Я чувствовала себя защищенной и ухоженной. Еда неизменно была готова вовремя, лучшая подруга сидела со мной за одной партой, Джет всегда приносил палку обратно, когда ее бросали в парке Чейз. Тетушка Пегги будила меня каждое утро и каждый вечер заглядывала ко мне после того, как я искупаюсь, чтобы убедиться, что я хорошо укрыта, и поцеловать меня на ночь. Если я падала, она помогала мне подняться, если я обдирала колено, она промывала ранку и закрывала ее пластырем. Она была так добра ко мне, что у меня не было ни капли сомнения, что она моя мама, потому что мамы всегда были добры к детям в сказках, которые мы читали. Тетушка Пегги улыбнулась, когда я однажды заговорила с ней об этом, и в ответ сказала: «Нет, я твоя тетушка, Сэм, твоя и всех детей, что здесь живут».

Однажды мы играли во дворе в салки. Аманда погналась за мной, и, так как я бежала со всех ног, я упала и ободрала коленку. Было больно, я расплакалась и заковыляла в дом — пожаловаться тетушке Пегги.

— Храбрые девочки не плачут, ш-ш, не плачь и дуй на коленку, чувствуешь, как боль исчезает?

Мне не хотелось переставать плакать, но я послушалась тетушку.

— Вот теперь ты храбрая девочка. Чувствуешь, уже совсем не больно?

Я расплылась в улыбке — мне понравилось быть храброй.

Время от времени в детском доме меня навещал отец. Мне совсем не казалось странным, что он приходит, а потом уходит. Он приезжал, разговаривал с воспитателями в кабинете, выходил оттуда, гладил меня по голове и угощал конфетами, а потом уезжал. В детском доме папа был выше всех, он всегда улыбался, и его белые зубы ярко контрастировали с темной кожей. Я не помню, что он мне говорил, я помню только угощения. Правда. Он обнимал меня одной рукой и говорил что-то хорошее, а я вытаскивала у него из карманов конфеты и шоколадки — над чем мы оба смеялись, — которые мы позже съедали с Амандой. Он некоторое время разговаривал с тетушкой Пегги, и они оба смотрели на меня, говоря о чем-то, чего я не слушала. Но между нами ощущалась отчужденность — он никак не был связан с моей жизнью в детском доме. Он был моим отцом, и, кроме этого, я почти ничего не помню о нем. Поскольку я никогда не знала, когда он придет в следующий раз, посещения эти не были для меня чем-то, чего я с нетерпением ждала, или боялась, или что-нибудь в этом роде. Я воспринимала это как нормальный порядок вещей: если падаешь — расцарапываешь коленку; если приезжает папа — в карманах будут сладости.

Привычное течение жизни нарушалось одним исключительным обстоятельством: иногда, когда я возвращалась после игр во дворе, третья кровать в нашей комнате, что стояла рядом с моей, вдруг оказывалась застеленной простынями и одеялами. Я бежала вниз и стучала в кабинет тетушки Пегги, где она уже ждала меня вместе с моей сестрой. Когда Мена оставалась в детском доме, радости не было предела — это событие было важнее Рождества, важнее поездки к морю. Со мной был кто-то мой и только мой, и от этого я чувствовала себя особенной.

Когда она осталась в детском доме первый раз, перемены в комнате озадачили меня, и я не знала, что за странная девочка стоит рядом с тетушкой Пегги. Мне вовсе не казалось, что мы похожи: она была меньше меня ростом, носила что-то вроде длинного платья поверх мешковатых штанов. Хотя волосы девочки были такими же темными, как мои, они были заплетены в тонкую косичку, болтавшуюся за спиной, а глаза ее были широко раскрыты; она так вцепилась в тетушку Пегги, будто ее вот-вот могло унести в открытое море. Я была очень рада новой девочке, с которой можно поиграть, но она оказалась такой стеснительной!

— Сэм, это твоя сестра Мена, — сказала тетушка Пегги. — Она немного поживет с нами. Поздоровайся с ней.

Моя сестра? Конечно, я понимала, что это означает, но я ничего не знала об этой девочке. Я улыбнулась Мене, которая настороженно поглядывала на меня. Я подошла ближе и пожала ей руку.

— Привет, — сказала я.

Она по-прежнему молча на меня смотрела.

— Почему бы тебе не проводить Мену наверх и не показать ей, где она будет спать? — произнесла тетушка Пегги. — Мы положили кое-какую одежду в нижний ящик комода. Почему бы тебе не помочь Мене переодеться? Возможно, она поиграет с вами, но не захочет пачкать свою красивую домашнюю одежду.

Что значит — домашняя одежда? Она ведь сейчас дома, не так ли? Но взрослые иногда говорили странные вещи, поэтому я развернулась и, держа Мену за руку, зашагала вверх по лестнице.

Я так гордилась! Моя сестра — моя собственная сестра! Больше ни к кому в детском доме не приезжала в гости сестра. Мне повезло, что она здесь, со мной, и я пылала от радостного волнения. Первым делом я покажу ей свою комнату, похвастаюсь ею перед Амандой, а потом мы пойдем во двор и будем резвиться, качаться на качелях. Быть может, она знает что-то такое, во что можно поиграть в лесу, чего не знаю я.

Мы поднялись на второй этаж, и Мена села на кровать, позволив мне доставать из ящика одежду. Она решала, что будет носить, а что нет. Мы выбрали несколько брюк, потому что Мена не хотела оголять ноги, и яркую кофточку с длинными рукавами. Аманда вошла в комнату и остановилась в дверях. Я предложила ей поздороваться с моей сестрой. Потом мы побежали вниз по лестнице и направились сразу в сад. Сердце мое едва не разрывалось от волнения и гордости. Я показала сестре качели, и та осторожно вскарабкалась на сиденье. Мена не знала, как отталкиваться ногами, чтобы раскачаться, поэтому я стала сзади и начала толкать.

— Не так сильно! Не так сильно! — Она взвизгнула, напуганная скоростью и высотой.

Мне хотелось сесть рядом и покататься вместе с сестрой, но она не могла раскачаться сама, а я не хотела, чтобы ее толкал кто-то другой.

— Эй! — крикнула я, бросившись бежать по лужайке. — Давайте играть в прятки.

Аманде пришлось искать нас обеих, потому что Мена не хотела прятаться в одиночку. С ней было трудно играть даже в салки: когда она водила, мне приходилось бегать медленнее и позволять себя «запечатывать», потому что ей не под силу было нас догнать. Но все это не имело значения; она была моей сестрой, и я знала, что должна заботиться о ней здесь, где для нее все чужое.

Я не спрашивала, почему она здесь, откуда она приехала и знала ли до сегодняшнего дня, что у нее есть сестра. Это был мой дом, мой мир, а она приехала ко мне в гости. Точно так же, как отец приезжал и привозил мне сладости. Мена пришла и осталась со мной в моей комнате.

Мена была старше меня, старше на целых два года, но я чувствовала, что должна все ей показывать и всему учить. Она казалась мне очень стеснительной и совсем не храброй; мы с Амандой любили перед сном рассказывать истории о гоблинах из Кэннок Чейза, но Мена так пугалась, что заставляла нас закрывать окно, поэтому мы приучились не рассказывать при ней страшилок. Она появлялась у нас раза два в год; я точно не знаю, подолгу ли она оставалась с нами — может, на несколько недель, а может, и на все лето.

Жизнь в детском доме сделала меня храброй, потому что я не знала там ничего такого, чего можно бояться. Я никогда не страдала от холода или голода. Моя одежда постоянно была чистой, а когда я возвращалась домой из школы, меня всегда тепло встречали. Моя жизнь была идеальной.

Пока я не встретилась с матерью.

2

Должно быть, это произошло на каникулах: я не ходила на занятия в школу, и со мной была Мена. То был последний день ее очередного визита, и мы знали, что папа уже приехал ее забрать, поэтому мы обе спустились в кабинет, когда настало время ей уходить. Однако на этот раз отец был не один и не стал наклоняться ко мне, чтобы погладить по щеке и угостить конфетой, как это обычно бывало. Вместо этого он поднял мою руку и вложил ее в ладонь женщины, что приехала вместе с ним. Она была худее и немного ниже папы и не улыбалась мне, а, казалось, внимательно меня изучала. На ней была такая же странная одежда, как и на Мене, когда та приезжала в детский дом и еще не успевала переодеться в джинсы. А еще ее голову покрывал шарф. Я решила, что она выглядит очень серьезной и умной.