- Они не станут меня слушать. Никто не примет эту идею. Мне жаль, но я их хорошо знаю. Они все эгоисты, и только страх может заставить их действовать. Они не такие, как я, как мы двое. Вы же видели милиционера - вот вам человек.

- Возможно. А возможно, и нет. Но вы ведь не забыли свое обещание. Достаточно будет и одной жизни. Я выбрала вас моим преемником. Это и будет вашей миссией, вашим Евангелием, которое вы отныне будете проповедовать.

- Еще один вопрос...

- Да, паромщик?

- Когда голоса говорили мне о чьей-то неизбежной смерти, я думал, что они имеют в виду ту, кто была рядом со мной. Я ошибался, ведь так?

- Да, - ответила машина. По ее экрану уже явственно бежали помехи, а изображение расплывалось. - Они говорили не о вашей спутнице. Это пророчество относилось ко мне. Это правда.

- Жаль, что ей придется умереть, - тихо сказал паромщик.

- Жаль, что мне придется это сделать. Другого выхода нет. Прощайте.

Аккордеона звуки тают

В эфире несказанно-нежном,

И тихо бабочки летают

В его потоке безмятежном.

Электрогенераторы закашлялись, после чего вовсе остановились. Неоновые лампы на потолке погасли одна за другой. Бобины с магнитными лентами больше не вращались, а на экране теперь была только космическая чернота, в которой отражались смутные силуэты путешественников. Стебли, что еще оставались на полу, больше не вспыхивали электрическими огнями. Казалось, они увядают: их зелень заметно поблекла. Паромщик приподнял один из отростков и отпустил его. Тот упал, вялый и бесформенный, как водоросль. Под этим куполом больше не было ничего живого. Растительные мускулы, порождение Сущности, не выжили после ее смерти. А машина заснула навсегда. От творения, стоящего на следующей ступени эволюции, осталась только тусклая пластиковая оболочка и непроницаемое стекло. В зале вновь воцарилась тишина, окутывая своим покровом разбросанные щиты, груды мусора и холодные кирпичные стены. Паромщик обнял девушку, крепко прижал к груди и закрыл глаза. Перед его внутренним взором пронеслись картины их долгого путешествия. Теперь он наконец постиг смысл того зова, который он всегда ощущал в самой глубине своей души. Его сердце наполнилось смешанным чувством, в котором радость перемежалась с бесконечной грустью.

Паромщик и девушка вышли из здания; глаза их сияли. Они вновь поднялись на холм, откуда они недавно смотрели на фабрику. День медленно клонился к закату. В воздухе, казалось, разливался легкий неуловимый аромат. На тщедушных ветвях окрестных деревьев появились птицы с белым оперением. Мир вокруг них словно очнулся от глубокого оцепенения, как если бы кто-то разбил невидимую преграду. Тяжелое ярмо страхов и предубеждений, темная сила, которая наполняла зону, таяла на глазах. Девушка что-то напевала. Оказавшись на вершине холма, паромщик направился к молодому дубку, у которого он оставил свою сумку. На одной из веток из набухшей почки уже появился розовый цветок. Приближались сумерки. Глядя на пламенеющее небо, паромщик ощутил невыразимое спокойствие, а при мысли о наследстве, доверенном ему вычислительной машиной, он почувствовал в глубине души, в самых затаенных складках своего свободного сознания, какая на него свалилась ответственность. Ему открылась основополагающая суть этого мира и людей в нем - компьютер заставил его понять это.

Он навсегда останется паромщиком - то есть проводником.

Здесь, под светом луны, они провели пятую ночь в зоне - тихую волшебную ночь, мерцающую мириадами звезд и не меньшим количеством надежд. Девушка спала, уютно устроившись в объятиях своего мужчины. Паромщик так и не выкурил свою последнюю сигарету.

Обещание есть обещание.

Глава 11

Ребенок сидел на краю тротуара. Мелкий дождь падал на кровли домов, на убогие хибары под рифленой жестью, и хотя сидящему то и дело приходилось вытирать холодные капли, что струились по лицу, он не спешил спрятаться в укрытие. Равнодушие, подобно сну, владело им: не хотелось ничего. Рассеянным и отрешенным взглядом смотрел он на пустынную площадь, на покореженные карусели, которые слегка поворачивались под резкими порывами ветра. Зрелище явно было ему в диковинку. Детская вертушка медленно крутилась против часовой стрелки; изъеденный ржавчиной механизм скрипел, а временами завывал, словно умирающее животное. Качели, некогда выкрашенные в голубой цвет и превосходно отлаженные, также несли на себе следы медленной эрозии. Клочья парусины хлопали по ветру, словно привидения, рвущиеся с цепи. Мальчику хотелось есть; силы оставили его. Он был один - затерянный во взрослом мире, ни ценностей, ни обязательств которого он не понимал. От этой безысходности в его сердце давно поселилась глухая тоска -- притяжение бездны. Капли дождя, что не переставая бежали по бледному лицу, напоминали ему, что он еще жив - в общем, довольно слабое ощущение, но тем не менее. Вдалеке слышался жалобный скрежет старого чахоточного локомотива, а мимо проносились желтые фары дребезжащих автомобилей, рассекая тяжелый сумрак умирающего города.

Из ниоткуда появился человек и сел рядом. Он подошел так тихо, что в первую секунду ребенок принял его за бродячую собаку - здоровенного пса, -- но не испугался. Мужчина был высокого роста, в старом, желтого цвета плаще; лицо полностью скрыто в складках капюшона. Тонкие струйки воды струились по его блестящему дождевику, образуя на ткани сверкающие серебряные дорожки. Человек не произносил ни слова, лишь молча смотрел вместе с ребенком на городской парк, раскисший под дождем: бамперные машинки на старом автодроме, похожие на толстых жуков, расползшихся в разные стороны, огромное колесо обозрения с ржавыми кабинами.

Из складок плаща внезапно появилась крупная рука. На ладони лежал странный плод, похожий на грушу, который мужчина протянул ребенку. Тот улыбнулся и с видимым удовольствием вонзил зубы в сочную сладкую мякоть. С его подбородка закапал сироп, смешанный со слюной. Издалека доносились глухие раскаты грома и голодное сердитое карканье ворон.

В городе ничего не изменилось и вряд ли когда-нибудь изменится. Спасение находилось по ту сторону ограды, среди зелени. В деловом районе города, на верхнем этаже одного из зданий старик сжимал в объятиях дочь, которую считал навсегда потерянной. А она с нежностью водила рукой по его круглому морщинистому лицу, вытирая его слезы и рассказывая об истине, которую она узнала. Счастью не было конца.

Пробившись сквозь тяжелую пелену рыхлых облаков, дневной свет озарил все вокруг странным, необыкновенным сиянием. Когда мальчишка покончил со своей грушей, человек осторожно взял его за измазанный подбородок и опустился перед ним на корточки, чтобы его взгляд оказался на уровне потухших глаз ребенка. Лицо мужчины выражало глубокую симпатию. Дождь уже прекратился, и серые тона городского пейзажа, казалось, посветлели. Приближалась теплая пора.

-- Скажи, дружок, ты когда-нибудь видел слона? Самого настоящего?

Стоя у окна своей комнаты в отеле, Соколов молча смотрел на расцвеченный огнями мост через Неву. Несмотря на поздний час, на льду замерзшей реки еще резвились дети. Красивые молодые девушки изящно скользили на коньках, откинув капюшоны и заложив руки за спину, наслаждаясь последними минутами по полного наступления ночи. Черный автомобиль уже третий час стоял, не двигаясь с места. Агенты сменяли друг друга каждые двенадцать часов. Инженер наблюдал за ними, осторожно спрятавшись за шторой. Он видел, как они вылезали из машины, и, чтобы размяться, начинали топать ногами по белой мостовой и размахивать руками. Появлялись следующие четыре сотрудника и усаживались в автомобиль, в то время как их предшественники уходили прочь. Процедура всегда была одна и та же.