- Оля! Ты здесь?..

Я резко села на своей импровизированной постели из бушлатов. Надо же, уснула! А ведь не собиралась!

- Отари!! - закричала я, бросилась к двери, наткнулась на какую-то железную преграду, она загудела.

- Тихо, родная, тихо! - Отари шагнул ко мне, жадно обхватил, стал целовать. Я обмякла в его руках, выдохнула жарко:

- Милый! Наконец-то!.. - И заплакала.

Он взял в ладони мое лицо, зашептал:

- Что ты, что ты, любимая?.. Все хорошо! Мы вместе! Как ты здесь?..

Как?! Моя душа пела, моя душа плакала, сердце трепетало в горячем мареве любви.

- Видишь, теперь и у меня слезы... - всхлипнула я, утыкаясь мокрым лицом в грудь Отари. - Так долго к тебе шла!..

- Подожди... - Он отстранился, закрыл дверь на задвижку и снова заключил меня в объятия: - Все расскажешь мне, Оля! Все! Люблю тебя! Скучал, ждал!! Пойдем!

Он увлек меня к ложу, которое так любовно вчера для нас готовил. На бушлаты падал слабый рассеянный свет из вентиляционной решетки.

- Тебе удобно здесь? - ласково спросил он, склоняясь надо мной.

- Да...

И была любовь. Воды Славянского залива вышли из берегов. Лазурные волны вздыбились, накрыли поселок, луг, бетонный забор стройзоны и унесли нас в бескрайние просторы океана Нежности и Огня. Там мы дышали небом, пили солнечный свет, резвились в глубинах прозрачных вод. Наши губы сливались, мы растворялись друг в друге, теряли себя... Волны спадали, мы снова оказывались в сумраке нашего убежища, и тогда не отводили друг от друга глаз. 'Оля!..' 'Отари!..' Ласкающий взгляд, немое движение горячих губ: 'Люблю!..', трепетное касание рук... И снова нас уносило лазурное цунами.

Раздался осторожный стук в дверь. Приглушенный голос снаружи позвал: 'Эй, ребята! Обед!' Отари стал быстро одеваться:

- Не может быть! Полдня уже прошло?!

- Ты уходишь?! - отчаянно вскрикнула я и протянула к нему руки.

- Нет-нет, Оленька! Я сейчас...

Он открыл дверь, о чем-то тихо переговорил с товарищем и сразу вернулся.

- Кушать подано! - В руках мой любимый держал две стальные миски и радостно улыбался. У меня отлегло от сердца. И тут же я поняла, как сильно проголодалась!

- Смотри! - Отари поставил миски рядом со мной на бушлаты. Они были до краев наполнены картофельным пюре, густо перемешанным с кильками в томатном соусе. При виде этого простого блюда у меня разыгрался волчий аппетит! - Обычно мы пустую картошку едим. Смажут ее жиром из банок с тушенкой, и считается, что она с мясом! А сегодня друзья консервы с килькой для нас открыли! И вот! - Он царственным жестом указал на посуду. - В зоне это деликатес, Оля! Ради тебя старались, понимаешь? Чтобы мою любимую женщину угостить!

Мы набросились на еду. Никогда я не ела ничего вкуснее! Этот обед из одного блюда - в интерьере машинного отделения самоходного гусеничного крана - стал лучшим в моей жизни!

Потом Отари ненадолго выходил с пустыми мисками, принес бутылку воды. И снова мы принадлежали друг другу, снова были вместе. Я рассказывала ему о Хачике, о том, как мы штурмовали стройзону, как разрезали замок бытовки. Отари скрипел зубами:

- Обманули менты, дзагхлеби (собаки)! Не повели нас сюда в воскресенье! - Виновато обнимал меня, гладил по плечам, говорил: - Хачику скажу - он тебя до аэропорта проводит, на самолет посадит! С его ксивой везде пройдете, никто тебя проверять не будет!

Несколько часов пролетели, как несколько минут. На стройке раздались звонкие мерные звуки ударов металла о металл.

- В рельс бьют! Конец работе! - Отари смотрел на меня не отрываясь. - Пора идти, Оля! Перекличка сейчас будет!

Я бросилась ему на шею, прижалась губами к его сухим горячим губам. Не отпускала от себя. Прильнула к нему всем телом.

- Пять лет еще, милый! Как долго! Пять лет!

Сердце мое обливалось кровью.

Он торопливо шептал:

- Оля, Оленька!.. Я выйду на химию, ты сможешь приезжать, жить там сможешь!.. - Он писал об этом не раз. Я верила его словам. Но когда все это будет? Когда?!

Он бережно разомкнул мои объятия, встал, шагнул к двери.

- Как приедешь домой - сразу пиши! А то сердце мое болеть будет!

Я осталась сидеть на нашем любовном ложе, провожала его взглядом. По щекам текли слезы.

- Отари, береги себя!..

Он осторожно приоткрыл дверь, выглянул наружу, повернулся ко мне.

- Люблю! Жизнь моя!.. Дождись!..

Яркий свет, бьющий из дверной щели, оттенял фигуру Отари. Я всматривалась, но не могла разглядеть его лица.

Он отвернулся и прыгнул с порога на гусеничные траки. Дверь с визгом захлопнулась. Меня окружила серая полутьма.

В тот день я видела Отари последний раз в жизни.

***

Время все меняет. Мы привыкли считать его мерой длительности событий. Но это не так. Время творит наши судьбы. Оно делит жизнь на периоды и в каждом из них накатывает на нас волнами перемен, новых обстоятельств, встреч, обретений, потерь. Постепенно или вдруг мы становимся иными, наше окружение превращается в общество малознакомых людей. Мы вынуждены растерянно оглядываться и признавать: мир вокруг и внутри нас изменился, нужно действовать и мыслить иначе. Мы ощущаем незнакомый напор событий, он нас тревожит. Плыть в этом внезапно нахлынувшем потоке или сопротивляться ему изо всех сил? Решение всегда остается за нами. А Время расставит все на места...

После моей поездки к Отари наша любовь продолжалась еще пять лет. Я думала, это будет длиться всю жизнь, но...

Время все меняет.

Наша встреча не принесла того, чего я от нее ждала. Беременности не случилось. После операции, что мне сделали в 11-ой гинекологической больнице, прошел год. Теперь я жила с мыслью о том, что у меня не будет детей. Ведь мой лечащий врач Надежда Николаевна Баканова говорила: 'В течение года тебе нужно обязательно забеременеть, иначе эта операция бесполезна. Потом начнутся те же проблемы...' Гадание в больнице, добрые предчувствия, хорошее состояние моего женского здоровья обещали мне другое. Нужно было прояснить ситуацию, решить проблему. Но до тех пор, пока Отари не выйдет на свободу, я решила об этом не думать.

Моя жизнь потекла своим чередом. Учеба в ИнЯзе, работа в Московском текстильном институте, в ВЦСПС. Ежедневные письма в колонию, Отари. Вечерами я привычно вышивала гладью изображение пяти белых калл.

Так прошло четыре года. Я окончила институт, получила диплом преподавателя английского языка. Стала работать в текстильном институте не только на дневном, но и на вечернем отделении. Там же, на кафедре английского языка, писала диссертацию 'Билингвизм в СССР'. Я взялась за нее не случайно, еще на последних курсах ИнЯза. Эта работа раскрывала важную тему. В многонациональной советской стране практика владения двумя языками - билингвизм - была широко распространена почти во всех республиках СССР. Ее научное исследование считалось чрезвычайно актуальным. Таким оно, кстати, остается и для современной России.

Тема диссертации была интересна мне, прежде всего, благодаря отношениям с Отари. Ведь он был классическим билингвом! Его ошибки в произношении или подборе русских слов давали мне самый живой материал для исследований. Я с упоением писала ему о своей работе.

Прошло еще полгода. Я готовилась к защите, печатала дома на пишущей машинке последние листы своей диссертации.

Тогда Отари и прислал письмо, которое изменило все.

Он совершил в зоне преступление. Какое - в его послании об этом не было ни слова. Состоялся суд. Срок заключения Отари в УЦ 267/30-2-30 увеличился на три с половиной года.

Сказать, что это известие было для меня ударом - не сказать ничего. Оно разрушило саму основу моей внутренней жизни - веру в счастье с Отари. Я вдруг сделала ужасное открытие: он всегда, всегда ставил свои чувства ко мне на второе место! Самым важным для него была преданность воровскому делу. Он говорил о любви и перечеркивал наше будущее все новыми и новыми преступлениями. Он был создан не для семьи. Он был создан как вор.