В то время любой виртуальный мир был новшеством, едва доступным при тогдашних технологиях. Хоффман воспользовался суперкомпьютером, изготовленным фирмой «Silicon Graphics», который стоил 90 тысяч долларов и был оснащен тяжелым шлемом, а новая реальность создавалась программой для подготовки военных летчиков, где моделировался взлет истребителя с авианосца. Пришлось кое-что изменить. «Мы очень боялись, что симулятор вызовет тошноту, – говорит Хоффман. – Многих ожоговых больных тошнит от анальгетиков. Я был уверен, что ВР отвлечет от боли первого же пациента, но опасался, что спектакль прервет тошнота». Он ограничил пространство стенами узкого ущелья, чтобы люди не меняли направление и не кружили, и выстроил его из мирного на вид льда. Свое творение он назвал Снежным Миром.
Спустя двадцать лет основа Снежного Мира все та же, но суперкомпьютер и шлем сменились лэптопом и очками с высоким разрешением (шлемы не годятся для людей с ожогами головы и лица). Хоффман создал безэлектрические фиброволоконные очки, сигналы в которых проходят по 1,6 миллинона крошечных стеклянных волокон на глаз, благодаря чему ими можно пользоваться в водных резервуарах, где пациентам чистят ожоги. Он также усовершенствовал графику и заменил фоновую музыку. Хоффман поясняет, что однажды на выставке Снежный Мир испытал на себе известный музыкант Пол Саймон. Ему понравилось все, кроме космической музыки, и он предоставил свою.
Кроме того, бригада Вашингтонского университета выполнила ряд рандомизированных проконтролированных испытаний с участием здоровых волонтеров (с применением теплового устройства и электрических разрядов Хоффер) и ожоговых пациентов из Харборвью. Результаты показали, что Снежный Мир значительно превосходит другие отвлекающие факторы – музыку как таковую, отдельно, и видеоигры. Главной составляющей представляется степень, в которой участник ощущает себя погруженным в этот мир. Чем сильнее чувство присутствия, тем эффективнее обезболивание.
По словам Хоффмана, в лабораторных условиях Снежный Мир исправно снижает болевые баллы на 35 % по сравнению с примерно 5 % на фоне музыки. А в сочетании с анальгетиками обезболивание улучшается на 15–40 % больше, чем от одних лекарств{149}. Ученые видят эффект не только по субъективным показателям боли, но и по данным сканирования мозга – активность мозговых болевых зон почти полностью угасает{150}.
Бригада продолжает экспериментировать, изыскивая способы нарастить эффект, – так, кажется, что чувство погружения усиливается на фоне малых доз галлюциногенного препарата кетамин. Но около 15 американских стационаров уже применяют технологию Снежного Мира. Один из них – армейский медицинский центр «Брук» (ВАМС) в форте «Сэм Хьюстон», штат Техас, где лечились сотни солдат, получивших ожоговые травмы в Ираке и Афганистане. Большинство пострадали от самодельных взрывных устройств (СВУ) – придорожных мин, заминированных автомобилей и бомб смертников. Хоффман говорит о них так: «Это поистине удивительные бомбы, рвут в клочья бронированные машины».
Хоффман с коллегами провели в ВАМС испытание с участием 12 солдат, включая лейтенанта Брауна{151}. Когда их погружали в Снежный Мир на фоне физиотерапии, то самые высокие показатели боли снижались почти на два балла по сравнению с той частью процедуры, когда проводилась одна физиотерапия. Доля времени, в течение которого они думали о боли, снижалась с 76 до 22 %. Сама же физиотерапия, в которой они обычно не видели «ничего хорошего», в Снежном Мире предстала «довольно забавной».
Больше всего Снежный Мир помог шестерым пациентам с самыми выраженными болями – тем солдатам, кто нуждался в нем острее всех. Так, высший болевой показатель Брауна упал с 10 баллов до 6, а прежде невыносимую терапию он, находясь в Снежном Мире, нашел весьма и весьма занятной. Позднее он сказал репортеру журнала «GQ», что это напоминало лыжные прогулки с братом на рождественских каникулах в Колорадо, когда он был еще кадетом военной академии в Вест-Пойнте.
После сессии он сообщил Хоффману свой вердикт: «Похоже, ребята, вы надыбали что-то клевое»{152}.
Апрельским вечером 2014 года 22-летний Террелл гнал под 80 миль в час по шоссе между Кентом и Де-Мойном, что к югу от Сиэтла. Он не справился с управлением, машину занесло, он дважды перевернулся; его протащило чуть дальше, а потом автомобиль загорелся.
«Скорая помощь» доставила Террелла в медицинский центр Харборвью с переломом руки и тяжелыми ожогами ноги и грудной клетки. «Очнувшись, я ощутил небывалую боль, – рассказывает он мне. – В горле трубки, да и не только в нем – везде. Я хотел их выдернуть, меня удержали. Лицо опухло». Ожоги покрывали все тело. Успокоившись, Террелл позвонил подружке и сообщил, что попал в аварию. «Она не поверила. Но когда приехала – поняла».
Через месяц после ДТП Террелл лежит на больничной койке, одетый в зеленую робу с завязками на плечах. Под голову подоткнуто штук пять голубых подушек. Он тщедушного сложения, у него торчит бороденка, а баки не бриты. На темной коже белеют два шрама размером с монету – у правого глаза и на лбу. Левая нога щедро забинтована, на ступне просачивается желтовато-бурый экссудат.
Террелла окружают остатки недоеденной пищи: молочные пакеты, надкушенный маффин, тарелка, баночки с йогуртом и пустые чашки. Рядом покачивается связка воздушных шаров с посланиями, которые образованы блестящими буквами из фольги: «Ты крутой» и «Поправляйся». В нескольких шагах по другую сторону ширмы лежит огромный, злобного вида мужчина; его обожженное угрюмое лицо местами розовое, местами бурое, а забинтованные руки раскинуты в стороны. Похоже, что за пределами больницы у него есть враги; из соображений безопасности его имя изъяли из больничных записей – так шепчет мне помощник врача, когда мы проходим мимо.
За последние недели Террелл перенес четыре или пять операций (он точно не помнит) по пересадке кожи с правой ноги на обожженную левую. Он все еще получает ударные дозы наркотических анальгетиков – метадона и гидроморфина, из-за чего постоянно находится в полудреме. Когда неизвестный начинает кричать, что боль у него на десятку – скорее сюда, – я с трудом вслушиваюсь в тихую, невнятную речь Террелла.
Он сообщает, что живет с матерью и подружкой в Рентоне, городе южнее Сиэтла. Я спрашиваю про Рентон, и он говорит, что там встречается «опасный народ», а сам он не окончил среднюю школу, «потому что скотина». Сейчас он безработный, но, когда выпишется, попробует устроиться мыть посуду в ресторанчике быстрого питания сети Popeye: «Они и отсидевших берут, и прочую шантрапу».
Руки и грудь Террелла покрыты татуировками. Среди выцветших завитушек я различаю лицо клоуна с пустыми глазами и несколько фигур с оскаленными зубами и выпирающими ребрами. Он отмахивается – мол, просто художества. На правом плече мелко написано: «Сын Божий», на левом – инициалы покрупнее: «Д. П. В». Подружкины? «Нет, – смеется он. – Деньги превыше всего».
Фельдшер вкатывает громоздкий серый шкаф с лэптопом и очками. Террелл присаживается, откидывается на подушки, надевает наушники, а на экране лэптопа возникает картина, которую он видит.
Оборудование похоже на то, что перенесло меня в Снежный Мир, но пейзаж совершенно другой. Террелла несет поток – сначала узкий, с порогами, но постепенно переходящий в мелкую чистую реку с песчаными берегами. По обе стороны – трава, за нею – густой сосновый бор. Впереди маячат снежные горные вершины под ясным синим небом. Это не игра, нет ни пингвинов, ни снежков. Это сессия гипноза. Сперва проплывают числа от единицы до десяти, затем вкрадчивый мужской голос внушает чувство расслабленности и отсутствия боли.
Террелл знать не знал о гипнозе, но два дня назад пожаловался персоналу, что принимает лекарства, а боль все равно на десятку, и ему предложили попробовать релаксацию. Он согласился. «Боль прошла, – говорит он. – Она меня не парила». Сегодня ему не терпится повторить. Террелл лежит, поначалу завороженный мирным лесным пейзажем, но потом глаза закрываются, челюсть отпадает. Он спит.
