- Приехали!.. - объявил наконец шофер, вылезая из кабины. - Съели все горючее.

Лица у бойцов сразу помрачнели. Зина же смутно почувствовала что-то похожее на облегчение: если бы не этот случай, то боец сообщил бы о смерти отца Светланы. Зина была уверена, что командир погиб.

- Да, это номер, - сказал боец с повязкой на глазах.

- Ну, ничего, - произнес шофер, поглядывая из-под чуба только на Зину. - Вы тут немного побудьте, а я сбегаю вот в ту деревню, достану хоть какого-нибудь горючего. - Он снова вытащил из кабины свою погнутую жестянку. - Я быстро: раз-два!

Шофер побежал, гремя жестянкой, и бойцы, что сидели на бортах, проводили его печальными и безнадежными взглядами.

- Теперь будем загорать, - проговорил боец из кавалерийского полка.

- Тише вы! - сказала ему Зина. - Надо сделать все, чтобы не стоять тут долго.

Она проворно соскочила с борта, вышла на середину дороги и начала настойчиво останавливать грузовики. Почти все шоферы останавливались, однако горючего пока никто не давал.

- А что бы мы делали с тем горючим, - все же не удержался боец с повязкой на глазах, - если бы нам его и дали? Разве вы, Зина, шофер?

- Я шофер, - вдруг заявил один из бойцов, стоявших у кабины.

- Руки и ноги у тебя целы? - спросил кавалерист.

- Руки-то целы, - ответил тот, - и нога одна действует. Зина! обратился он к девушке. - Посмотрите-ка, шофер оставил ключи или нет?

- Оставил, - ответила девушка, глянув в кабину.

- Значит, поедем.

И они, конечно, поехали бы, догнали бы где-нибудь своего чубатого шофера, если бы в это время над шоссе не появились вражеские самолеты. Все бойцы, кто хоть немного мог шевелиться, начали вылезать или просто выбрасываться из машины. В кузове остались только чернявый парень с перевязанной головой да еще несколько тяжело раненных бойцов. Зина попыталась высадить и их. Ей помогала и Светлана, но двоим им было трудно спустить на землю почти неподвижных людей. Тогда поднялся из кювета и приковылял к машине боец, назвавшийся шофером. Ловким движением сильных рук он опустил задний борт. Подбежал еще один военный с подвязанной рукой, с двумя треугольниками на петлицах, и они вдвоем стали принимать на руки бойцов, которые сами не могли даже шевельнуться.

Самолеты уже ревели над самым шоссе и над той деревней, куда чубатый шофер пошел искать бензин. Воинские машины вихрем проносились мимо заглохшего и словно уже никому не нужного грузовика. Шоферы гнали во всю силу, чтобы побыстрее найти место, где можно было бы замаскировать машины.

Фашистские стервятники стали заходить на шоссе. Они спускались совсем низко и били по машинам из пулеметов. Светлана, прижимаясь к своей старшей подруге, при каждом взрыве бомбы вздрагивала, хваталась руками за голову. Ей казалось, что все самолеты висели как раз над ее головой и хорошо видели ее кремовую повязку, ее праздничное платье, тоже светлое, только с малиновыми полосками.

Было очень страшно: "А вдруг ударит по голове? Голова и так болит, и на ней уже, вероятно, не будут расти волосы. А у того чернявого, который лежал у кабины, наверное, еще сильнее болит голова. Где он теперь? Там, где мы его оставили, в кювете, или, может, отполз куда? Хоть бы на дорогу не выполз. Что-то не слышно его стонов".

Светлана начала думать о бойцах, которых они недавно сняли с машины, и о тех, что выскочили из кузова сами и лежат теперь где-то у дороги, живые или мертвые. "А сколько машин пошло дальше! И на них вот такие же раненые, как этот чернявый боец. Помог ли кто-нибудь им выбраться из кузова?"

Мысли о других немного успокоили Светлану. У нее вдруг мелькнула мысль, что скоро все кончится, что никакой осколок ее не заденет. Показалось даже, что боль начала затихать. Пройдет еще немного времени, и ранка заживет, ведь Зина очень хорошо перевязала ее. И волосы будут расти, как и раньше.

Да, да, скоро все кончится. Начнут выползать из кювета и придорожного жита бойцы из их машины, которая стоит и ожидает всех на шоссе. Те двое военных - однорукий и одноногий - помогут Зине устроить в кузове тяжелораненых, прибежит из деревни чубатый шофер, и поедут они уже без всяких помех до самого госпиталя. Кавалерист будет шутить в дороге, а Зина, возможно, позволит расспросить у него о военном городке...

Так казалось Светлане. А когда гул самолетов отдалился и Зина сказала, что уже можно выходить на шоссе, все предстало совсем иным. Машина оставалась на своем месте, но на ней не было капота, радиатора. Она стала значительно ниже, чем была, потому что скаты были прострелены. Боец, назвавшийся шофером, приковылял из жита на дорогу, посмотрел на грузовик и безнадежно махнул рукой.

В первые часы Зина все еще надеялась, что удастся поехать дальше: ждала шофера с горючим и хотя неуверенно, но все же верила, что он нечто придумает. Если уж никак нельзя поставить на ноги эту машину, то он, возможно, найдет другую. Но не пришел шофер в тот вечер, после налета, не пришел и ночью, и на следующий день. Кто знает, что случилось: может, ранило или убило человека.

Из ходячих больных остались возле тяжелораненых только тот однорукий, с двумя треугольниками на петлицах, и шофер, раненный в ногу. Остался, правда, еще и кавалерист, но он сам не мог ступить без поводыря и двух шагов.

Первый день жили почти у самой дороги. Зина принесла из деревни лопату, отрыли щель, чтобы прятаться от воздушных налетов. Принесла она и немного спирта - выпросила у людей. Вдвоем со Светланой они промыли раны бойцам и наложили новые бинты всем пациентам своего маленького "госпиталя". Кавалерист, когда ему хорошо протерли глаза, узнал Светлану. Выяснилось, что у него повреждены не глаза, а надбровья и частично веки. Он просто крепко ушибся и порезался, когда вылетал из конюшни вместе с лошадьми, спасая их от бомбежки. Поняв, что слепым он не останется, да еще узнав Светлану, кавалерист так повеселел, что шутил даже тогда, когда никакие шутки были не ко времени. Весь "госпиталь" тоже с радостью воспринял его быстрое выздоровление, потому что в лагере прибавлялся еще один трудоспособный и очень полезный человек. Опасались, правда, чтоб он не дал маху из жита, как сделали некоторые его соседи по кузову.

Весь тот день урчали на дороге машины, тарахтели подводы, шли и шли люди. Зина время от времени выходила на шоссе, голосовала, упрашивала шоферов взять раненых бойцов. Мало кто останавливался, заметив ее поднятую руку, а если и останавливался, то, сочувственно взглянув на нее, показывал на свой кузов и снова торопливо включал мотор.

Под вечер вышли на дорогу вчетвером: кавалерист, которого уже все в лагере звали Грицко или Грицаем, однорукий командир отделения, Зина и Светлана. Растянувшись редкой цепочкой поперек шоссе, они упорно пытались останавливать машины. Один человек в штатской одежде сам принялся стучать своему шоферу, увидев впереди такую заставу. Он стоял в кузове у самой кабины и придерживал за веревочный повод корову.

- В чем дело, товарищи? - громко спросил он. - Подъехать хотите? Так нам же недалеко, всего каких-нибудь шесть верст. Раненый? Нет, раненых не могу. Вот девушек можно подвезти, если хотят.

Грицко и командир отделения стали на подножку машины.

- Попробуй только тронуться! - грозно предупредил Грицко шофера. Видишь, что это? - И показал камень.

- Может, так решим, - пошел на хитрость хозяин машины, видя, что ему не улизнуть. - Я доеду вот до той деревни, разгружусь, а тогда и пригазую за вами.

- Пригазу-у-ешь, - недоверчиво протянул Грицко. - Нашел дурней.

- Да что вы, товарищи! - начал возмущаться хозяин. - За кого вы меня принимаете? Сказал, подвезу, значит, подвезу. Горючего мало, но километров за десять подкину.

- Ну, поехали! - вдруг приказал Грицко. - Торговаться нет времени. Я провожу вас до деревни, и вместе вернемся. Поехали!

Он взглянул на шофера, и тот включил мотор, не ожидая команды хозяина.