— Я слишком долго рос и поэтому такой длинный, — говорил он ей, и она сочувственно кивала.

— Не расстраивайся. Возьми лучше чашку чая.

Девочка любила Леди-Хилл, и Александр видел это. Это доставляло ему одно из самых больших удовольствий, которые могло дать ее общество. Она следовала за ним по всему дому, не испытывая никакой боязни к темным, отдаленным закоулкам, все еще ожидавшим ремонта, не трепеща от благоговейного страха перед анфиладой пустых, разносящих эхо огромных комнат и мрачных коридоров. Ее голосок тоже эхом отдавался в пустоте, когда она окликала его. Этот дом и сад были местом ее игр, и она приняла владение ими без всяких колебаний. Александр был в восторге.

— Она вполне может занять себя, — сказал он Джулии.

Джулия перевела взгляд с одного на другую, но она помнила этот дом с почерневшими стенами и торчащими, подобно костлявым пальцам, стропилами. Теперь, конечно, стены вычищены и крыша полностью перекрыта заново. И думать, что эти костлявые пальцы протянулись, чтобы схватить Лили, было всего лишь игрой больного воображения. Стакан с вином опять задрожал в руке Джулии.

— Свежий воздух пошел ей на пользу, — сказала она, стараясь казаться оживленной.

Александр собрался уходить.

— Через пару недель я открываю магазин, — сказала ему Джулия. — По этому поводу будет вечеринка.

Он вежливо кивнул.

— Желаю удачи. Извини, я не смогу быть. Но эта работа окупит себя.

— Конечно. — Она хотела, чтобы он пришел посмотреть, но не желала, чтобы он знал о ее деле слишком много. Даже теперь мелочность поступков приводила ее в уныние.

Когда Александр ушел, Лили сказала:

— Теперь давай играть.

Джулия огляделась кругом, и квартира показалась ей такой убогой, с этими маленькими комнатками и окнами, выходящими на унылую улицу. В последние несколько недель она приходила сюда только спать. А теперь эта квартира опять должна была стать домом для них обеих. Она попыталась приветливо улыбнуться. У нее лежала целая кипа деловых бумаг, которые необходимо было просмотреть, и еще нужно было сделать полдюжины телефонных звонков.

— Послушай-ка, почему бы тебе не порисовать?

И вот они устроились за столом: Лили, со своими красками и баночкой с водой, по одну сторону, Джулия, со своими бумагами, по другую. Раздражение, которое нарастало от необходимости постоянно отвлекаться от работы, чтобы принимать участие в занятиях дочери, в конце концов выбило ее из колеи. Она могла делать свои расчеты, если нужно, всю ночь напролет, но поставщики не обрадуются, если она станет звонить им за полночь.

— Лили, я занята.

— А папочка никогда не бывает занят.

Джулия тряхнула головой. Глядя в детские невинные глаза, Джулия прочла вдруг в них признаки чего-то нового — сильной воли и неповиновения. Этим она была так похожа на своего отца.

— Но папы ведь здесь нет, не правда ли? — от волнения ее голос прозвучал резко. Ей показалось, что она ощутила такую же детскую беспомощность, как и Лили.

Пристальный взгляд Лили оставался непоколебим.

— Я хочу играть. Я не хочу рисовать.

Терпение Джулии иссякло. Она взорвалась.

— Мы не всегда можем делать то, что нам хочется. Как бы вы там не считали со своим папочкой. — «Так. Теперь я поставила их двоих по одну сторону, а сама выступаю противоборствующей стороной. И все это произошло в течение какого-то часа».

Джулия со стуком положила ручку и обошла стол. Подняв Лили со стула, она обняла ее.

— Я люблю тебя, — прошептала она. Этот неистовый порыв вызвал у Лили еще большее удивление, и Джулия поняла, что этим привела ее в замешательство.

Неизвестно откуда в голову пришла мысль: «Если бы у меня была настоящая мать, разве я сама не стала бы лучшей матерью?»

Загадка казалась неразрешимой. Джулия пыталась сосредоточиться на действительной ситуации.

— Завтра ты можешь поехать к Форгум — «Форгум» было имя, данное Лили своей воспитательнице. — И играть с Уорреном и игрушками.

— Не хочу! — завопила Лили. — Она мерзкая! — Она сознавала свое преимущество и сейчас пустила его в ход. Как настоящий, взрослый противник. Если бы Джулия не оказалась захваченной врасплох, она могла бы рассмеяться.

— Нет, она не такая. Она твой друг, как и Уоррен. Ладно, пойдем сейчас в парк, если тебе так хочется играть.

Из-под мокрых еще ресниц девочки заискрилась радостная улыбка.

Утром у миссис Форган она плакала и цеплялась за юбку Джулии. Воспитательница поджала губы.

— Она совершенно выбита из колеи, миссис Блисс. После нескольких недель отсутствия это неудивительно.

Джулия чувствовала, как трусливо сдает позиции.

— Извините. У меня не было другого выхода. — Она высвободила свою руку из ручонок Лили и побежала прочь, стараясь не слушать доносящихся из-за двери воплей. Она поспешила в магазин и принялась за работу со всем энтузиазмом, на который только была способна, пока не настало время снова ехать к миссис Форган забирать Лили.

Последние две недели подготовки перед открытием магазина «Чеснок и сапфиры» были очень изматывающими. Лили быстро поняла, что магазин был ее соперником, претендовавшим на внимание матери, и она пустила в ход все имевшиеся у нее средства, чтобы отвлекать от него Джулию. Здесь было все, начиная от приторно-сладкого очарования и кончая безудержными вспышками раздражения, а затем слабостью и вполне убедительным недомоганием. Джулия твердила себе, что девочке всего три года, она нужна ей, и малышке нужно дать понять, что так она ничего не выиграет.

Она гнала от себя образ Бетти, неотвязно преследовавший ее, и старалась изо всех сил быть терпеливой и ласковой. Она давала Лили успокаивающие средства, терпеливо ждала, пока вспышки раздражения не перейдут в плач, и жила теперь с постоянным чувством вины, что в дочери не осталось прежней мягкости и тепла.

Эти усилия дорого стоили Джулии. Иногда она чувствовала, что ненавидит собственного ребенка, и ощущала этот груз, как камень на шее. Казалось, что чувства любви и вины стали неразлучными чудовищными партнерами.

И вот однажды в полдень Джулия пришла домой, переполненная заботами о своем бизнесе до головной боли, имея в перспективе на вечер длинную вереницу подсчетов. Неохотно волоча обутые в сандалии ноги, Лили вдруг ухватилась рукой за железные перекладины лестницы и отказалась идти дальше.

— Пойдем, Лили, я устала, — попросила ее Джулия.

— Я застряла, — заявила Лили с довольным видом.

Внезапно вспыхнувший гнев, словно молния, пронзил Джулию. В этот момент она почувствовала такую безудержную силу, что могла бы оторвать перила от каменных ступеней. Но вместо этого она схватила Лили за руку и дернула ее. Ручонка девочки с силой вывернулась, а затем освободилась. Не оборачиваясь, Джулия потянула Лили. Она вся кипела от гнева. Ей хотелось ударить девочку. Ее охватило безумное, яростное чувство. Но тут каблук Джулии застрял в щели последней ступеньки, она споткнулась, и обе с размаху упали у дверей собственного дома. Джулия лежала, тяжело дыша, словно пойманный зверь, и накопившаяся злая энергия постепенно выходила из легких. Она открыла глаза и, пытаясь встать, взглянула на дочь, и тут увидела, что ребенок пятится от нее. У Лили было каменное лицо: от потрясения и страха она не могла даже плакать.

Глаза Джулии скользнули по ее руке. Нежная кожа покраснела вокруг того места, где проходила длинная белая полоска свежей царапины. На ней выступили три капельки крови.

— О Боже, Лили! Что я наделала! Прости меня. Прости мамочку.

Ее начал трясти нервный озноб, так что застучали зубы. Дрожащей рукой она пыталась найти в сумке ключ от двери. Кое-как открыв дверь, она сгребла в охапку Лили и, словно преступник, украдкой окинула взглядом лестницу. Никого. Никто не видел этой ужасной сцены. Джулия забросила в дверь рассыпавшиеся у входа вещи и, шатаясь, прошла через прихожую вместе с Лили на руках. Дома к Лили вернулась способность издавать звуки. Она открыла рот, глубоко вздохнула и залилась слезами. Джулия опустилась на пол и начала ее покачивать, пытаясь успокоить дочь и изо всех сил сдерживая рыдания.