Литмир - Электронная Библиотека

— Вот и прекрасно, что ты сам пришел навестить бедного пленника, — Гавриил взглянул на Иво с нескрываемым презрением. — Долг заботливого хозяина — развлекать гостей.

— Тебе, наверное, скучно стало, — процедил сквозь зубы Иво. — Надоела спокойная жизнь и решил подерзить?

— Я этого не отрицаю, — ответил Гавриил, зевая. — Да и, замечаю, ополченцам твоим наскучило в лагере сидеть. Не понимаю, брат, почему ты здесь замешкался. Все удивляются, что ты не продолжаешь свой путь на Таллин: добыча вся собрана, лошади и телеги готовы, поход окончен — чего же ты еще ждешь? Благословения рижского епископа?

— Тебе, я вижу, не терпится скорее попасть на виселицу, — злобно оскалился Шенкенберг. — И ты за этим торопишься в Таллин?

— Лучше болтаться на виселице, чем быть твоим гостем. Твоя братская забота обо мне заходит слишком уж далеко. Ты держишь меня, точно ребенка в пеленках, боишься, чтобы я не отделался от этих кандалов и не сбежал. Неужели ты считаешь меня таким неблагодарным? Неужели ты мне больше не веришь? Ты ведь с давних времен знаешь, что я не мастер лгать. Ты, наверное, еще помнишь: в детстве, когда нам случалось вместе напроказить и нас собирались сечь, ты всегда умел повернуть дело так, что мы вышли бы сухими из воды, если бы я, по своей великой глупости, в конце концов во всем не признавался; нам задавали добрую порку, и за это-то ты меня больше всего и ненавидел.

Иво слушал, молча играя желваками. Он почему-то чувствовал себя бессильным перед этим человеком, чья жизнь по существу была в его руках. Увы, брат его названый Гавриил был духом силен. Это Иво и в детстве всегда чувствовал, и сейчас со всей отчетливостью понимал… О, с какой радостью услышал бы он от Гавриила мольбу, стенания, крики — все то, о чем он сегодня налгал Агнес! А вместо этого он должен был сносить спокойные насмешки Гавриила и убеждаться в том, что упрямого названого брата ничто не может сломить. Каждое слово Гавриила было подобно удару хлыста по самолюбию Иво.

— Да, вот еще о чем я хотел спросить, — продолжал Гавриил, все еще полушутя, но уже гораздо более мягким тоном. — Как поживает прекрасная фрейлейн фон Мённикхузен? Верит ли она тому, что ты ей говоришь обо мне?..

Иво крепко стиснул зубы и не проронил ни слова; на лбу у него выступил холодный пот.

Гавриил сказал с живостью:

— От Христофа я узнал, что больная сегодня встала с постели. Ты действительно по-отечески заботился о ней и во всем проявил себя настоящим — благородным — рыцарем. За это доброе дело я приношу тебе свою горячую благодарность и безоговорочно отпускаю тебе все прегрешения молодости. Я умру с радостью, если буду знать, что моя бедная спутница пользуется заботливым уходом.

— Ты, кажется, надеешься, что я берегу ее для тебя, брат? — сказал Иво с едкой насмешкой. — И ночей не сплю, чтобы для Гавриила невесту выходить. И старую каргу в лес за снадобьями гоняю, чтобы скорее затянулась рана, чтобы не осталось от раны и следа… Как ты, однако, близорук. А тебе не приходило в голову?.. Может быть, этот лакомый кусочек я берегу для себя!

Цепи звякнули. Гавриил резко приподнялся и сел.

— Что это значит, Иво?

— Это значит, что Агнес фон Мённикхузен начиная с сего дня — любовница Иво Шенкенберга, — ответил Иво злорадно. — Крестьянские девки мне давно надоели. Дочки таллинских ратманов, что на выданье, страшнее одна другой. И вдруг в сети птицелова… залетает райская птичка!

Испуг Гавриила его безмерно забавлял.

— Не шути с этим, — сказал Гавриил дрожащим от негодования голосом. — Столь далеко даже твой произвол заходить не должен. Это не какая-нибудь пастушка, которую ты мог бы оскорблять безнаказанно. И это не ратманская алчная дочка, какая за сундук серебра любое унижение от тебя стерпит… Рыцарь Каспар фон Мённикхузен — человек могущественный и суровый, он может сломить шею и покрепче твоей. Бесчинствуй с другими сколько можешь, но не тронь фрейлейн Агнес. Не забывай, что твоим возможностям есть предел. За насилие поплатишься головой…

— Кто говорит о насилии? — усмехнулся Иво. — Как ты все же прост, честный мой брат Гавриил!.. Сам посуди… Разве ты применял насилие, когда фрейлейн Агнес бежала с тобой? И ты ведь — ничто, ты — лодка без якоря и без паруса; а я — прославленный военачальник, Ганнибал Эстонии! Можешь ли ты хотя бы минуту сомневаться, на чьей стороне будет слово Каспара фон Мённикхузена? И кому сегодня отдаст предпочтение прекрасная Агнес? Заметь — сама отдаст, без всякого насилия!..

С минуту Гавриил действительно сомневался. Как острый меч, пронзила его мозг предательская мысль: может быть, болезнь и несчастье помрачили разум Агнес? может быть, опоила ее приворотным зельем старая карга? и Агнес теперь в самом деле… но нет, — отказывался верить он, — этого быть не может, это совершенно невозможно! Агнес неверна ему, Агнес — любовница Иво Шенкенберга? Это просто смешно!..

Гавриил рассердился на себя самого. Как могло такое низкое подозрение хотя бы на миг прийти ему в голову? Разве он недостаточно хорошо знал Иво как бесстыдного лгуна? Разве он не узнал уже милую Агнес как создание самое возвышенное и благодетельное?.. Иво хотел его только помучить, выместить на нем зло; верно, Агнес дала ему понять, что не тот он птицелов, к которому залетают райские птицы… — это было ясно как день. Гавриил испытывал теперь такое же душевное состояние, как Агнес утром, но, к сожалению, у Гавриила было еще меньше хитрости, еще меньше терпения, чем у нее.

— Ты лжешь, Иво, — сказал он с холодным презрением. — Видно, оставаться тебе лгуном до последних дней.

Шенкенберг стоял несколько поодаль и был мрачнее тучи. Сверлил Гавриила единственным глазом.

«Хотя бы он разозлился, вспылил! Хотя бы кинулся ко мне с намереньем ударить цепями».

Спокойный голос Гавриила, обдавший его презрением, снова воспламенил ярость Иво, немного утихшую было под влиянием отрадного чувства мести.

— Попридержи язык! — скрипя зубами, прохрипел Шенкенберг. — Ты не в меру разговорчив сегодня.

— Еще одно слово в пояснение, потом я надолго замолчу, — упрямо склонил голову Гавриил. — Мне кажется, с тех пор, как я без сопротивления позволил себя связать, у тебя сложилось обо мне ложное представление. Может быть, ты думаешь, что я тебя боюсь. Ты ошибаешься, Иво. И в прежние годы я не боялся тебя, не боюсь и теперь. Я знаю, что ты можешь сделать со мной все, что тебе вздумается: ты можешь вырезать у меня язык, можешь выколоть мне глаза, сварить и изжарить меня живьем… Однако не надейся, братец, что я стану молить тебя о пощаде и ползать у твоих ног, унижаться, стучать в землю лбом, и не надейся, что я поверю твоим черным измышлениям про чистого ангела Агнес.

Иво молчал, как бы пребывая в тяжком раздумье, в неких сомнениях.

— Теперь между нами все ясно, — светло улыбнулся Гавриил, — и у меня с души свалилось бремя, все эти дни, не стану скрывать, меня тяготившее.

Рука Иво судорожно ухватилась за кинжал, торчавший у него за поясом.

— Ты нарочно меня злишь? — вырвалось у него хриплое. — Ты хочешь, чтобы я сорвался?

— Возможно. Но ты, наверное, и шел сюда с мыслью выпустить из меня кровь? Тем лучше, брат, тогда мне не придется иметь дело с уважаемым таллинским судом и виселицей. Ведь от твоих так называемых судей мне все равно живым не уйти. У меня есть еще одна просьба: отвези Агнес фон Мённикхузен к ее отцу. Он должен быть в Таллине сейчас. Можешь быть уверен, ты получишь щедрые чаевые. А на большее не надейся! Агнес видит разницу между честным человеком и Иво Шенкенбергом. Я не знаю, какого она мнения о тебе, но я уверен, что после моей смерти мнение это не улучшится. Ты можешь ей клеветать на меня с пеной у рта, что ты уже, кажется, и делал… Однако твои слова никогда не отменят совершенных мною поступков…

Иво вдруг ступил шаг вперед и изо всей силы вонзил кинжал в грудь Гавриилу. Велика была ненависть, крепка рука — не дрогнула. Гавриил приподнялся, короткий стон вырвался у него из груди; потом он безмолвно упал на спину. Иво несколько минут стоял над ним неподвижно, затем махнул рукой, вытер лезвие кинжала полой своего кафтана, вышел из палатки и, позвав людей, мрачно приказал им:

34
{"b":"555850","o":1}