Билл легко улыбался уголками губ, видно, впал в одно из своих любимых занятий – ностальгию. Он часто вспоминает то, через что мы прошли, и я с ним соглашусь в том, что это поистине удивительное время. Мы объездили столько городов, что я не могу перечислить все, где останавливались. Наверное, проще зайти в интернет на какой-нибудь затухший сайт, посвящённый нам. Выматывающие туры оставили потрясающие эмоции, у меня до сих пор сердце быстрее бьётся, когда я вспоминаю огромные залы, многотысячную толпу… Это удивительно – стоять на сцене и сверху взирать на творившуюся в зале истерию. Сейчас расплачусь, бл*.

Я опустил стекло, подставив лицо под осенний ветер. В салоне становилось холоднее. Билл вопросительно посмотрел на меня, но поняв, что я не здесь, не стал ничего спрашивать. Обожаю его.

Люблю ездить по ночному Берлину. Сейчас ещё не ночь, но уже темно. Мне нравится бесконечная череда фонарей, проносящиеся машины, обдающие тротуары стеной воды из луж. Осень плоха дождями, слишком угнетает эта льющаяся с неба вода. А Билл иногда любит усесться на окно и писать стихи, наблюдая за стекающими по стеклу каплями. Я наблюдаю за ним в такие моменты.

- Том, мы приехали.

- Спасибо, что сообщил, - с непонятной даже мне язвительностью сказал я.

Ладно, накатывает на меня порою. Наверное, защитная реакция, я так пытаюсь абстрагироваться от своего лиричного настроения, которое мне ну никак не подходит.

Я поспешил покинуть салон и направился к дому, где благополучно вспомнил, что ключи остались в машине. Надеюсь, Билл их заметил и взял. Что ж он так возится-то? Брат подошёл и остановился, чего-то ожидая. Дёрнул ручку двери.

- Том, открывай.

- Я ключи в машине оставил.

Билл недовольно цокнул и встал в излюбленную позу моделей.

- Да неужели?

Я кивнул, но это показалось брату не самым убедительным аргументом, поэтому он принялся шарить по мне руками, тщетно пытаясь обнаружить ключи. Что ж сегодня за день-то? Сначала чёртовы ключи от машины, из-за которых он по моим карманам шарился, теперь от дома… Прямо ключный праздник какой-то. Было приятно. Правда, я не понимал, зачем руки брата скользили по моей груди и животу, там нет никаких карманов, и я не ношу лифчики, чтобы прятать в них вещи. Ответ не заставил себя ждать, Билл как-то рвано выдохнул и прижался ко мне сзади, обняв за талию. Я тоже выдохнул и закрыл глаза. Прикосновения для нас очень многое значат, мне, бывает, тоже безумно хочется вот так его обнять. Просто для того, чтобы лишний раз убедиться – он рядом и никуда от меня не денется. Никогда. И до меня вдруг неожиданно так дошло, что Билл прекрасно знал, что я ему не соврал, этот обыск являлся всего лишь предлогом. И зачем нам это? Мог бы напроситься на объятия без всяких, я никогда не против. Билл убрал правую руку с моего живота и в следующую секунду помахал ключами перед моим лицом. Взял всё-таки.

- Открывай, шутник, - как-то хрипло произнёс я, переплетя с ним пальцы.

Да, я бываю сентиментальным, но только наедине с одним человеком, а его мне незачем стеснятся. Кажется, стало жарко. Билл, определённо, странно на меня влияет и делает это, по всей видимости, неосознанно.

- Не одному же тебе шутить.

Брат, наконец-то, провернул ключ в замочной скважине, и мы ввалились в темноту квартиры. Я щёлкнул выключателем и, по пути снимая кроссовки, прошёл в гостиную. Там мерцал экран телевизора, сменялись картинки, а в углу экрана висел значок, свидетельствующий о беззвучке. Замечательно, мы забыли выключить телевизор, перед тем как ехать к Георгу. А уехали мы… Чёрт, давно, часов в пять.

- Том, ты безалаберный! – не понял.

В комнату ввалился Билл, уже скинувший свои любовно-братские чувства. Он схватил пульт, сиротливо валяющийся на полу возле меня. Что ж, я чудом на него не наступил, иначе всё могло бы закончиться плачевно, а именно - моей больной ступнёй. Билл включил звук, наполняя дом человеческими голосами, которые мне, если честно, захотелось выключить обратно.

- Это ты последний телевизор смотрел, так что безалаберный из нас двоих точно не я.

Билл бросил в меня прожигающий взгляд и удалился в свою спальню. Пока. Правда, мой брат невыносим? А я терплю его, уже даже не обращаю внимания на его закидоны, успел смириться за двадцать лет совместной жизни. Это цифра меня всё ещё пугала, хотя с нашего Дня Рождения прошло уже четыре с половиной недели. Действительно удивительно, что мы с Биллом двадцать лет не расстаёмся, всегда вместе по возможности. И очень тяжело переживаем день, если нужно делать что-то порознь. Меня это откровенно напрягает, да и его тоже.

Я улыбнулся своим мыслям и, небрежно бросив толстовку в кресло, направился в комнату к Биллу. Он перебирал какие-то листы, стихи или песни, наверное, наполовину переодетый. Странная у него особенность. Стянуть походные цацки, напялить домашнюю футболку, а спортивные штаны надеть только на одну ногу. И в таком виде он обязательно где-нибудь сядет и за что-нибудь возьмётся. А дело всё в том, что спокойно одеваться мой брат не умеет, ему обязательно надо ходить по комнате, из угла в угол желательно. Он вообще весь представляет собой движение. Конечно, есть дни, когда Билл лежит на кровати, диване и других горизонтальных поверхностях, но это он так отдыхает. Подобный отдых может продолжаться и неделю, и больше, в зависимости от степени усталости и его готовности помирать со скуки. Но у него есть я, поэтому второй пункт можно без последствий опустить.

- Это что?

Я подсел к брату на постель, заглядывая в текст на листах. Угадал, песня.

- Хочу продать, - сообщил близнец.

Забыл о ещё одном нашем заработке сказать. Свои творения мы иногда продаём. Удобно, не муторно. К тому же мы не выступаем перед публикой, поэтому без труда можем от этих песен не отказываться, продолжая петь их в душе – это излюбленное занятие Билла – и играть вечерами – а это уже моё излюбленное занятие. Что-то я не так рассказал, мы делаем всё это отдельно. Только слушаем иногда. Но я тут выхожу полнейшим мучеником. Билл никогда не спрашивает, хочу ли я наслаждаться его хриплыми воплями спросонья. Он же не распевался всю ночь, верно?!

- Ты мне не говорил, дай почитать.

- Да только сейчас решил.

Брат вручил мне текст, и я пробежался глазами по строчкам. Помню это творение Билла, мне оно очень нравится. С чего это он продавать собрался, когда текст уже пару месяцев у него на столе лежит?

- А почему именно эту песню?

- Что-то я потерял к ней интерес.

Ага, так всегда. Билл говорит, что либо перестаёт чувствовать песню, либо она ему надоедает, либо ещё какая-нибудь глупость… Конечно, не моё дело, но мне бы не хотелось, чтобы это пел кто-то ещё, кроме Билла.

- Может, не стоит? Мне она нравится.

Он пожал плечами и натянул вторую штанину. Чёрт, а я и не заметил, что брат до сих пор так сидел. Что за дурацкая привычка?! Она раздражает, но у меня железные нервы, поэтому я стараюсь держаться. Про железные нервы, кстати, не я сказал. Это мне Билл однажды сделал комплимент, давно было, но фраза запала, и я никогда не премину ему о ней напомнить. Особенно, когда близнец злится и упрекает меня в том, что я исключительно отрицательный персонаж в этой жизни. Перегибает палку, но ему можно, я прощаю.

- Да говорю тебе, песня уже будто и не моя. Я и не трогал-то её давно. Что пылится?

Билл просмотрел остальные листы, которые были раскиданы по постели, и аккуратно сложил их, видимо, решив, что остальное он продавать не будет. Сейчас, во всяком случае. А я всё перечитывал строчки, снова и снова убеждаясь, что песня обо мне. Нет, я не страдаю нарциссизмом и повышенной самооценкой, но почему-то кажется, что львиная доля песен Билла посвящается мне. Вряд ли он когда-нибудь признается в этом, но я в признаниях и не нуждаюсь, сам прекрасно всё знаю.

- Спой, а я вынесу окончательный вердикт.

Билл вздохнул и затянул какой-то грустный мотивчик, а до меня дошло, что я писал к этой песне музыку. Он что, издевается? Хотелось прервать Билла немедленно и протрясти хорошенько. Мне мелодия очень нравилась, и я продавать ничего не собирался. Под один текст могут и другой мотив подобрать, а сюда ничего больше не подойдёт.