А нападки почти прекратились.
Расширился ареал нашего обитания. Мама по-прежнему часто выглядывала во двор, но теперь ее запреты лишились основания. С молчаливой поддержки папы, мы уходили все дальше и дальше от дома, и вскоре одна Алиша копошилась в песочнице у парадного, рассаживая куклы для чаепития, а нас - не дозовешься, и никакие яблоки и слезы не помогут.
Помогли поездки на дачу.
Там безопасно: вокруг одни старики, семьи и малыши, с которыми даже Алле играть поздно.
Что еще? Тесный и неуклюжий, полный скрипучего дерева дом, ярко-синяя будочка летней кухни. Садик без единого сорняка. Яблочный, конечно. Ниже по склону застыли, будто споткнулись, нелепые, с разномастными пристройками, крашенные известкой хижины, глядящие на огороженный камышовым частоколом лиман. Вода в нем желтая, а на дне под слоем грязи - острые камни. По поверхности зигзагами скользят змеи, на покосившихся мостках горгульями расселись рыбаки. Застывшая картина.
За поселком разлеглись поля, перемежаемые редкими посадками, а в самом их сердце зияет огромный, темно-зеленый излом оврага. Прохладная чаща диких олив и колючего кустарника. Узкая тропка вниз кончается полянкой, за которой щерится колючками стена шиповника. Дальше не продраться, даже Янни не мог, хоть и очень старался - время от времени приходил домой с исцарапанным лицом и рваной одеждой.
- Что ты думаешь там найти? - возмущалась мама, разглядывая под ярким светом торшера десятки зацепок на его куртке. Янни мычал что-то нечленораздельное и ретировался из комнаты, пряча руки за спиной. Скоро он попробует еще раз.
Вот и вся дача. Единственное загадочное место оказалось неприступным. Меня спасали книги и сериалы на планшете. Брат же чтение отвергал в принципе, кино смотрел только когда других вариантов не оставалось. Часто уже в первые десять минут фильма начинал с тоской разглядывать мебель и вытягивать нитки из обивки дивана. Вдруг подскакивал - в прозрачных глазах появлялся знакомый блеск идеи, - и пропадал до ужина, а после еды жестом звал меня на крышу, где сбивчивым шепотом рассказывал, что видел: наш маленький ритуал... Нет, боже, нет.
Не ритуал. Традиция. Пусть будет традиция.
Мы лежали на нагретом шифере и наблюдали, как солнце тяжело опускалось в посадку. Поля тонули в золотом свете, а дачи в низине заполоняли ночные тени. Я курил - дым царапал и щекотал горло. Я часто кашлял, слезились глаза. Но запах сигарет в сочном вечернем воздухе стоил некоторых страданий.
Мы встречали закат и потом, в городе, пока позволяла погода. Я подобрал ключ к чердаку нашей обшарпанной девятиэтажки - брат долго восхищался, будто я взломал банковское хранилище или вроде того. На крыше, среди переплетения проводов и антенн, мы устроили настил из двух дверей и старых пледов. Там можно было говорить в полный голос, а окурки летели к земле падающими звездами. Только беседы теряли дачную плавность. Я еще по привычке лениво ронял слова вместе с чешуйчатым пеплом, а брат уже жарко спорил - что бы я ни сказал. Вне дачного затишья между нами пролегала пропасть: у меня подготовительные курсы и новые знакомства в будущей альма-матер. Первая влюбленность в девушку из другой группы. У него - ночи без сна, забитые секциями и кружками дни. Вереница впечатлений и открытий, маленьких и смешных попыток задвинуть голодные тени подальше.
Но в конце мы одинаково замолкали и вытягивались под мигающими звездами, ежась от пронизывающего ветра. Прятали ладони в рукава, Янни утыкался носом мне в плечо. Я закрывал глаза. Внизу шумела дорога.
Будь мы дома, ничего бы не случилось.
Хорошо, что мама не узнала, как фатально ошиблась со своей чертовой дачей.
Когда смотришь назад, вещи кажутся очень простыми. Сами собой сплетаются в цепочки, обретая вес и смысл. Я увяз, я постоянно возвращаюсь в памяти в дни до Университета. До магии. До Янни и Хектора.
Нет, до Марии. Только он называл меня Хектором. Остальные свято чтили закон первого имени. Криво усмехались и тянули:
- Мариииия! ...
Особенно остроумные не забывали добавить одну-другую заезженную шуточку - я мог бы составить из них книгу потолще той, с именами. Уже попав пальцем в сложную вязь букв, в которой с трудом читался мой приговор, я понял, что прогадал.
По удивленным смешкам и откровенному ржанию сзади.
Не волшебник. Пустой. Так это называется. Да еще и девчачье имя. И зря Янни - отныне Янни Т. Збигнев - модифицировал обычное пойдем:
- Пойдем, Хектор! - громко и отчетливо, с ясно различимым восклицательным знаком в конце: хочешь - пощупай.
Маги понимающе переглядывались. Кто-то обязательно ерошил Яннины волосы или хлопал по плечу, а я медленно разжимал кулаки и выдыхал.
Вмазать бы. Каждому. Не трогайте его. Пойдем домой. Единственное заклинание, которое мне удавалось:
- Пойдем домой, - и они остаются позади. Янни рядом шаркает разбитыми кедами. Смотрит сияющими глазами - в те дни они горели ярче осеннего неба, - и рассказывает, рассказывает, рассказывает...
Молчу. Он иссякает и спрашивает, как прошел мой день, а я качаю головой в ответ:
- Ничего особенного, - кидаю небрежно. Неторопливо затягиваюсь жестким дымом. Несказанные слова клубятся в горле. Янни поднимает брови. Он ждет продолжения, но его не будет.
Что тут добавить, когда младший братишка приходит к тебе, баюкая пламя в ладонях, счастливо улыбается и протягивает посмотреть? Точно так же, как протягивал очередного жука всего - сколько? Месяц назад? Два? ...
Все вышло неотвратимо быстро. Вот идем по белесой, дымчатой в сумерках дороге к старой оливе - массивный, кривой силуэт, отмечающий вход в овраг. Брат впереди едва не срывается в бег. Самого оврага не видно за высокими травами, но он начинается прямо за деревом: ствол накренился оттого, что половина узловатых корней беспомощно торчит над обрывом. За них нужно хвататься, чтобы спуститься. Почти ночь. Песня сверчков слилась с комариным звоном в единый плотный звук, вибрирует в ушах. Безостановочно тру предплечья и шею, сгоняя волны кровососов, открываю рот, чтобы остановить засранца: все, хватит. Я в овраг не полезу. Там склон осыпается. Там темно, а мы оставили телефоны заряжаться на веранде. Там колючки и цепкие вьюнки-репейники, влипающие в волосы насмерть. Сколько раз я распутывал колтуны в его пшеничных прядях, когда мы лежали на остывающей крыше?
Я не успеваю произнести ни звука.
Все осветилось.
Как солнце взошло. Рвануло по нервам, неправильное, ни на что не похожее. Поля, дорога и олива, Янни - на секунду стали совсем другими. Не объяснить, просто - другими. Моментальное преображение. Вторая вспышка выбелила тени под ногами: силуэт брата полыхнул, размазываясь собственным огнем, больше и ярче, чем тот, внизу. Вспух рыжими нарывами концентрированного жара. В лицо ударил горячий ветер. Я замер, а забытые слова рассыпались на выдохе.
Из оврага раздался глухой рокот. Свет мигнул. Стеклянно-прозрачная крона оливы и острые, искристые метелки пшеницы слились с ночным небом. Я моргал, ослепленный мраком, когда Янни восторженно закричал:
- Видал?! Внизу ты вообще охренеешь! Идем! - зашуршала невидимая листва: поднырнул под низкие ветви, прямо в пахнущую тиной черную бездну.
Темнота вокруг пульсировала жизнью. Тени пришли следом. Я не мог вытолкнуть ни звука: реальность продолжала дробиться на части, в которых он зовет меня и не зовет. Где скользит с осыпающейся глиной и умер, сгорел, а звонкий голос - эхо или моя надежда, или принадлежит кому-то иному, слишком похожему, но не моему брату.
Дурацкое чувство. Я не привык даже спустя столько лет.
- Да идем же! Где ты застрял?! - заорал призрак из-под земли. Я рванул за ним, наощупь продираясь сквозь ветви и корни. Скатился по склону с лавиной мелких камней. Левую руку обожгло болью - крапива. Зрение не возвращалось. Брат умолк.
- Где ты?! - наконец рявкнул я.
- Впереди! Двигай по тропинке до поляны, - почти незаметная днем, ночью дорожка переставала существовать. Куда ни ткнешься - сплошь ощетинившиеся шипами заросли. Я зажмурился и выставил руки вперед, прикрывая лицо. По предплечьям прошлись, раздирая кожу, острые плети. Проломился к полянке несколькими широкими шагами. Впереди на секунду оказалась пустота, а потом - теплая спина под мягкой тканью футболки. Резко дернул, разворачивая и с силой сжимая худые плечи:
