи, глядя на улыбающихся иностранцев, он вдруг сказал: «We are always glad to see you here and you may have me in my arse hole every day if you like!» [«Мы всегда рады видеть вас здесь, и вы можете иметь меня в задний проход каждый день, если вы пожелаете!»]
Последовало гробовое молчание, после чего раздался такой смех, что сотрудники разбежались в страхе от возможного обрушения здания!
Лизоблюдов же посчитал, что проявил невероятное остроумие и, раскланявшись, удалился под раскаты неутихавшего смеха в свой кабинет, предоставив возможность переводчику мучиться с задыхавшимися от смеха иностранцами, так и не успокоившимися до конца экскурсии.
Случившееся не поколебало положение Лизоблюдова. Переводчик, опозоривший его, вскоре тихо уволился, музейные работники, составлявшие директорскую свиту, ничего не поняли из произошедшего, а высшее начальство и вовсе ничего не узнало.
За годы своего правления господин Лизоблюдов сумел войти в полное доверие чиновникам. Он знал, что им нужны только власть и деньги. Но властью они уже обладали, а вот денег им всегда не хватало, тем более, что Ругаевская казна была почти пуста. Лизоблюдов нашел и здесь способ удовлетворять аппетиты своих покровителей. Само собой разумеется, не из своего кармана. Ежегодно управление выделяло на строительные и ремонтные работы в музее большие денежные суммы. К концу года они переводились на счета музея, а затем директор, за спиной не только всего коллектива, но и своих хозяйственников, возвращал эти деньги назад в управление, как неиспользованные. Чиновники, благодаря этому, получали хорошие премии за «экономию средств». Как не любить такого директора?! К тому же, он продолжал свою практику беспрекословного выполнения всех указаний чиновников, не обращая внимания на их некомпетентность, навязывая сотрудникам все виды деятельности, вплоть до уборки территории вокруг других учреждений. Интересы музея и коллектива ему были глубоко чужды. Главное - это личное благополучие, почести, слава. А тем временем музей приходил в упадок. Протекала кровля, трескались и осыпались стены кабинетов, в аварийном состоянии оказались экспозиционные залы.
За все эти «заслуги перед Отечеством» Лизоблюдов был буквально засыпан наградами, подарками и благодарственными письмами. В Ругаеве его иначе как «крупным ученым», «краеведом с огромным опытом», «честнейшим и бескорыстнейшим человеком» не называли. Это был огромный авторитет. Он ухитрялся угодить едва ли не всем, кроме своих «работяг», которые ковали для него награды и почетные звания. С ними он был беспощаден! Уже сразу после избрания на должность директора Лизоблюдов «забыл» о многих своих предвыборных обещаниях. Так, к концу его «правления» сотрудники музея, ученые люди, имевшие научные и литературные труды, получали зарплату ниже тарифной ставки уборщицы или дворника в жилищном, к примеру, управлении! К простым людям, которые не могли «дать сдачи», директор музея относился особенно нагло и цинично, издеваясь над их бедностью. Бывало и так, когда он давал кому-нибудь из своих сотрудников дополнительную работу «по совместительству», а потом вдруг, по своей прихоти, отнимал ее, не сообщая об этом несчастному труженику. Человек продолжал работать, добросовестно выполнял чужие обязанности, а когда приходило время получать заработанные деньги, бухгалтера, смеясь, говорили, что он «уже давно уволен директором»! Если же обманутый сотрудник пытался что-то доказать Николаю Ивановичу, тот, весело говорил, наслаждаясь его страданиями: - Иди! Жалуйся в управление! Там тебя все равно никто не послушает!
И люди молча переносили подобные унижения. Впрочем, иногда некоторые работники музея приходили в управление культуры и робко пытались что-то выяснить, но получали неутешительную информацию. Так, однажды две работающие пенсионерки явились в управленческую бухгалтерию и спросили, почему работникам музея, несмотря на выполнение планов, не выплачивают премии. - Как это не выплачиваем?! - возмутилась бухгалтер. - Еще как выплачиваем! Например, вашему директору и главному бухгалтеру! Сам Лизоблюдов сказал нам, что у вас работают одни бездельники, недостойные премий!
Основным критерием человека Лизоблюдов считал его близость к вышестоящим чиновникам и представителям власти. Все остальные им не воспринимались как люди.
