— Чего вы все меня ругаете да пугаете, — вдохнула она. — То эти две шлюхи с хвостами терроризировали, теперь и ты начал. Я на сцене почувствовала, что ты хочешь напугать, но я-то тебя знаю всего, со всеми косточками, и решила не поддаваться. И выстояла!

— Какие шлюхи с хвостами? — спросил тихо Егор, его стала трясти мелкая дрожь; отчего, сам не понимал, но почувствовал опасность.

— Да привязались тут, сама согласилась их поселить на время. Теперь в общагу боюсь вернуться, одна все еще там сидит. Не надо о грустном, миленький, чего доброго, за чокнутую посчитаешь.

— Расскажи мне о них, — сказал Егор.

— Нечего рассказывать, — буркнула недовольно Фелиция.

— Одна здоровенная, властная. Другая альбиноска, с белыми волосами и немая. Так? — спросил Егор.

— Нет, ничего подобного. Да и не обращай ты на мои рассказы внимания. Наврала я, всего лишь напилась со скотами, сама не знаю зачем. Нам выходить, завязывай с расспросами...

Они вышли из трамвая и пошли по красивой заснеженной улице. Света осталась в трамвае, но следующая остановка была сразу за углом, Фелиция подозревала, что девица выскочит там и снова увяжется за ними.

Ярко сияли в черной густой ночи синие и желтые лампы фонарей. Справа от них громоздился нелепый ящик Мариинского театра. Они перешли улицу, по переулочку направились к Мойке. Сзади их нагоняли двое парней в черных кожаных куртках. Егор завел девушку в подъезд, якобы погреться у труб с горячей водой, на самом деле хотел пропустить парней бандитского вида. Фелиция догадалась, съязвила:

— Чудак, ты никого не бойся. Я сегодня такая сильная, я этих лопухов изувечу, если они тебя хоть пальцем тронут.

Егору очень не нравились ее шутки, но молчал. Два моста, один ажурный, с чугунными перильцами, предназначенный для пешеходов, другой для трамваев и машин, — ждали их. На пешеходном стояла старушка с собакой. Животное с высоты пускало струйку в Мойку. Егор решил миновать мостик, пошел ко второму, с рельсами.

— Нет, пойдем по этому, — воспротивилась Фелиция. — Он называется Мост Поцелуев. Все влюбленные должны сюда приходить и целоваться для прочности своего чувства.

Они поднялись на выгнутый горб моста, остановились. На льду под мостом лежали спящие утки. Пес сразу заинтересовался Егором, подбежал и обнюхал его башмаки.

— Не бойтесь песика, песик у нас добрый, — засюсюкала старуха, заметив, как Егор отдергивает ноги.

Решительно пригнув к себе голову Егора, Фелиция впилась губами в его рот, какими-то глотательными движениями старалась забраться глубже, внутрь, словно высасывая из источника влагу. Сперва это было приятно, затем Егор почувствовал неестественность этой показушной страсти, легонько попытался ее отодвинуть. Фелиция не отпускала, сильно прищемила зубами его губы, так что брызнула кровь. Ее длинный проворный язык забрался в дырки его горла, он понял, что задыхается.

Среагировав на его брыкания, зарычал и ощетинился пес. Гавкнув, впился клыками в его лодыжку, сразу прокусив до кости. Егор яростно засопротивлялся, отдирал от себя девушку, ее приросшую физиономию, одновременно пиная наугад пса, болтающегося на ноге. Удалось с размаху ударить пса о чугунный столб — пес завыл, разомкнул клыки и сорвался с ноги Егора вниз, под мост. Фелиция, будто безумная, цеплялась руками, не давая ему вырваться — хватала за руки, одежду, и ногтями, как граблями, прошлась по его щекам, оставляя глубокие рваные царапины. Ее волосы выбились из-под шапочки, на нее летела его кровь — зрелище было настолько омерзительное, что Егор ударил ее в грудь кулаком. Девушка отлетела, упала и покатилась с моста обратно на набережную.

— Сволочь, что ты делаешь? Ненавижу! — крикнула Фелиция.

Тут еще и бабка налетела, ухватисто подсела под него, пытаясь толкнуть на перила и дальше, с моста. Егор почти перевалился, никак не ждал от старухи такой силы, чудом успел удержаться руками за чугунные узоры на ограде. Стукнув подошвами, башмаки вернулись на камни моста. И он успел заметить, отбиваясь от старухи с серым высохшим лицом, как там, за лежащей и вопящей Фелицией, движутся тени новых женщин. Ни смотреть, ни решать, чего им всем нужно, он не стал. Прыжком обогнул старуху и помчался по шпалам трамвайных путей, вдоль мрачных стен порохового арсенала, успевая прихрамывать из-за жгучей боли в прокушенной ноге.

И бежал, не оглядываясь, долго. Миновал площадь Труда, взбежал на мост лейтенанта Шмидта. На мосту дул сильнейший штормовой ветер с залива. Мост дрожал, скрипел, ворочался, будто космическая махина перед стартом в небо. Вибрирующие листы металла уходили из-под ног бегущего. Он задыхался, очень больно щемило в животе, холодной слякотью булькала в ботинке кровь, и огненными стрелками кололись на каждом прыжке поврежденные мышцы ноги. Кто-то шел навстречу ему по тротуару моста. Егор шарахнулся в сторону, не дожидаясь, когда тот начнет нападать. Фигура идущего заметалась, отстала и потерялась сзади, потому что бежал Егор очень быстро. А впереди он снова видел поджидавшее его существо — укутанный в тулупы рыбак сидел в начале моста, потряхивая спиннингом над ледяным каркасом невского русла. Рыбак встал, заслышав топот бегущего, повернулся и вышел навстречу.

— Прочь! Раздавлю! Удушу, гадина! — завопил гневно Егор.

Рыбак все-таки занервничал. Мелкими гадливыми шажками на тоненьких ножках отпрянул с пути Егора, но тут же свернулся в комок, и хрустящим на морозе шаром из овчины покатился под ноги Егора. Егору пришлось изо всех сил прыгнуть, лететь вверх и вперед, чтобы не задеть препятствие и не упасть. Куда-то унеслись сбоку черные перила, показалось, что он взлетел слишком высоко над мостом, что парит в пустоте над рекой. Оставалось лишь распластаться черной летучей мышью, заледенеть внутри ураганного шелестящего ветра, упасть на лед, изломать себя и камнем уйти на дно...

Но он не упал. Приземлился на обе ноги (отчего хрустнули в ступнях кости, отдачей боль ударила по ногам до бедер) и снова побежал, как хромая запуганная кляча, шарахаясь от фонарей и теней редких прохожих. И за клячей на оставленных в мерзлых сугробах вмятинах стыли бисеринки крови...

А ведь Света не могла не последовать за ними. Фея с утра пришла в таком блаженном виде, так потягивалась и жмурилась, что любой девчонке стало бы ясно, насколько хороша была ночка. Еще и сболтнула им с администраторшей, с видом холеной сытой кошки (медленно распахивая и прикрывая глазища), — что если и есть в городе лучший ебарь, так это он, Егорушка, и такого никому никогда не испытать, а она, видите ли, испытала и будет крепко держать блаженного новгородца в кулаке. Сама Света провела ночь с Петуховым, пьяным, хмурым, бессильным в постели. Петухов давно спивался, в последнее время пристрастился колоться, поэтому их сожительство было почти номинальным. И Свете, конечно, стало обидно и завидно. Что-то в ней возмутилось, распалилось, она решила сразу, без обиняков: отобью!

Она признавала, что Фелиция крута и сильна. Но себя считала похитрее и половчее. Ведь с Петуховым Фея тоже первой переспала, когда тот только объявился в Корабелке, — да не с Феей живет Петухов, и не Фее доверил лучшую роль Офелии. С Егором может случиться то же самое. Еще и Петухов ночью сказал ей, что если Егор с пути не свернет, то лет через пять станет звездой всесоюзного масштаба! И он, Петухов, собирается вместе с Егором, в одной связке, рвануть наверх.

— Смоктуновский раньше мог такое же на сцене вытворять, а теперь никто не может. Это уже не перевоплощение по Станиславскому, не реалистические добротные портреты, а какие-то мистические штучки, метафизика лица и тела, — задумчиво поделился с подружкой мэтр.

Она слушала, смотрела на своего старого и больного любовника, с лицом обрюзгшего мальчика, и думала, что опять промахнулась. Лет пять назад нашла себе «гения-живописца», чего только с ним не вытерпела, а он один уехал за бугор. Даже письма, не то что вызова или посылки, не дождалась, утешаться можно было одним — там его действительно признали за дарование, выставки и вернисажи шли чередой. А Света нашла для себя Петухова, разузнав, что и он ходит в непризнанных гениях. Кто-то сказал ей, что во время стажировки в БДТ Петухов помог своими ценными наблюдениями Товстоногову при постановке «Истории лошади». Да вот слаб здоровьем Петюньчик Петухов, загнется от героина раньше, чем куда-либо пробьется.