Выпив за здоровье хозяев дома, Анисим Маркович поднимал обычно тост за их дочь. Если в это время Дуся была в своей комнате, мать шла к ней и вслух говорила, что Анисим Маркович приглашает к столу, а затем долго с присвистом шептала что-то.

Случалось и так, что Дуся выходила. Анисим Маркович с рюмкой в руке поднимался навстречу ей, пощипывал маленькую замысловато подстриженную бородку и глядел на девушку с наигранной влюбленностью.

Дуся иной раз брала рюмку, не поднимая глаз на ветфельдшера, подносила ее к губам и снова ставила на стол.

- Ну, что же это вы, право? - заискивающим, хрипловатым голосом спрашивал ветфельдшер.

- Не могу, - пристально осматривая квартиранта, отвечала Дуся. - Мне нынче еще в контору надо идти - совещание агитаторов будет.

- Да возьми ты глоток! - не то просил, не то приказывал отец. Приглашают ведь тебя!

Случалось, что Дуся после отцовских слов отпивала чуточку, однако в разговор с Анисимом Марковичем так и не вступала, будто не замечала его стараний.

После ужина ветфельдшер усаживался в самое лучшее в доме, обитое желтой клеенкой кресло, закуривал и начинал рассказывать всевозможные новости дня.

В присутствии Дуси Анисим Маркович рассказывал про одни случаи, без нее же - совсем другие. В предназначенных для Дуси рассказах ветфельдшер делал вроде невольные лирические отступления: тонко и осторожно намекал на то, что человек он одинокий и не хотел бы долго оставаться в таком на редкость тягостном положении, сетовал на злодейку судьбу, с глубокими вздохами хвалил тихое семейное счастье, такое, например, как у Никодима Петровича.

Без Дуси он держался свободнее. Заметив, что хозяева склонны восторгаться всякими неожиданными происшествиями и разными делишками, обтяпанными хитро и ловко, Анисим Маркович и подбирал новости в таком духе, подчас правдивые, а чаще всего - далекие от правды.

Местные истории иногда не оканчивались сразу, и тогда ветфельдшер передавал их по разделам, чем особенно увлекал хозяев. Так, однажды вечером он сообщил, что намедни агроном МТС до того напился, что, идя темной ночью домой, свалился под мост, потерял там портфель с документами, ползал по грязной канаве, щупал, щупал вокруг и не отыскал портфеля.

А на следующий вечер Анисим Маркович смешил хозяев уже тем, что этот агроном с раскаяния напился пуще прежнего, повыгонял из дому жену и детей, а сам ходил из угла в угол и распевал во все горло непристойные песни.

Через день было сообщено, что колхозники случайно нашли злополучный портфель агронома. На радостях тот сбегал в ларек, взял в долг целый литр водки, угощал всех и каждого и расписывал во всех подробностях свои похождения, видимо, относя их к геройским.

О некоторых новостях ветфельдшер предпочитал разговаривать с одним только Никодимом Петровичем, даже хозяйка при этом не присутствовала.

- Хе-хе-э... - начинал он, развалясь в желтом кресле, - и есть же на свете, как говорится, хитрющие мастера, и-зоб-ре-та-тели...

- Что, что? - навострив уши, спрашивал хозяин.

- Изобретатели, говорю... В одной колхозе обкормили двух телят. Прирезали, а после акт составили - от болезни, мол, подохла скотина... И мясцо есть, и концы в воду!

- Тэк, тэк... - моргал глазами хозяин. - И в каком же это колхозе?

- М-м... не помню. Не то в "Партизане", не то в "Пятилетке".

- Двух, говорите, обкормили?

- Да, - безразлично подтвердил ветфельдшер, - двух.

- Так ведь у нас вчера трех опоили.

- Правда? - квартирант делал вид, что это поразило его.

- Ага, правда, Анисим Маркович.

- Как же я-то об этом не знаю?

- Так что тут такого, Анисим Маркович, не все ведь вам... Как говорится, не ночевать же вам на ферме...

Поперекидывались они вот такими замечаниями, а потом стали решать дело всерьез. И решили, что надо этих опоенных телят взять да и списать, как в том самом колхозе, название которого запамятовал Анисим Маркович.

Следующий день был хлопотливым. Ветфельдшер пришел домой поздно и, вопреки обыкновению, ничего не принес на ужин. Никодим Петрович встретил его с волнением. Старуха уже спала. Хозяин сам накрыл стол. Он все ждал приятных новостей. А ветфельдшер нарочно испытывал хозяина: помаленьку раздевался, не торопясь умывался, долго ел и лишь к концу ужина заявил, что работенка движется к закруглению.

Так, вероятно, и закруглилась бы их работенка, не долети до ушей ветфельдшера одна очень досадная для него новость: в колхоз, где были проделаны махинации с обкормленными телятами, приехали ревизоры и докопались до всего.

Несколько дней подряд в доме Бузы прежнего подъема как не бывало. Ветфельдшер отказывался от ужина и только пил с жадностью кислое молоко. От него несло тройным одеколоном.

Никодим Петрович все чаще заглядывал в районную газету и, особенно при дочери, делал вид, что поглощен важными думами. Одно обстоятельство начинало беспокоить его еще больше, чем прежняя неудача. Судя по газетным материалам, да и по слухам, доходившим сюда, в здешнем колхозе, как и во всем районе, предстоят большие мелиоративные работы. Будут рыть канавы. А где они пройдут, эти канавы? Надо полагать, низинами. Низина же - рукой подать, она прямо за огородами. В сухое лето там хорошо растет свекла и безо всякой канавы, потому-то Никодим Петрович и отгородил себе немного этой самой низины.

В правление пришла бумага: скоро в колхоз приедет мелиоратор. Никодим Петрович тотчас поспешил домой, позвал к себе соседа-плотника, который некогда нечто одалживал у него и до сих пор не вернул, показал ему, где лежат доски, втолковал, что и как нужно сделать в доме, и снова побежал в правление.

Вечером ветфельдшер, вернувшись домой, увидел, что рядом с его комнаткой появляется еще одна.

- Что это? - сухо спросил он хозяина.

- Да это так себе, - засуетился Никодим Петрович, - на всякий случай... Вот из города кто-нибудь нагрянет, то да се... Пускай уж будет еще одна боковушка.

А у самого скребло на сердце. Может ведь не выручить и это, все вверх тормашками может перевернуться. Где же они копать станут?

И чтобы доискаться ответа на этот назойливый вопрос, Никодим Петрович стал выходить на люди, чего раньше всячески избегал. Сходил он как-то на сессию сельского совета, потом на открытое партийное собрание. В эмтээсовский клуб приехала кинопередвижка, так Никодим Петрович пошел и туда. Переступил порог, а мальчуганы-контролеры поймали его за рукав:

- Дядя Никодим, ваш билет?

- Какой такой билет?

- Обыкновенный, вот какой. За два рубля.

- Отстаньте вы!

- Ну, так хоть за рубль купите, детский...

- Отцепитесь!

И, к всеобщему удивлению, прошел без билета.

В клубе были люди и из соседних деревень. Никодим Петрович заговорил с ними, стараясь выведать что-нибудь про канавы. Ничего определенного соседи ему не сказали. Приедет мелиоратор, тогда все станет ясным.

Приблизительно через неделю мелиоратор приехал. Был он совсем еще молодым; видимо, не так давно приобрел эту специальность. Молодость его и бросавшаяся в глаза житейская неопытность огорчили Никодима Петровича.

Ну, о чем же говорить с таким? С ним, вроде как с дочерью Дусей, не слишком развернешься в беседе и не очень-то насоветуешься.

Все-таки Никодим Петрович пригласил мелиоратора к себе, усадил его перед собой и не меньше часа выспрашивал всякую всячину. Пока выспрашивал, не называл по имени, хотя из документов уже знал, что зовут мелиоратора Павлом, Павлом Игнатьевичем. К концу беседы почувствовал: мелиоратор хотя и молод, да подстать любому старому; о чем ни спросишь, ответит, да к тому же еще и пояснит. О направлении канав не было еще речи, однако Никодим Петрович проникся уважением к мелиоратору, показал тому исправный электрический чайник, розетки, а потом провел в уютную комнатку, намекнув, между прочим, что задумана она была специально для него. Затем хозяин назвал своего будущего жильца Павлом Игнатьевичем и предложил ему присесть в обитое желтой клеенкой кресло.