— Красивая, однако, девка! — утер себе нос рукавом один.

— Я бы с ней звездочки посчитал… — растянулся рот до ушей у другого.

— Оставь! Не с твоим желудем… — хмыкнул третий.

И остальные тоже что-то говорили, но, поглядывая на грозно сверкающий клинок меча, стояли в нерешительности. Ждали какой-нибудь ошибки со стороны Гавриила.

— Не троньте ее, ребята! Иво Шенкенберг даст за нее хорошую награду.

Услышав это, Гавриил вдруг просиял лицом:

— Если Иво Шенкенберг ваш начальник, живее отведите нас к нему!

— Зачем это? — спросил кто-то.

— Я его хорошо знаю.

— Вот так чудо! — насмешливо сказал Андрее. — Кто же сейчас не знает Иво Шенкенберга? Другой вопрос — знает ли он тебя?

— Он мой названый брат! — бросил веско Гавриил.

— Послушай-ка, приятель… — несколько натянуто смеясь, сказал Андрее. — Ты нам сегодня уже достаточно наврал. Не сомневаюсь в том, что ты опять врешь. Ты — мастер изворачиваться, я заметил. Сдавайся теперь добром. И останешься жив. Мы наелись твоим окороком, мы уже добры и благодушны.

— Да нам просто лень убивать тебя, — подсказал кто-то.

Как видно, у промышляющих разбоем людей Шенкенберга и в самом деле не было охоты нападать на Гавриила. А может, горячие головы остудил вид меча… Только один из них был действительно зол. Немец не мог забыть удара, доставшегося ему от Гавриила. Он внезапно вскинул руку и прицелился в Гавриила из пистолета. Это заметила только одна Агнес.

Два выстрела грянули почти разом. Немец отлетел в сторону, упал ничком и остался недвижим. Он был мертв. Из рук Агнес выпал дымящийся пистолет. Девушка побледнела, пошатнулась и тоже упала бы, если бы Гавриил вовремя не подхватил ее.

— Агнес! — воскликнул он в отчаянии.

— Прощай… прощай, милый Гавриил!.. — прошептала девушка, и печальная улыбка мелькнула на ее побледневшем лице.

Она потеряла сознание.

Гавриил осторожно положил ее обмякшее тело на землю и, забыв о всякой опасности, опустился рядом на колени. У Агнес на левом плече сквозь одежду быстро проступала кровь. Пуля немца, предназначавшаяся для Гавриила, по ошибке попала в Агнес. Гавриил острием меча поспешно распорол куртку и рубашку, вырезал из раны свинцовую пулю, сплющившуюся при ударе о плечевую кость, затем потуже перевязал рану лоскутом рубашки.

Андрее и другие оторопело стояли вокруг. Они чувствовали, что произошло тяжкое несчастье, и в их ожесточенных войной сердцах пробудилось сострадание. Душевные муки Гавриила были так очевидны, а белое как снег лицо девушки так несказанно прекрасно… Когда немца осмотрели и убедились, что он действительно мертв, оттащили его тело в сторону и бросили в кусты. О нем больше никто не вспоминал.

— Принесите мне из реки воды! Скорее, скорее!.. — велел Гавриил.

Какая удивительная сила заключалась в этом приказе, что он был так послушно и незамедлительно выполнен? Два человека тотчас же побежали вниз, к реке, и вскоре вернулись, неся воду в своих шляпах. Гавриил обрызгал водой лицо, грудь и руки Агнес. Спустя несколько минут легкий румянец выступил на щеках у девушки, она глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Она жива! Она жива!.. — ликующе воскликнул Гавриил.

Но голос его тут оборвался и перешел во всхлипыванье.

Гавриил, склонившись над здоровой рукой Агнес, орошал ее слезами.

— Чертов парень! — проворчал Андрее, отворачиваясь и, как все, явно сочувствуя.

Остальные негромко переговаривались между собой и винили во всем немца. Кабы не немец со своим прозорливым глазом, разъехались бы в разные стороны, все были бы живы и невредимы. Они, кажется, сами сейчас верили в то, что говорили.

— Габриэль!.. — прошептали бледные губы Агнес.

— Я здесь! Я здесь, милая, — ответил Гавриил, роняя слезы.

— Берегись, Габриэль… он целится в тебя из пистолета.

— Уж я его проучу! Не беспокойся.

Девушка пыталась приподняться на локте:

— Ты не ранен?

— Нет.

— Слава Богу! — вздохнула Агнес с облегчением, и луч радости блеснул у нее в глазах. — Не знаю, что со мной, мысли путаются.

— Больно тебе? — спросил Гавриил.

— Больно? Да, плечо горит, в теле какая-то тупая боль. Я упала?

— Да, милая, ты сильно упала.

— Я сама виновата, расшалилась… Но что это за люди? Они глядят, глядят.

В глазах у Агнес появилась внезапная тревога.

— Успокойся, это друзья.

Гавриил сказал это не без основания: бросив один лишь взгляд на людей, он убедился, что те, действительно, стали им друзьями. Как видно, не всю еще совесть они на войне растеряли, и осталось в них немного человеческого.

Глаза Агнес сомкнулись, и забытье — на этот раз благотворное, подкрепляющее силы — снова овладело ею.

Гавриил устроил ей из одежды мягкое изголовье и укрыл ее своим кафтаном. Потом он обратился к Андрее и его людям:

— Хотите почти без труда заработать много денег?

— А почему бы нам не хотеть денег? — приятно удивился Андрее. — Но кто ты, в конце концов, такой, парень, что вдруг предлагаешь нам деньги?..

Из-за спины Андрее сказали:

— Сперва назвался рыбаком…

Еще заметили:

— Потом из-под кафтана появился воин…

И сам Андрее досказал:

— А теперь ты вдруг стал богачом…

— Это все равно, кто я такой. Я прошу не за себя. Главное — спасти сейчас это несчастное дитя. Ее отец очень богат и может с лихвой отплатить вам за доброе дело. Хотите получить задаток? Возьмите все, что у меня есть с собой.

Гавриил сунул руку за пазуху, достал кожаный мешочек, высыпал из него на ладонь много золотых монет и раздал их людям Андрее: те не заставили себя упрашивать, и монеты не долго блестели на солнце.

— А теперь отвечайте на мои вопросы.

— Что ж, спрашивай, коли заплатил…

— Действительно ли Иво Шенкенберг, сын таллинского чеканщика, ваш начальник?

— Конечно, — не без гордости ответил Андрее, — Иво ныне известный и уважаемый человек.

— Далеко его лагерь?

— На берегу реки, примерно милях в двух отсюда, вниз по течению.

Гавриил с трудом мог скрыть свое волнение: ведь это была та местность, где он родился и провел свои детские годы. Все здесь было знакомо ему и мило.

— Сколько у него людей?

— Около четырехсот. Да и еще прибиваются каждый день. Точнее тебе и сам Иво не скажет.

— Кто они, эти люди?

Андрее покачал головой:

— Да откуда ты явился, парень, что не знаешь людей Иво Шенкенберга?

— Мы издалека идем, с юга, — Гавриил вогнал свой меч в ножны. — Я несколько лет не видал названых братьев Иво и Христофа. И никак не мог предположить, что Иво стал военачальником. Как это произошло?

— Это всякий ребенок знает. В Таллине собралось много голодных крестьян, оставшихся без крова. Городские власти не захотели их даром кормить, выдали им оружие, поставили над ними начальником Иво Шенкенберга и послали воевать с русскими… Сейчас отряд Шенкенберга прославился не только на всю Ливонию, но и на весь мир. И русские боятся нашего Иво больше, чем самого дьявола. Недавно мы разграбили и сожгли половину Вирумаа и Ярвамаа; те, что были там, у русских, добром нас не вспомнят.

Гавриил взглянул на Андрее с укором:

— Значит, вы, эстонцы, сражались против эстонцев?

— Кто во время войны об этом думает? У тебя у самого, эстонца, не эстонское ли золотишко в кошельке?.. Мы брали всюду, где могли, и по эту сторону границы, на берегу Ягала, накопилась такая груда добычи, что не хватило лошадей для обоза. Начальник и послал нас вчера поискать в округе. Мы вот нашли десятка полтора и сейчас едем с ними обратно в лагерь. А тут вы…

— Хорошо, тогда возьмите нас с собой и помогите нести мою раненую спутницу. Нужно соорудить для нее носилки.

Андрее с сомнением почесал в затылке и произнес, по-крестьянски растягивая слова:

— Это легко сказать — возьмите с собой… Но кто ответит за убитого немца? У Иво Шенкенберга нрав крутой и вспыльчивый.

— Я хорошо знаю, какой у него нрав, — заметил Гавриил, оглядывая росшие поблизости березки; из них он собирался смастерить носилки для Агнес. — И не волнуйся, я сам отвечу за все. Немец этот — глупый немец. И понес заслуженное наказание. Иво мой названый брат, этим все сказано. Ни ты, ни твои люди не пострадаете от его вспыльчивого нрава. Уверен, что знает Иво также и спутницу мою. И я буду сильно удивлен, если он встретит ее без больших почестей.