Я понял, что и у самого отца Иоанна на душе неспокойно. Впрочем, разве может быть спокойно на душе у любого нормального человека в здравом уме и трезвой памяти, который, заглянув в зияющую перед ним бездну, узнал, что ожидает его самого и его близких, и увидел, как рушится создаваемая веками держава, погребая под своими обломками миллионы людей?
Что касается меня самого, то я тоже был потрясен развернувшейся передо мной картиной грядущей катастрофы. Но особо запомнились слова самого пожилого из пришельцев из будущего, капитана Тамбовцева Александра Васильевича. При таком небольшом чине он пользовался большим доверием и уважением со стороны окружающих. Вот он при расставании и шепнул мне на ухо: «Не вешайте носа, тезка, ведь еще ничего не предопределено. Делайте что должно, и да свершится что суждено. Господь протягивает Вам руку помощи и дает еще один шанс остановиться на краю пропасти. И вы должны использовать его… А коли упустите этот шанс – будете прокляты навечно своим народом».
Я крепко-накрепко запомнил те слова. Как мне показалось, в тот момент его устами со мной говорил Посланник Господа нашего. Того самого, каким я представлял его в детстве. И отныне все мои дела и действия призваны будут спасти мою семью, мою страну и мой народ. Только вот понимать, что есть добро, а что есть зло, мне придется самому.
За окнами вагона замелькали подъездные пути, какие-то станционные строения, стоящие вагоны и низенькие деревянные дома. Мы прибыли в Читу. Здесь мы простоим около двух часов, нам осмотрят вагоны и прицепят новый паровоз, загруженный углем и заправленный водой, после чего мы тронемся дальше. А пока железнодорожные служащие будут заниматься своей привычной работой, Карл Иванович успеет зайти в здание телеграфа на станции и отправить несколько шифротелеграмм.
Когда мы говорили с пришельцами из будущего, я понял, что они еще не знают точно, где им предложат расположиться по прибытии в Санкт-Петербург. Ехали они туда в неизвестность, ведомые только своим долгом. А наши придворные интриги – это дело долгое и нудное. Лучше всего было бы сразу ввести их на высший уровень нашей придворной жизни. И я решил предложить им для проживания свой дворец на Мойке, подаренный мне покойным императором Александром III десять лет назад, после моей женитьбы на его старшей дочери Ксении.
Услышав об этом, Александр Васильевич вопросительно переглянулся с Ниной Викторовной.
– Институт Лесгафта?! – с вопросительной интонацией сказал капитан Тамбовцев.
Нина Викторовна утвердительно кивнула. Видимо, она тоже знала, где находится и как выглядит мой дворец. Только я не совсем понял, какое отношение к нему имеет уважаемый мною Петр Францевич Лесгафт, профессор Санкт-Петербургского университета и создатель новой системы физического воспитания. Но я промолчал: об этом можно будет спросить потомков как-нибудь в другой раз.
Нина Викторовна и Александр Васильевич приняли мое предложение. Месторасположение моего дворца их вполне устроило: напротив Новой Голландии, до Зимнего дворца и других важных государственных учреждений недалеко. Да и Гвардейский флотский экипаж, можно сказать, совсем рядом. Там многие помнят и уважают меня.
Теперь было необходимо сообщить о гостях, следующих в литерном поезде, моей дражайшей супруге, чтобы наш управляющий заранее обо всем распорядился. Ну, там, приготовил комнаты для посланцев и сопровождающих их людей, а из каретных сараев и со двора убрал все лишнее, чтобы там можно было разместить их боевые машины. Еще я дал Нине Викторовне два коротких рекомендательных письма. Одно было адресовано моей супруге, а другое – августейшей теще.
В итоге Карл Иванович отбил несколько телеграмм, и две из них отправились в Санкт-Петербург. Первая предназначалась лично для Ники, в ней я сообщал, что встретился с интересующими его господами и нашел их предложения весьма интересными, а также что на время пребывания в столице те согласились остановиться в моем дворце на Мойке. Вторая была для моей супруги. В ней я поручал Ксении сделать все необходимые приготовления для встречи нежданных гостей. В конце я написал: «Дорогая, эти люди везут с собой наше будущее и будущее наших детей… В их руках наша жизнь и наша смерть…
Чита осталась позади, через три дня рано утром наш поезд прибудет в Порт-Артур. Получилось чисто случайно, что все мы, четверо «посвященных», собрались в салон-вагоне. Нам надо было поговорить, никто из нас не мог более нести ношу знания внутри себя. Один из моих братьев, большой поклонник французского парламентаризма, мог бы назвать это сборище «Комитетом четырех». Ну и пусть, мы ведь не делаем ничего предосудительного.
Поначалу мы все дружно посмотрели на непривычно тихого и задумчивого Мишкина. Вернее, уже не Мишкина, а Михаила – теперь, после всего случившегося, его лучше называть так. Годы бесшабашного шалопайства остались в прошлом, и мальчик наконец-то повзрослел. Смущенный нашим молчанием, Михаил прятал глаза, краснел, сжимал и разжимал кулаки. Потом ему это, видимо, надоело, и он с некоторым вызовом сказал:
– Ну что вы так смотрите? Ники жив и здоров, дай Бог каждому, а я совсем не рвусь царствовать. Но если все опять повторится, то не сомневайтесь: в этот раз я не струшу. – Он обвел нас жалобным взглядом. – И на этой самой японской принцессе – как ее там, Макако вроде – тоже женюсь, если так надо для пользы России.
– Не Макако, а Масако, – назидательно сказала Ольга. – И вообще, это пока только наши благие пожелания. Еще ничего не решено, ведь сначала надо закончить войну, подписать мир и уговорить как саму принцессу, так и ее солнцеподобного папашу. А он еще тот упрямец. Так что ты, братец, заранее не горюй – еще, может, ничего и не получиться. Но я, собственно, хотела сказать вот что. Давайте будем откровенны хотя бы между собой. Меня ужасает та картина, какую нам обрисовали Александр Васильевич и Нина Викторовна. Фактически, чтобы не допустить краха Империи, революцию в ней должны совершить мы сами. При этом против нас будет как большинство мужиков, по природному своему консерватизму не жалующих перемен, так и все так называемое «высшее общество», привыкшее жить не работая, словно Стрекоза из басни Крылова. Я даже не представляю, что может произойти, если нам удастся сохранить в неприкосновенности все ныне существующие порядки. Войну выиграть возможно, тем более что это вопрос уже почти решенный. Но как нам выиграть после этого мир? Ведь чтобы по настоящему ввести Россию в число мировых держав, нам придется делать вещи, которые наш правящий класс воспримет в штыки. А вовне, во всем мире, у нас нет, и по определению не может быть надежных союзников. Скорее, наоборот, все наши соседи будут стараться нанести нам максимальный ущерб и всячески затормозить развитие России. Мы все знаем, что Ники ведет страну в пропасть. Но мы точно не знаем, какой путь не грозит нам великими потрясениями. Да, у людей из будущего, которых послал нам Господь, есть кое-какие готовые рецепты. Но не забывайте, что применялись они тогда, когда империя уже пала, и господину Сталину нужно было начинать все заново.
Она сделала небольшую паузу, испытующе глядя на нас. Затем, уже другим, гораздо более тихим голосом, добавила:
– Сандро, Мишкин, думайте! Но помните: что бы вы ни решили, возможно лишь одно: или Россия подомнет мир под себя, или мир раздавит Россию. Полвека назад была Крымская война. Мы все помним, как Европа объединилась, чтобы поставить предел русскому влиянию. Потом то же самое повторилось на Берлинском конгрессе после победоносной для нас войны за освобождение славян… Господин Тамбовцев прав: скорее всего, нас вынудят воевать против всей Европы. И твоя, Мишкин, женитьба на японке есть своего рода страховка, что Япония снова не начнет войну с Россией, когда та будет сражаться на западе. Но наследник престола Алексей, как и в тот раз, скорее всего, родится больным. Как я понимаю, то, что цесаревич мог в любой момент умереть от мельчайшей царапины, сильно расшатывало власть. Я и не представляла, что среди моих родственников столько желающих сесть на трон брата. Распутин этот опять же, будь он неладен. Необходимо, чтобы Ники наследовали твои с японкой дети. Но как это сделать, я ума не приложу. Аликс ведь просто взбесится. Она так мечтала родить моему брату наследника-цесаревича, а тут такое…
