-- Сейчас мы здесь, -- сказал он. -- А направляемся мы сюда, -- его палец уперся в большой черный квадрат. - Нам надо пройти еще километров десять. Вот эта метка должна обозначать фабрику. Это соответствует моему рисунку.
-- Я ничего такого не вижу. Это может означать все, что угодно, -- засомневалась девушка.
-- Нет! Схема не может врать. Схемы на это не способны. Идти надо сюда, и именно сюда мы и пойдем. Чем дальше мы продвигаемся вперед, тем больше я верю в эту фабрику. Теперь нам надо найти стража или те боксы. Ну, по дороге разберемся. Сейчас мы должны покинуть рельсы и идти прямо на север.
-- Мы что, уходим? А мы не можем отдохнуть здесь немного? Там, внизу, есть дома; мы найдем какую-нибудь комнату, а завтра с утра тронемся в путь. Я страшно устала, мне надо поспать.
-- Ты уже говоришь об отдыхе? Сейчас всего лишь пять часов вечера. Еще светло; не стоит терять это время.
-- Ну нет, усталость сильнее меня. Той ночью я неплохо выспалась, но я больше не могу. Я не отказалась бы остаться здесь на ночь.
-- Ты плохо себя чувствуешь? Зона обострила твою болезнь, как ты считаешь?
-- Возможно, но я справлюсь. Мне только нужно отдохнуть, а здесь это в самый раз. Думаю, завтра мне будет лучше, -- объяснила она.
-- Ладно, будь по-твоему. Проявим благоразумие и останемся здесь на ночь. Я обыщу дома. Может, мне удастся найти еду, воду, еще какие-нибудь мелочи, которые могут пригодиться в дороге. Эти оставленные деревни обычно таят в себе несметные богатства. Когда произошла катастрофа, люди ничего не захватили с собой. Просто не смогли. Пусть мы потеряем здесь время, но мы хоть проведем его с выгодой.
Пока они шли по пыльной дороге к первому дому, паромщик снова обратил внимание, насколько усилилась бледность его спутницы. Ей очевидно стало хуже. Он забеспокоился, как бы ее болезнь не осложнилась на этих негостеприимных землях. Последние несколько дней они пребывали в постоянном все возрастающем стрессе. Нагрузка оказалась слишком тяжелой для молодой девушки. Паромщик старался не думать о плохом. Он боялся ее потерять. Он боялся снова погрузиться в омут одиночества своей жалкой жизни.
Стоило паромщику взяться за дверь, как раздался пронзительный скрежет сдвигаемой мебели. Прежде чем покинуть дом, его обитатели наспех забаррикадировали вход. Паромщик толкнул сильнее, и они услышали, как на пол обрушилось множество предметов. Сквозь узкую щель им открылся коридор, освещенный вечерним солнцем, а в нем - нагромождение всякого хлама, среди которого можно было заметить разбитый посудный шкаф, стул и какие-то доски из светлого дерева. На пыльном паркете поблескивали осколки тонкого фарфора. Одна тарелка уцелела, остальное же напоминало звезды и причудливые фигуры. Девушка состроила забавную гримаску, обозревая весь этот бедлам, вызванный их вторжением. Паромщик концом сапога отшвырнул пару длинных острых осколков, после чего прошел в комнату. Дом оказался просторным, красивым и роскошно обставленным. Время не оставило следов на плотных обоях и легких оконных занавесях. Все было на своих местах, без малейшего намека на запустение, почти безукоризненно. Картины, опять фотографии, расставленные на комодах и полках, и даже рояль - вещь, говорящая о высоком положении прежнего владельца. Мебель и наиболее хрупкие предметы обстановки были укрыты белой материей. Обнаженная сабля нависала над внушительных размеров камином, угрожая трем изящным серебряным подсвечникам. В соседней комнате обнаружилось полдюжины потрепанных альбомов, нож для резки бумаги, и во всех углах, куда ни глянь, везде: на этажерках, под старым низеньким столиком - завалы устаревших фотографических принадлежностей: ванночки для проявителя, фильтры из затемненного стекла, подернутые патиной времени, открытые коробки и герметично закрытые контейнеры, вспышки и увеличители, разъезжающиеся горы неиспользованной фотобумаги всех видов, и от этой вороха старой сепии исходил отталкивающий химический запах - эфирный дух старости.
По парадной лестнице девушка медленно поднялась на второй этаж. Паромщик проводил ее взглядом, отметив осторожность ее кошачьей походки; несомненно, устала, подумал он. Пару секунд спустя он услышал скрип двери и радостный возглас. В закутке, прилегающем к основной комнате, она обнаружила ванную. Против всех ожиданий, из крана до сих пор текла прозрачная вода. Паромщик услышал мягкий стук капель, приглушенный тонкой перегородкой, разделяющей комнаты. Водопровод и нагреватель на крыше все еще функционировали. Паромщик не стал подниматься наверх, подумав, что этот час лучше провести с пользой. Он решил на время оставить девушку и пойти обследовать городок. Эти водные процедуры, конечно, затянутся надолго. Когда дверь захлопнулась за ним, в глаза ему ударили лучи заходящего солнца. Он козырьком приложил руку ко лбу. Одно здание среди прочих привлекло его внимание.
Фасад дома на другой стороне улицы сверкал ослепительным светом, рассыпался искрами, как горящий факел, и магнитом притягивал взгляд паромщика. Он медленно приблизился, положив правую руку на пояс, поближе к ножу, готовый немедленно среагировать. Он до сих пор чувствовал, что за ним следит тысяча глаз, но здесь это ощущение, казалось, многократно усилилось. Какое-то время сквозь приоткрытое окно до паромщика еще доносился смех девушки и шум воды в ванной. Но по мере того, как он отдалялся, звуки слабели. Наконец он ступил на площадку перед зданием. Оно больше не излучало свет; прежнее сияние сменилось слабыми отблесками в лучах угасающего дня.
Несмотря на грязные потеки, паромщик узнал заколоченную витрину старого магазина - что-то вроде бакалейной лавки, если верить траченной временем вывеске над входом. За стеклом, покрытом паутиной трещин, между уцелевшими планками деревянной рамы, он заметил противогаз, алюминиевые фляги, еще какие-то предметы, назначения которых он не мог бы объяснить. Среди этого разнородного барахла его внимание привлек отличный ручной фонарь - красивая вещь, совсем новая. Он толкнул дверь, но она не поддалась. Кованую металлическую ручку обвивала цепь; другой конец цепочки крепился к прогнившему дверному косяку. Ухватившись за висячий замок, паромщик трижды дернул на себя всю конструкцию, пока она полностью не вывалилась из пазов под металлический скрежет и треск ломаемого дерева. Над дверью пронзительно звякнул колокольчик, когда паромщик вошел наконец в просторное светлое помещение. Теперь он понял, что здесь так сверкало.
Магазинчик был заставлен зеркалами всех форм и размеров. Их здесь было десятки: большие и маленькие, массивные и легкие, симметрично изогнутые и круглые, плоские и выпуклые, простые и изящно украшенные. Все они были обращены к улице, так что солнце, проникая сквозь остатки ставней, сияло в глубине зеркального стекла как космический огонь. Жара стояла почти невыносимая. Паромщик первым делом снял с полки, попутно опрокинув два-три лежащих рядом предмета, красивый сверкающий фонарь, который он заметил в витрине. Большие солевые батарейки были на месте. На цилиндрическом корпусе выступил протекший электролит, и паромщик отчасти стер его, когда нажал на крупную латунную кнопку. Фонарь сносно работал; с его помощью паромщик осветил темное пространство под прилавком, после чего убрал его в свою сумку, так же как и четыре новых батарейки, обнаруженных в глубине скудного ящика, рулон клейкой ленты, точилку для карандашей и бритвенный станок. Касса была слегка выдвинута, открывая взору свое пустое содержимое; эту пустоту облюбовали какие-то насекомые - что-то вроде крупной тли. Паромщик брал очередной предмет, быстро осматривал его, чтобы убедиться, что он в хорошем состоянии, и если находил вещицу полезной, убирал ее в свою сумку. Все прочее оказывалось на полу, камнем брошенное за спину. Очень скоро повсюду валялось множество диковинок - разбитые приборы, поломанные механизмы и какие-то штуки, назначения которых паромщик даже не мог представить. Через несколько минут беглого осмотра паромщик обнаружил за уродливой василькового цвета занавеской дверь на задний двор. Он медленно отворил ее, опасаясь какой-нибудь неожиданности, и тут же почувствовал ветерок на своем загрубевшем лице. Стена в глубине двора, сделанная из волнистого листового железа, была разорвана, как бумага, а сквозь нее прорастало невиданное растение: мощный ствол, зеленый и переливающийся, по которому разбегались маленькие точки всех цветов - изумрудные, оранжевые, лазурные, кроваво-красные, серебряные, золотые. Но то, что открывалось за этой невероятной живой колонной, впечатляло еще больше.
