Но не пришел домой Виктор, и не с кем было поговорить Ларисе. За полночь просидел он у Шандыбовича за бутылкой отменного первача. Так захмелел, что и ночевать остался там.

Когда Лариса вернулась с сельскохозяйственной выставки, пришла пора поднимать со стлища лен.

С дороги она немножко замешкалась дома и пришла в поле на каких-нибудь полчаса позже своих девчат. Удивилась, что в звене была Ольга. Она старательно работала, ее лицо и открытая шея уже раскраснелись, а в глазах светилась радость.

- А кто же теперь в боковушке? - еще не совсем веря Ольгиному энтузиазму, спросила звеньевая.

- Отец там... - опустив глаза, ответила Ольга. - Обойдутся и без меня.

В обеденный перерыв Лариса рассказывала девчатам о выставке. Призналась, что чуть не извела ее какая-то лихорадка-трясучка, когда люди попросили выступить в колхозном лектории. А как сказала первое слово, так и ничего, все отошло.

- Спрашивали многие, как выращиваем лен на нашем Полесье. Рассказала. А потом сказала и про крушниковскую бригаду. Удивлялись там и смеялись, когда услышали, что бригада так далеко от колхозного центра и что председатель колхоза бывает в этой бригаде, может, раз в полгода. А некоторые при этих словах вынимали из карманов блокноты и что-то записывали.

- Вот хорошо! - воскликнула Ольга.

- Что хорошо? - не совсем поняла звеньевая.

- Что записывали! - уточнила Ольга. - Может, в газете поместят!

Вечером, когда шли домой, она приотстала от девчат и подала знак Ларисе. Они пошли тише. Девчата им не мешали, так как знали, что у Ольги и Ларисы могут быть свои секреты.

- Будет на Павла жаловаться, - хмыкнув, бросила Варька и с любопытством оглянулась.

Но Ольга и не думала жаловаться на Павла, на сердце у нее лежало совсем иное горе.

- Я убежала из этой боковушки, - тихо, задумчиво проговорила она. Если можно, возьми меня в свое звено. Больше я так не могу. Поверь, Лариска! Не могу!

- Я тебе еще весной об этом говорила. Помнишь?

- Помню, но тогда... - Тут Ольга перешла почти на шепот. - Я думала, может, чего не понимаю, может, неправильно смотрю на некоторые вещи... В родной семье живу, не где-нибудь. Как и всем детям, хотелось мне любить своих родителей, верить им, гордиться ими. Подумай, как бы ты осмелилась сказать что-нибудь против родителей, а не то что сделать?

- Мне кажется... - неуверенно начала Лариса. - Я думаю, что смелости у меня хватило бы, если бы понадобилось.

Она растерянно глянула на подругу и вдруг задумалась. Несколько Ольгиных слов прошли мимо ушей. "А что, если придется против мужа выступать? Говорить открыто, перед людьми. Хватит ли смелости, выдержат ли нервы? Это не на выставке про лен рассказывать".

Лариса даже испугалась этой мысли, ей стало грустно, и почему-то отпало желание спешить домой.

- Сколько раз я собиралась! - говорила тем временем Ольга. - Сколько раз клялась себе!.. Брошу все! Брошу не только боковушку, но и самую хату! Чтоб глаза мои не видели, чтоб уши мои не слышали, что вокруг меня делается. Пойду расскажу какому-нибудь доброму человеку обо всем на свете или напишу в райком. И всякий раз что-либо сдерживало. Хватало за руку, за язык. То родителей жалко было, то самой себя, то тебя, Лариса.

- Почему это меня, Ольга?

- Потому что и Виктор очень скоро начал наведываться в нашу боковушку. Молчала, знала, что ты будешь переживать, если я вмешаюсь, и, может, даже плохо подумаешь про меня. Вместе же когда-то гуляли, и - не буду скрывать Виктор нравился тогда и мне.

- Я знаю, что нравился. - Лариса доверчиво глянула на подругу. - Но я плохо не подумала бы.

Взошли на мостик. Сухие доски неприветливо скрипнули, и у Ларисы кольнуло под сердцем. Первый раз она не остановилась тут, не посмотрела на красивую, всегда говорливую речку.

- Весной я радовалась, - продолжала Ольга. - Виктор принял бригаду. Думала, что будет и у нас порядок, как у людей. Куда там! Новый бригадир пошел по тропке старого, да еще, пожалуй, и опередил его кое в каких делах. Ты уже знаешь о его танце с балабешкой? - невольно улыбнулась Ольга.

- Знаю, - ответила Лариса.

- Все эти дни, что ты была на выставке, пил без просыпу. Не обижайся на меня за эти слова... Дал подписку моему отцу, что выдаст ему половину своей премии за лен, - и пил, дурачился. В воскресенье вечером гуляли в клубе. Смотрим, открываются двери и высовывается из-за косяка лошадиная голова. Глаза сверкают, как у черта. Мы перепугались, шум подняли. Думали, что, может, кто нарочно такую штуку выкинул. А тут въезжает в зал Виктор на коне. "Играй! - кричит гармонисту. - Играй, как на моей свадьбе играл! Если мой жеребчик научится танцевать польку, премирую тебя живым поросенком!" Едва выставили его хлопцы оттуда. Скакал по улице потом до тех пор, пока Мефодий не отобрал жеребчика. Отца, слыхать, выгонял из дому... Ты поговори со свекром, Ларисочка, милая! - вдруг в отчаянии воскликнула Ольга и остановила подругу, ткнулась лицом в ее плечо. Руки ее дрожали на груди у Ларисы. Если бы ты знала, как мне тяжело об этом говорить! Я просто не знаю, что делаю, забываю, что он - твой муж!

- Ничего, Ольга. Ничего... Я понимаю, ты не только о нем говоришь. Тебе так же тяжело, как и мне. Пойдем потихоньку!

Они шли какое-то время молча, обнявшись. Ольга взволнованно комкала в руке уголок своего мягкого шарфика, которым слегка прикрывала затылок, плечи и островатые девичьи груди. Вечер был теплый, хоть осень чувствовалась и в воздухе, и в цвете неба, и в разных полевых запахах. Лариса вдруг наступила босоножками на что-то сухое, жесткое и даже присела. Ее клетчатый платок сполз на шею. Подняла несколько стебельков семенного клевера и начала растирать в руках подсохшие головки. На ладони рассыпались маленькие юркие зернышки.

"Золото, - подумала звеньевая, - настоящее золото, а пропадает из-за нашего бригадира". Глянула вокруг. Огромная площадь семенного клевера только при самой дороге была местами скошена, а так - весь стоял под сухими ветрами, осыпался.

"Надо спасать это богатство, - забеспокоилась Лариса. - Собрать девчат, кто умеет косить..." И вдруг - боль в сердце: "А смогу ли я завтра говорить с девчатами, смогу ли взяться за косу сама?"

Мелькнуло перед глазами лицо Вити. Сначала милое, дорогое, светлое, а потом - с потухшим, злым взглядом, с заносчивыми складочками над переносьем. А лицо свекра представилось худым и заросшим. "Где он ночевал, бедный молчун? Верно, ходил целыми ночами по загуменью, чтоб люди не видели, и думал о своей горькой доле..."

Девчата, что ушли вперед, уже, наверное, давно разошлись по хатам, а Лариса с Ольгой готовы были свернуть куда-нибудь, лишь бы только не выходить на улицу. Ольга незаметно провела шарфиком по глазам и снова положила руку Ларисе на плечо. Она была чуть выше Ларисы, и ей было удобно так идти. Лариса же обняла девушку за гибкую талию, спрятав руку под мягкий шарфик.

- Хуже всего, Лариска, - снова заговорила Ольга, - что я нашла у своего отца целую кипу разных актов: на сено, на солому, на зерно, на продажу поросят с фермы. Все копии, конечно. Там и за прошлые годы, и за нынешний. Боюсь, что это липовые акты. Отец держал копии при себе, наверно, на всякий случай, чтоб знать, как оправдываться. А что, если, не дай бог, и Витя там замешан?..

Она произнесла так мягко "Витя" потому, что почувствовала, как озноб пробежал при этих словах по Ларисиным плечам, как задрожали ее пальцы, когда хотела поправить на голове платок.

- Боже мой! - глухо, с каким-то надрывом воскликнула Лариса и приостановилась. - Почему же ты молчишь?

- Я не молчу! - с обидой и отчаянием чуть не крикнула Ольга. - Я их только вчера нашла. А до этого только мучилась, переживала от предчувствий, от подозрений, а твердо ничего сказать не могла. Только пьянка была перед глазами. Понимаешь? - Она подняла уголок шарфика к губам и заплакала, как-то очень уж по-бабьи, навзрыд. Видно было, что и в самом деле натерпелась, целые годы жила без радости-веселья, всегда стремясь заглушить внутри мучительные противоречия, борьбу мыслей.