— Ведь ты не дорожишь этими магазинами, как прежде? — сказала она. — Во всяком случае, не так, как это было, когда я была маленькой. Мне тогда казалось, что ты любишь их больше, чем меня.

— Это не так. Ведь я делала это ради тебя.

— Теперь-то я понимаю, — Лили засмеялась.

И вот сейчас Лили сидела рядом с ней в автомобиле. Они находились в густой сутолоке неаполитанского уличного движения.

— Так мы остановимся в замке? Со всеми этими забавными людьми?

— Они не забавные, Лили. Это больные, увечные или старики. А в остальном они точно такие же, как и ты. — Голос Джулии прозвучал несколько резко. Начало было малообещающим. — Впрочем, неважно, — поспешно добавила она. — Ты не рассказала мне о себе. Чем ты занималась все это время?

Лили в основном уже писала ей об этом. Джулия с удовольствием отметила, что Марко Поло отодвинулся на второй план и гораздо большее внимание ее дочь уделяла своей подружке Элизабет и их общим занятиям. Это напоминало Джулии ее собственную дружбу с Мэтти, когда они учились в школе на Блик-роуд.

— Ты виделась с Мэтти?

— Да, она приезжала с Митчем. Красивая. Теперь у нее белый «ягуар».

— У Мэтти?! Разве она водит машину?

Лили расхохоталась.

— Кое-как.

Джулия написала Мэтти, но та не была любителем вести переписку. Ответные письма были какие-то поверхностные, а иногда их и совсем трудно было разобрать. Вставшая когда-то между ними преграда ощущалась еще и сейчас.

Всю дорогу Лили весело болтала. Когда они выехали на побережье, девочка вся подалась вперед.

— Посмотри-ка! Море совсем голубое!

Джулия указала ей на возвышающуюся перед ними гору с острой вершиной, которую венчало Монтебелле. Машина начала взбираться вверх, словно по спирали. В открытые окна ветер доносил запах дикого чабреца и пряных трав. Лили примолкла. Она напряженно смотрела на уходящую вверх ленту дороги. Затем неожиданно спросила:

— Мамочка, ты в порядке?

Джулия похлопала ее по руке.

— В полном порядке.

Но первые дни пребывания Лили в замке оставляли желать лучшего.

Лили стояла в дверях комнаты Джулии и удивленно смотрела на узкую постель и одинокий стул, придвинутый к столу, заваленному книгами по садоводству и огородничеству.

— И это все, что у тебя есть?

— Да, потому что в большем я не нуждаюсь. Не все ведь и в Лондоне живут в роскошных домах, и не все в Дорсете имеют поместья.

— Это я знаю, — капризно сказала Лили.

— Неужели?

В трапезной за ужином девочка сидела молча и едва прикоснулась к еде.

У Джулии была работа, и она спокойно продолжала заниматься ею. В те дни, когда Лили огорчала ее, Джулия старалась уединиться в саду. Она понимала, что Лили дуется, чувствовала недовольство, но потом смягчалась: в конце концов, ведь у девочки каникулы.

— Сегодня мы спустимся с тобой к побережью, — предложила как-то она. — И возьмем кое-кого из детишек.

— Я не хочу никуда идти с этими детьми. На нас будут таращиться люди. Ведь ты моя мать.

— А ты — моя дочь! Но ведь мы не принадлежим друг другу, как вещи, верно? Ты это уже доказала.

Лили пыталась выдержать ее взгляд.

— Мне здесь не нравится. Все эти старики, больные дети, монахини. От этого мурашки бегают по коже. Кусок не лезет в горло, когда вокруг тебя пускают слюни и мычат. Я думала, что приеду в твой дом. В нормальный дом, к которому я привыкла.

Выражение лица Джулии оставалось совершенно неподвижным.

— Извини, Лили. Я не могу убрать отсюда этих людей. Они живут здесь, а мы нет. К тому же тебе двенадцать лет. Ты уже можешь взглянуть на жизнь без прикрас.

— Только не со всей этой чепухой: священниками и увечными детками, — мрачно пробормотала Лили.

Положение спас Томазо. Джулия заметила, что он наблюдает за Лили. Он пялился на ее светлую кожу и нарядные платья, но когда кто-нибудь перехватывал его взгляд, отворачивался, ворча. Лили делала вид, что вообще не замечает его.

Девочка пробыла в замке уже десять дней, когда Джулия, доведенная до крайности ее недовольством, послала дочь в зимний сад, поручив сделать кое-какую работу. Она дала ей ножницы и попросила подстричь живую изгородь. Это была кропотливая, но несложная работа на час-другой. Спустя какое-то время Джулия, окончив свою работу, отправилась искать девочку. В зимнем саду ее не оказалось, а ножницы валялись посреди партера. Часть самшитовой изгороди была подрезана, и, как ни удивительно, очень аккуратно. Поднявшись на верхнюю террасу парка, Джулия огляделась. Море в это время ранних сумерек отливало матовым опалом, небо быстро бледнело. Лили и Томазо, перегнувшись через стену в нижней части парка, что-то рассматривали. Джулия не стала окликать детей. Позже она сказала Лили:

— Я рада, что ты подружилась с Томазо.

— Он сделал за меня работу, только и всего. — Лили старалась казаться равнодушной, но потребность поболтать пересилила. Если бы здесь была Элизабет, подумала Джулия, пряча улыбку, я бы никогда ничего не узнала. Как бы между прочим девочка сказала:

— У него нормальный вид, правда? Для итальянца.

У Томазо были черные вьющиеся волосы и влажные темные глаза. Выбитый зуб во рту делал его улыбку какой-то залихватской.

— Ах, для итальянца, ну разумеется, — согласилась Джулия.

После этого настроение Лили резко изменилось. Она предложила более сильным детям игру в прятки и возглавила их прогулки вверх и вниз по террасам парка. А однажды за ужином в трапезной она заняла место рядом с Гвидо и беседовала с ним, в то время как бедняга с жадностью поглощал пищу. Они с Томазо притворялись, что все время случайно наталкиваются друг на друга, и краснели, быстро отводя взгляд.

— А как вы общаетесь? — спросила как-то Джулия. Лили не знала итальянского языка, а Томазо ни слова не понимал по-английски.

Лили казалась удивленной.

— Мы прекрасно понимаем друг друга.

Немного подумав, Джулия разрешила Томазо свозить Лили к морю на старом синем автобусе, который отправлялся дважды в день с площади Монтебелле. А потом эти экскурсии повторялись постоянно.

— А Александр позволяет тебе ездить с мальчиками? — спросила Джулия. — Будь благоразумной, ладно?

Лили спокойно посмотрела на мать.

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Но я же не дурочка.

«Совсем не такая дурочка, какой была я когда-то», — подумала Джулия.

Она написала письмо Джошу. Ей не нужно было описывать Монтебелле или вид, открывавшийся из окна. Спустя несколько месяцев Джош прислал ответное письмо. Он сообщил ей, что работал в Аргентине, а затем, по дороге домой, совершил длительное путешествие через Перу и Колумбию. Джош по-прежнему не был связан узами брака.

И вот однажды вечером произошло неизбежное. Лили пришла домой с красным опухшим ртом и сияющими, как звезды, глазами.

Джулия сидела с Николо над планами и чертежами, присланными специалистами из Рима. Она рассказала старику о Лили и Томазо.

— Разве вы не можете понять их чувств? — спросил он.

Джулия провела руками по лицу, протирая глаза.

— Я уже стара, — ответила она. — Мне тридцать три года.

Николо положил руку ей на плечо. Его прикосновение было сухим и легким, подобно опавшему листу.

— Что же тогда говорить мне после таких слов?

Джулия сжала его руку в своих ладонях.

— Вы никогда не будете старым.

— Я не просто старый, а уже древний старик, — весело сказал Николо. — Как ни грустно, слишком старый для всего, кроме дружбы.

— Это главное, что есть в жизни.

Николо вздохнул.

— Попробуйте объяснить это Лили и ее Томазо.

Лили провела в замке шесть недель. К концу этого срока она стала такой же загорелой, как Джулия, и вытянулась еще больше. Джулии же казалось, что она вот-вот из девочки превратится в женщину.

В день отъезда Лили все, кто был в состоянии, вышли во двор, чтобы попрощаться с ней. Томазо прятался позади толпы до самого последнего момента. Но когда Лили, ища его глазами, стала озираться вокруг, он выступил вперед, поцеловал ее, чисто по-дружески, в обе щеки, а затем опять ретировался на задний план. Лили какое-то мгновение колебалась, потом кивнула. Застенчивая улыбка тронула ее губы. Она подняла голову и быстро пошла за Джулией. В машине, по дороге вниз, она немного всплакнула, потом вытерла глаза и стала смотреть на море.