Билл замолчал и, наконец, повернулся к Георгу, не торопившемуся что-либо говорить по поводу услышанного. Во мне зарождалась буря. Это был ещё только ветерок, но я точно знал, что спустя немного времени начнётся настоящий ураган, которого мне безумно хотелось избежать.

Я чувствовал некомфортность от своего внешнего вида, меня смущала вся ситуация в целом, напоминала какой-то дешёвый фильм, в котором главные герои, вдруг наплевав на сценарий, решили сесть в кружок и объясниться. Так не бывает. Люди кричат, орут друг на друга, не слушают и убегают от разговора. А так не бывает.

- Нам, наверное, чего-то в детстве не хватало, - решил добавить я ко всему сказанному. – Вот и повелась паршивая привычка врать при каждом удобном случае. Вы же и раньше замечали, верно? Ещё раз извини.

- С Густавом поговорите. Он вообще-то тоже не слишком радостный, - Георг едва заметно улыбнулся, дав понять, что всё, забыто.

Билл поднялся и мы, попрощавшись, вышли из кабинета.

- Что делать будем? – спросил я брата.

- К Густаву поедем.

- Только давай сначала заскочим домой, меня за*бал этот маскарад, - зло сказал я, торопливо выходя из шумного здания на шумную же улицу.

Всё начинало бесить. Брат прекрасно чувствовал моё состояние, и поглаживал меня по спине, идя немного сзади. Я уже сто раз пожалел, что согласился на этот долбанный конкурс переодеваний, х*йню какую-то устроили, непонятно зачем. Только Георга заранее отрицательно настроили, да и неудобно это, мне догола раздеться хотелось, чтобы хоть какая-то свобода появилась.

- Бл*дь, ощущение, будто у меня на лице не косметика, а грязь, - поделился я с Биллом.

Он только вздохнул и обошёл машину, садясь на пассажирское место. Отлично.

- Успокойся, Том.

- А ты почему за руль не сел?

Брат сморщился и покачал головой. Видимо, разговор с Георгом ему удовлетворения не принёс. Я всё-таки надеялся, что он вёл себя так отстранённо из-за того, что непросто забывал обиды, и в дальнейшем это само собой рассосётся.

С парковки выехал на высокой скорости. Билл на повороте качнулся к дверце, впечатавшись в неё, и выругался, попытавшись отстегнуть ремень безопасности, сдавивший шею. Я помог ему в этом поистине тяжёлом занятии и перешёл к обдумыванию сказанного.

Если честно, было немного непривычно. Дни, что Билл жил на квартире, я обладал пространством, в котором находился совершенно один, и тогда непривычным казалось это. Наверное, передвижение моих обыкновений замерло где-то на середине, но подумать хотелось в одиночестве. Об этом можно забывать, надо перестраиваться обратно – Билл рядом постоянно, Билл всегда в поле зрения, живу Биллом, вокруг Билл, везде Билл, Билл, Билл… Он действительно занимает большую часть моей жизни. Девяносто девять и девять десятых процента. Это правильное положение вещей.

Брат меланхолично смотрел в окно, хотя вернее будет сказать – в пространство. Я не сомневался, что происходящее на улице его нисколечко не интересовало, не занимало и даже не помогало отвлечься. Приготовившаяся уняться буря мгновенно сошла на нет, точно мне вкололи огромную дозу быстродействующего успокоительного. От созерцания близнеца пришлось оторваться, дабы не врезаться в кого-нибудь, едущего впереди.

Билл сегодня довольно-таки туманно говорил. Фразы, несомненно, имели скрытый подтекст, не зря он на меня смотрел практически всё время. Снова накрыла мысль, что я совершенно не знал близнеца. Практически на все его действия у меня находилось два толкования, я по-разному мог воспринимать поведение брата. Это он такой разный и многогранный, у меня фантазия хорошая, или положение вещей удручающее, и я, правда, не понимал Билла? Вообще понимание – сложная штука в том плане, что разуметь его можно по-своему. Здесь такой каламбур страшный получался. Понимать математику – одно, понимать причины войн – другое, понимать людей – третье. А что значит – понимать моего брата? Почему-то казалось, что нельзя его отнести к людям в общем понятии. Билл – это Билл. Меня порою спрашивали о чём-то, в частности о поступках брата, а я отвечал: «Ну, это же Билл». Это Билл. Абсолютно иной мир. В голове такой бардак развёлся, что ещё через пару минут я почти уверился, что мы с братом хоть и похожи, но родственниками не являемся ни в коем случае. Я с Земли, он с планеты, удалённой от Солнца на большее расстояние.

Дома мы, не мешкая, приняли своё обыкновенное обличье, и я, наконец, ощутил свободу действий и просто почувствовал себя собой, а не кем-то переходным.

- Да, так гораздо лучше, - Билл улыбнулся и обнял меня.

- И всё-таки надо было целоваться, пока не переоделись, - вспомнил я. – Ведь здорово, когда приятные сновидения сбываются.

Билл по-дурацки чмокнул меня, а потом на губы и вовсе начались какие-то дикие нападки, тем не менее заставляющие непременно улыбаться этому ошалелому. В конце концов, я резко подался вперёд, притягивая брата за голову, чтобы вырваться он уж точно не смог, и резко раздвинул его губы языком, глубоко целуя. Билл цеплялся за меня так, точно тонул и держался за последнее спасение в открытом океане, а язык выписывал во рту замысловатые узоры неясного содержания. Я знал, что некоторые ориентиры в нашей жизни уже расставлены, но не был полностью во всём уверен, поэтому лёгкий налёт сомнения чуть-чуть волновал.

Близнец прижимался ко мне, активно шарил по спине руками, неторопливо сворачивая поцелуй, правда, так и не отрываясь от моей кожи. Губы заскользили по щеке, подобрались к уху, и Билл укусил мочку, заставив активизироваться нервные окончания. Наверное, волноваться не стоило.

- Мы к Густаву собирались, - практически промурлыкал брат, не прекращая теребить мочку.

- Нашёл, когда вспомнить.

Мы очень сильно абстрагировались от окружающего, отделились. Нужно было сначала разобраться со всеми заботами, а потом уже со спокойной душой, зная, что ничего не тянет, расслабляться в полной мере. Но, к сожалению, таланта проворачивать дела в первую очередь у нас не имелось. Правда, в особо важных случаях кто-то всё равно заставлял вынырнуть из расслабленного состояния. Сейчас это сделал Билл.

- Давай съездим. Всё равно не могу отключиться. Том, почему мне кажется, что мы ни в чём не провинились?

Это отсутствие совести. Не исключено, что есть она у всех, просто спит у некоторых. Но я упорно не мог припомнить, чтобы было реально стыдно за что-то, чтобы до зубовного скрежета хотелось извиниться перед человеком. Мы что-то творили, не задумываясь ни о последствиях, ни о тех, кого это касалось. Так, перечисляю, значит: эгоизм, бессовестность… Интересно, сюда можно цинизм приписать? Циником я ни себя, ни Билла отродясь не читал, так что не стал вешать на нас левые обвинения.

Есть хорошие, есть плохие. Но всё равно и хорошие, и плохие обладают серединными качествами, не дающими отнести человека в какую-то одну группу. Исключительно зла и исключительно добра в чистом виде на земле не встречается. Наверное, мы были плохими. Далеко не сразу такие вещи становятся ясными, их странно принимать. Можно сделать сухое умозаключение, что ты отрицательный персонаж, об этом можно говорить, но трогать оно не будет. А когда ты действительно вникаешь в смысл мысли, то видеться она начинает с другой стороны, не так равнодушно. Время для этого нужно.

А может, и совесть у нас присутствовала? В любом случае, мне сейчас не так уж радостно от всей этой истории и собственного непонимания. Оно распространялось только на нашу пару. Меняются люди, происходит переоценка ценностей, и вот она-то завершает очередной этап.

Я отвлёкся.

- Может, мы и не провинились? Зависит от того, с какой стороны смотреть.

Я обнял брата за талию, и мы направились на следующее испытание – разговор с консервативным Шефером.

- Надо с Густавом как-то покороче всё оформить, я не собираюсь пересказывать в том же объёме, что передал Георгу.

- Естественно. Я твоего трёпа в таком количестве ещё раз не переживу. Ты не мог бы для разнообразия другие слова использовать?