Но ночью, почуяв жирную добычу, прибежал шакал.
Свиньи завизжали от страха, протиснулись сквозь узкие воротца и оказались в безопасности в хлеву.
А толстая свинья не привыкла бегать.
Шакал живо с ней расправился: перегрыз горло и слопал.
Дядя Ференц учил нас: «Запомните крепко-накрепко — кто жаден до еды, дойдёт до беды!»
Но Малышке бояться нечего.
У неё есть я.
Я ей как брат.
Учу её бегать наперегонки и бороться. Забочусь, чтобы она лишнего веса не набирала, так что половина её кекса всегда моя.
А если она об этом забывает, я сам у неё из руки его выхватываю.
Бывает, Малышка рассердится и набросится на меня с кулачками.
Тут мы давай пихаться.
Так и кружимся на полу: она тянет меня за ухо, а я её — за рукав или штанину.
Конечно, осторожно.
Ведь у неё нет шерсти, чтобы защитить кожу. Но Фридберту невдомёк, что я это понимаю. Поэтому он всегда вмешивается, когда мы затеваем возню.
Грозно командует мне: «Фу!», а Малышке велит:
«Прекрати сейчас же дразнить собаку, а то она тебя укусит!»
Но девочка только смеётся и кричит ему в ответ своим звонким голоском:
«Тогда я его тоже укушу!»
Правильно, сестрёнка!
Так ты научишься бороться и побеждать.
Лучшее место для сна — на овечьей шкуре у постели Эмили.
Шкура пахнет отчим домом, степями пушты и овцами.
Конечно, мне там лежать строжайше запрещено.
Фридберт считает, что в спальне собаке не место, он хочет, чтобы я спал в собачьей корзине.
В коридоре!
Ни за какие коврижки!
Корзина сплетена из ивовых прутьев.
А вы пробовали когда-нибудь спать на ивовых прутьях?
Нет ничего более неудобного; уж лучше спать на голой земле.
К тому же эта корзина давно мне мала.
Мне хочется во сне растянуться во весь рост, а приходится сворачиваться калачиком, словно кошке, — просто беда!
Я ясно дал понять Фридберту, как отношусь к этой корзине.
Ночь за ночью грызу я ивовые прутья и каждое утро выслушиваю одни и те же упрёки.
Стоит хозяину заметить, что я наделал, он кричит, что это «фу».
Согласен, «фу»: и по мне, нет ничего хуже этих прутьев.
Но я всё же это дело так не оставлю и в конце концов разделаюсь с этой корзиной.
Как-никак, я овчарка и зубы у меня ого-го!
Между прочим, у нас в Венгрии есть одно твёрдое правило: ночью всё стадо спит вместе.
Ведь только когда овцы спят рядышком-рядом, овчарки могут отогнать от них шакалов и хорьков.
А, скажите на милость, какой толк от собаки в коридоре?
Вдруг ночью в окно прокрадётся лесной кот и застанет хозяев врасплох сонными?
Такое уже случалось, мне дядя Ференц рассказывал.
Целое семейство погибло за одну ночь.
К ним пробрались дикие кошки, страшно кровожадные.
А спальня была заперта.
Только собака и выжила.
Но какая для неё потом была жизнь — она же потеряла своих хозяев!
Дядя Ференц говорил, что та бедная овчарка потом лежала на их могиле, не ела, не пила от горя, да так и сдохла от голода.
К счастью, Эмили часто оставляет дверь приоткрытой.
Стоит мне услышать, что мои подопечные заснули, я прокрадываюсь в их спальню и укладываюсь на той самой овечьей шкуре.
Всю ночь стерегу я своих хозяев и уже девять раз прогонял дикую кошку, посягавшую на Фридберта.
Но он ни разу меня не поблагодарил, наоборот: рычал на меня спросонья так, что в ушах звенело.
Ну и что с того, что та кошка очень похожа на нашу Мицци?
Откуда Фридберту знать, какая эта Мицци злющая и опасная: ему-то она нос когтями не царапала!
Увы, чёрная неблагодарность — удел верной овчарки.
Нет, я не жалуюсь.
По большому счёту, мне повезло: Эмили всегда на моей стороне, Малышка — свет моих очей, а Фридберт ещё поймёт когда-нибудь чего я стою.
Глава четвёртая,
в которой всё идёт наперекосяк
Дядюшка Ференц всегда говорил: бывают дни, когда буквально с лап сбиваешься.
Всё это начинается с самого утра.
Овцы блеют как оглашенные, петух загорланил на два часа раньше обычного, орут гуси, воют шакалы.
А всему виной ветер, который несётся над пуштой.
Он бушует, визжит, свистит, завывает, и всё приходит в смятение.
Это ветер-обманщик.
Услышишь его вой, и почудится, что это шакал подкрался совсем близко. Ветер треплет твою шкуру, забивает тебе нос своими запахами, ты чуешь шакала, вскакиваешь и обегаешь всё кругом в поисках зверя.
Но никакого шакала не видно…
Я и представить себе не мог, что в этих краях тоже бывают такие дни, Пусть здесь ничего не знают об овцах и о шакалах слыхом не слыхивали, но ветер знаком и тут.
Это тот же самый ветер, что в Венгрии, он и здесь носится по полям, ломает ветви деревьев, швыряется дождём в окно, свистит и завывает.
Мы, овчарки, знаем: в такие дни гляди в оба, чтобы стадо не разбежалось.
Пока твои подопечные держатся вместе, буря им не страшна.
Но на этот раз мне пришлось действовать в одиночку.
Клянусь, я сделал всё, что мог.
Я улёгся у входной двери и не сходил с места, не выпуская Фридберта из дому.
Никакие «Место!» или «Ко мне!», даже крики: «Прочь с дороги» и «Хватит уже!» не могли заставить меня покинуть свой пост у входной двери.
Но в конце концов Фридберт всё же меня перехитрил: пошёл на кухню и зашуршал там пакетом.
Ну, я сразу понял: скорее туда!
Я узнал этот звук, этот восхитительный шелест! Стоит его услышать, и слюнки текут.
От него и мёртвый проснётся…
Ради этого не жаль покинуть любимое место: беги со всех лап, если хочешь получить свиное ухо.
Но Фридберт меня обманул.
Он мигом захлопнул дверь в кухню.
Вот я и попался!
И свиного уха мне не досталось!
Я стал прыгать на дверь, скулил, лаял ему вслед.
Хотел его предупредить, что нельзя в такую погоду выходить из дому!
Да разве он послушает!
Не обращая внимания на мои предостережения, Фридберт покинул стадо.
Мне оставалось одно: я последовал примеру Мицци, вскочил на стул, а оттуда на кухонный стол, чтобы выглянуть в окно, — ведь я должен был следить за Фридбертом!
Ну откуда мне было знать, что стол накрыт к завтраку и там красуется заварочный чайник?!
Как я мог предвидеть, что скатерть соскользнёт на пол?
Мицци-то постоянно прыгает на кухонный стол — и ничего!
Просто невероятно, на сколько малюсеньких осколков может разбиться фарфоровый чайник!
А с каким грохотом и звоном падают на пол чашки и блюдца!
От такого тарарама даже самый голодный шакал пустился бы наутёк.
Я тоже поспешил укрыться под столом.
О, радость! — там валялась пара кружков моей любимой колбасы.
Наверное, они туда закатились, когда тарелка разбилась.
Мне как раз надо было успокоить нервы, а лучшее средство — хорошенько подкрепиться.
Но Эмили этого не поняла: она распахнула дверь в кухню и как закричит!
Громче, чем десяток собачьих свистков.
Да что там! Она бушевала и завывала сильнее, чем ветер за окном!
А потом схватила швабру и ринулась на меня.
Я попытался забиться в угол, но швабра доставала меня повсюду. Оставалось одно — спасаться бегством.
