Михаил задумчиво покачал головой.
– Забудем, сестренка. Наше дело царское – жениться не на том, кого любишь, а на том, на ком выгодно для страны. Насчет наследования – надо будет отправить в Госсовет нашу МамА. А уж там наша «палата лордов» решит вопрос в нужную сторону. МамА, когда захочет, может быть чертовски убедительна.
Я кивнул.
– Только делать это надо почти сразу, как подтвердится болезнь ребенка. Но не это главное. Главное в том, какой мы хотим видеть Россию. Да, как сказала госпожа Антонова, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. А ведь есть разные пути достижения государственного богатства и здоровья. Вчетвером мы сможем во многом убедить Ники. Но для этого мы должны хотя бы знать, в чем его убеждать. К примеру, какое крестьянство нам нужно: фермеры-хуторяне (по Столыпину) или общинники-артельщики (по Сталину)? Как человек своего класса, я выбрал бы первый вариант, а как государственный муж – второй.
– Почему же? – спросил Михаил. – Ведь и сейчас крупные хозяйства, которых у нас едва одна десятая, производят половину всего хлеба в России. Пусть их будет больше.
– Э нет, – ответил я. – Если основная масса крестьянства нищая, то оно не покупает ничего из промышленных товаров, а это значит, что в России невыгодно строить новые заводы и фабрики. А нам в будущем нужна промышленность. Причем промышленность должна быть такой мощи, чтобы многократно превзойти все наши вчерашние самые смелые мечты. И еще: нищий мужик – это не опора трона и порядка, а сухая солома для пожаров мятежей и революций. А нам нужно спокойствие в народе. Но как сохранить спокойствие, когда потребуется миллионами переселять мужиков на новые места? Откуда взять для этого деньги и как все организовать, чтобы наши чиновники-казнокрады все не растащили? Не знаю…
Отец Иоанн до того слушавший нас молча, перекрестил сначала меня, потом Михаила и Ольгу.
– Думайте, думайте, дети мои… – проговорил он. – Об одном только забыли вы – церковь наша православная погрязла в лени и самолюбовании. Христианские начала попраны, всюду разврат и блудодейство. Священники чиновниками стали и о душе совсем забыли. А задач у церкви не меньше, чем у государства: души ведь тоже надо обиходить, а не только тела. Великая Россия должна стать воистину самодержавной, воистину православной и воистину народной. Патриарх нам нужен, господа Романовы, пастырь строгий, но справедливый… Но где нам взять такого?
Я взглянул на нашего духовника.
– Отец Иоанн, вы все так хорошо сказали нам, что я подумал о том, что лучше вас кандидата на патриарший престол никого нет… Единственное – вам нужно будет принять постриг, но я думаю, что в этом проблем не будет. Ну, а кто сейчас более авторитетен, чем вы, в делах духовных на Руси? Здоровье у вас, конечно, не очень… Но вот прибудем в Порт-Артур – и сразу сдадим вас на руки к врачам из будущего. Пусть они вами займутся. Мне вот Александр Васильевич говорил, что там такие кудесники есть, что чуть ли не мертвых на ноги подымают. И не надо отказываться, ведь, как говорится в Евангелии от Луки: «И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут».
– Грех это смертный – гордыня! – замахал руками отец Иоанн. – Не искушайте меня, не достоин я патриаршьего белого клобука.
Я покачал головой.
– Отец Иоанн, ведь вы сами говорили, что люди из будущего есть посланцы божьи. Говорили? Да и сейчас от своих слов не отказываетесь… А слышали вы, какой ад нас ждет, если мы не будем делать все возможное и невозможное? Каждый из нас – и я, и Михаил, и Ольга, и Государь, и государыня Александра Федоровна, и государыня Мария Федоровна – как и многие другие, должны нести свой крест безропотно. Ведь, как гласит Евангелие от Матфея, «Так будут последние первыми, и первые последними; ибо много званных, а мало избранных». Для спасения нашей Родины и народа нашего мы, первые, готовы стать последними. Вы же, пастыри, должны вносить в общество гармонию, покой и благорастворение, а еще веру в то, что все делается во благо.
Немного помолчав, я подвел итог этого затянувшегося разговора:
– Отец Иоанн, я понимаю, что легко никому не будет, но выбора у нас нет. Мы можем надеяться только на чудо. А чудо происходит лишь тогда, когда человек верит в него. Ибо говорил Господь: «По вере вашей да будет вам»…
Отец Иоанн встал и широко перекрестился.
– Аминь! Если будет на то воля Господа нашего и решение Государя о возрождении патриаршества, то я согласен. Иисус терпел и нам велел. Потерплю и я эту юдоль скорбей. – Он по очереди перекрестил всех нас. – Благослови вас Господь!
От всего этого разговора у меня осталось впечатление, что мы еще слишком мало знаем о нашем будущем, чтобы принимать какие-то конкретные решения. Конечно, понятно, что так жить дальше нельзя. Но ведь разве ж не это понимание потом толкнуло многих уважаемых людей в заговор против Государя? Разве не с самыми лучшими намерениями предъявляли они Ники свой ультиматум в феврале семнадцатого? А потом получили то, что заслужили, ибо хотели они сделать как лучше, а вышло черт-те что… Поэтому нам надо учиться, учиться, и еще раз учиться, чтобы вместо старых ошибок не наделать новых…
21 (8) февраля 1904 года, Вечер, где-то между Новосибирском и Омском, поезд литера А.
Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
Бесконечные таежные леса, засыпанные снегом кедры и сосны навевали на меня лирическое настроение. Половина пути позади. Чем дальше на запад, тем более обжитые места мы будем проезжать. О матушка Русь, ты и огромная, ты и пустынная… Лишь редкий хант или манси бродит по этим просторам с кремневым ружьем времен Наполеона, а то и с прадедовским луком.
Видимо, те же настроения обуревали и наших спутников. Смотрит задумчиво в окно Андрей Августович Эбергард. Быть может эти бесконечные леса напоминают ему седую штормовую Атлантику. Пригорюнился у вагонного окна читающий электронную книгу ротмистр Познанский. Да, правы были древние: от многих знаний – многие печали.
«Мокрый прапор» Морозов тихонько терзает в углу расстроенную древнюю гитару, и выходит у него нечто длинное и заунывное, как песня казахского акына. Радости столько, что с ума сойти можно. Старлей Бесоев не выдерживает, отбирает у прапора гитару и забирает того на внеплановый обход постов. И снова тишина…
Я знаю, какую книгу читает сейчас жандармский ротмистр, ибо сам ее ему и дал – Елена Прудникова, «Битва за хлеб». Ужасное и леденящее душу повествование о бедственном существовании российского крестьянства и о методах, какими в нашей истории Красный Император Сталин решал эту проблему. И решил, по моему мнению, ровно на сорок лет, до левацко-идиотских экспериментов Хрущева, когда все пошло вразнос. Мне было любопытно наблюдать за сменой эмоций на лице нашего милейшего жандарма. Не каждому дано узнать (слава Богу!), в какую выгребную яму может провалиться Россия так называемого «Серебряного века», если не принять экстренных мер. Правда, экстренные меры превратят «Серебряный Век» в «Век Стали и Электричества». При этом, возможно, удастся обойтись без стольких жертв, сколько их было в нашей реальности.
Жандарм осторожно отложил в сторону «читалку» и произнес:
– Господь Всемогущий, спаси и помилуй нас, грешных! – ротмистр перекрестился, и посмотрел на меня. – А вы то, Александр Васильевич, что скажете?
– А что вам сказать, Михаил Игнатьевич? – ответил я. – Вы не совсем корректно вопрос ставите.
Ротмистр вздохнул.
– Крамольная же эта книжка, Александр Васильевич, устои Империи подрывает…
– Ну да, устои подрывает… – кивнул я, притворно соглашаясь, – только учтите, что эти устои были давно уже подточены. Началось все «Указом о вольности дворянства» 1762 года, а окончательно подкосила их проведенная через сто лет Крестьянская реформа 1861 года. Теперь эти самые устои прогнили настолько, что при малейшем толчке они рухнут, вместе со стоящим на них зданием Российской Государственности. Конечно, кое-кто это понимает, и пытается что-то сделать. К примеру, тот же Столыпин, нынешний Саратовский губернатор, кстати, выдвиженец фон Плеве. Став премьер-министром России, он попытается подвести подпорки под покосившееся здание, но безуспешно. Точнее, кое-какие положительные результаты его реформа даст, но основного вопроса не решит. А основной вопрос для нынешнего крестьянства – это выкупные платежи и безземелье. И как следствие – миллионы крестьян, которые из года в год не могут выплатить эти проклятые платежи, и из-за этого живут буквально натуральным хозяйством, как в Средневековье. Какая уж тут механизация, какие удобрения? Все мало-мальски накопленное уходит на оплату недоимок по выкупному платежу. Общинные земли делятся на все возрастающее количество хозяев, что привело к тому, что крестьянский надел, в среднем составлявший в 60-х годах прошлого века 4,8 десятин на мужскую душу, нынче едва дотягивает до 2,8 десятин. А те, кто бросил свои наделы и подался в город на заработки, пополнил армию так называемых фабричных рабочих, которых нещадно эксплуатируют хозяева, а потом, когда выжмут из них все соки, выкидывают на улицу.
