Когда мы только начинали играть, песни в основном создавались из стихов. То есть, сначала писались стихи, затем на них накладывали музыку, в итоге композиции получались однообразными из-за одинаковости стихотворных размеров, так как между нами не было настоящих поэтов. Только я дружил с рифмами, но не владел ими. В какой-то момент все изменилось – Сергей насочинял целую кучу мелодий, а текстов был полнейший дефицит.

Была уже глубокая ночь. Я сидел на кухне, пытаясь уровнять рифму одной строчки с другой, но расчет не получался. Трудно писать на заказ, а утром надо представить итог своего мозгового штурма друзьям для синхронизации с музыкой. Конечно, это при условии, что коллеги не сразу забракуют мой шедевр, с них станется. Проходили часы, на ум ничего стоящего так и не приходило. Куда же делось то время, когда стихи вылетали из меня пачками?..

Я со скептицизмом перелистывал старые тетради – ничто из этого не подходило для серьезной работы. Но ведь что-то недавно было во мне, оно дарило уже готовые строчки, заставляло неметь комиссию, покорило публику на концерте… Оно где-то здесь, только протяни руку…

Неужели это была Она?

Тьма?

Тьма молчала. Молчала уже долгое время, с тех пор как я отказался входить в Храм. Как-то я подумал, что Она обиделась, но тут же выбросил эту мысль из головы – Тьма не способна обижаться, Она не биологический организм. Правда наличие у Нее имени, особенно стоящее в женском роде, иногда заставляло забывать об этом, и я неосознанно приписывал Ей женские черты.

Это Ты? Ты направляешь меня?

Конечно, это была Тьма. Это Она питала меня своей силой. Сразу же после ухода Вики из моей жизни связь с Тьмой окрепла, но не настолько, чтобы вернуться на прежний уровень.

Трюк с управлением человека больше не срабатывал: я как-то попробовал околдовать таким образом директора магазина, в котором работал, но ничего не вышло. Родилась уверенность, что для этого необходимы какие-то особые условия и установленное в определенной точке осознание, а не просто глупое диктаторское желание. Что-то мешало вернуться в эту точку, несмотря на все Ее усилия. Наверно, пресловутая социальная блокировка, наследство римской стандартизации. Это даже к лучшему – пускай блокирует, лишь бы помощь Тьмы не иссякала, и тогда мы точно добьемся результатов. Рок обещал мне славу и деньги, Тьма же сулила нечто загадочное и пугающее, как пропасть. Здравый ум, мой черный волк, голосовал за первое.

Я вышел на балкон. Город лежал под тяжелым одеялом тишины и мрачного неба. Окна в доме напротив были черны от происходящей за ними пустоты. Можно было только догадываться, есть ли там кто-то за этим окном, спит ли, занимается любовью, мучается от бессонницы. Но ничего не было видно – дом напротив казался полностью пустым. Пустовали и слабо освещенные улицы, и обманутый тишиной разум рисовал картины умершего мира, где только я последний оставшийся на Земле.

Я призрак, – подумал я, – бестелесный наблюдатель… – и следом, будто ожидая этого всю жизнь, родилась новая строчка: – Людской судьбы – их радостей, их бед…

Я даже не сделал попытки вернуться на кухню, взять блокнот, ручку, чтобы записать результат. Кубик Рубика слов, будто в руках гения, с феноменальной скоростью соединялся в готовые фразы, и они прирастали к предыдущей строчке.

Я – призрак, бестелесный наблюдатель

Людской судьбы: их радостей, их бед.

Я – лекарь, принудительный спасатель,

Отдушина, и просто – теплый плед…

Я – призрак… Не меня коснутся очи

Прекрасных дам: их страсти, их любовь…

Душа моя давно разбита в клочья,

Но нету силы склеить ее вновь.

Я – паж. Я вытру ваши беды,

Разлитые трясущейся рукой…

Я – призрак. Почему? – мне нет ответа.

Но только так во мне живет покой.

Корявым от спешки почерком я записал текст в блокнот и тут же ощутил удовлетворение. Не от того что работа была окончена, а потому, что некий внутренний груз был переложен на бумагу – пускай теперь она несет его.

Я лег в постель с надеждой хоть чуть-чуть поспать. Но стоило положить голову на подушку, как внезапно заревел будильник на телефоне. Выходной, на работу идти не надо, но репетиция начиналась уже через час. В общем, это и была задумка Алекса – пока у нас выходные, использовать каждую свободную минуту, начиная с раннего утра. Проклиная Алекса, я нехотя собрался и отправился в ДК.

– Ты где ночью шарахался? – первым делом спросил Игорь, разглядывая мой потрепанный вид.

– На кухне, – сонно ответил я, заваливаясь на стул. Утренняя прохлада не только не выветрила сонливость, но и наоборот – контраст температуры улицы и теплого помещения вконец разморили. А теперь еще и Солнце просвечивало через открытые щели в жалюзи ранними лучами, резало и слепило глаза.

Дверь в комнату распахнулась, донеслась приглушенная музыка из наушников. Дима, пританцовывая под какой-то свой такт и смачно жуя жвачку, тасманским дьяволом из мультика впорхнул в обитель искусств и с ходу наполнил суетой спокойную утреннюю атмосферу.

– А кто это на вас такие кислые рожи надел? – с порога спросил Дима. – Я думал, щас приду, а тут мои пацаны тяжелухой балуются, аж побелка с потолка сыплется и стены содрогаются в экстазе. А под окном толпа сисятых телок автографы просит… Алекс! – вдруг запнулся Дима, его лицо приобрело страшное и удивленное выражение. – Алекс, ты чо?!..

Алекс оторвал взгляд от блокнота, над которым я провел всю ночь, недоумевающее уставился на Диму.

– Оззи Осборн порви твой баян! Алекс, ты чо творишь?! – Дима не прерывал посетивший его с самого утра словесный понос. – Алекс, зачем? Зачем ты разрушаешь мое мировоззрение? Зачем ты нарушаешь привычный мне порядок вещей? Зачем ты губишь мою судьбу?!

– Что не так?

– Ты нафига пришел вовремя? Ты что, не мог поспать до обеда, как все нормальные люди, а уже потом приходить на репетицию? Я тебя не ждал так рано, если честно. Теперь я даже не знаю, как мне поступить. Все планы на сегодня испорчены. – Комедия Димы перестала интересовать сонную команду, как не несущую в себе ничего смешного, а значит бесполезную. Басиста охладило равнодушие к своей персоне, он успокоился и принялся вынимать из чехла свою гитару, провода и примочки. Зато стоило отдать Диме должное – его приход окончательно разбудил всю команду.

– Не то, не то… – бормотал Алекс, изучая мои ночные труды. – Совсем не то. Ты можешь придумать какую-нибудь легенду, историю или что-то в таком духе? Лирика и философия сейчас мало кому интересны. Любой автомеханик Вася с двадцатипятилетним стажем тебе такую лирику и философию из своей жизни задвинет, что ты лопнешь от зависти. Как автор, я имею в виду. Если пишешь лирику, надо что-то такое… общедоступное. Неразделенная любовь, например. Черствость бюрократии, глупость системы. Или там… по маме скучаешь. Все это людям понятно. Лично твои переживания, поверь, им совершенно не нужны.

Последние слова меня крайне задели. Я целую ночь просидел над блокнотом, вылил на него свою душу, а ее отпихивают, как вшивого котенка. И тут же ворвалась мысль: а если бы и не отпихивали, а взяли брезгливо-заботливыми руками, изображающими сочувствие, то мне пришлось бы терпеть их жалость.

– Тебе нужно писать не то, что считаешь нужным, а то, что хотят от тебя услышать, – продолжал Алекс, словно угадав мои мысли. – Человеку очень льстит, когда он видит подтверждение своих взглядов на мир. Это называется когнитивным резонансом. Человеку нравится, когда кто-то воет со сцены от боли неразделенной любви так же, как и он сам воет внутри себя. Когда кто-то ругает власть так же, как и он. Даже когда завидует чужим банковским счетам, но тщательно маскирует зависть за отвращением. И льстецы попадают в круг доверия. Вот, что нам нужно, – попасть в круг доверия публики. Только тогда мы достигнем каких-то высот. Люди мыслят очень плоско, для них не существует понятия «между добром и злом». Как отличить добро от зла? Если кто-то действует в твоих интересах – он добрый. Если нет – он злой. Абсолютность добра и зла в понимании человека прямопропорциональна его эгоистичности: ты настолько хороший или плохой, насколько субъект твоих действий любит себя. Справедливо и обратное: любящий человек иногда кажется безразличным, так как ставит для себя приоритетом желание и волю объекта своей любви. Сам по себе человек нейтрален в этом отношении, окрас носят только постороннее суждение о нем. Но если ты нейтрален, то тебя как бы и нет: чтобы люди ощутили твою материальность, настоящесть, необходимо противопоставить их воле свою. Нужно столкнуться с чужой волей и давить, наращивать авторитет, весомость. Две воли сталкиваются и начинают мять друг друга, трансформировать, уживаться. Это клей всего общества. Если ты нейтрален, тебя не замечают. Ты не существуешь, с тобой не считаются. Ты словно монах в горах Тибета – призрак. Ты слышал хоть раз о крестовом походе на буддистов? Я тоже нет. Все потому, что они неинтересны для оппозиции – живут где-то высоко в горах и поочередно исчезают из этого мира. А нам этого не надо. Поэтому для привлечения публики самое главное – не оставить ее равнодушной: ты либо зовешь за собой, либо объявляешь им всем войну. Короче говоря, людям нужно конкретное зло и конкретное добро: какой-нибудь Темный Властелин и Добрая Фея. И если Добрая Фея нужна для привлечения публики, то Темный Властелин необходим для создания забора вокруг твоей сцены – он вызывает злость, страх, отвращение. Ты вырастешь в глазах других людей, а твоя публика почувствует себя исключительной. Нельзя быть добрым со всеми, люди не ценят искреннюю доброту – ты стелешь им красную дорожку, а они либо не замечают согнутой фигуры перед собой, либо принимают тебя за личного раба, – в глазах Алекса вдруг промелькнула печальная тень каких-то воспоминаний. Затем он очнулся и поглядел на меня внимательным, двусмысленным взглядом. – Ты можешь не разделять эту точку зрения, но следовать ей обязан. Иначе вся наша затея бесполезна.