— Иди ко мне, песка моя невоспитанная. — И кладет руку мне на голову.

Когда Па в разговоре забывает про меня и снимает руку, я подлезаю головой под его ладонь и снова вскидываю его руку себе на голову и замираю от блаженства.

А на Таря я не обижаюсь, я уже знаю, что на родственников обижаться бесполезно. Родственники — это навсегда!

А уж если совсем откровенно, я думаю, что Тарь просто завидует нашему счастью.

Но собаки — это не главная тема у Па и Таря, главных тем две: Штеер и дача.

Па и Тарь очень любят автомобили, только они — не как все люди. Все хотят иметь красивую, сильную, новенькую машину. Против этого Па и Тарь не возражают, им тоже нравятся новые машины. Но больше всего в жизни они любят старые, и чем допотопнее, тем лучше.

У них есть такой автомобиль один на двоих, предмет их гордости и любви — австрийский Штеер-220. Ему больше тридцати лет.

Па купил Штеер на своем авиационном заводе, куда пошел работать после того, как его в очередной раз выгнали из очередного института за драку. Там Па начал «трудиться копировщицей», как он говорит, потому что копировали чертежи в основном девушки. И там, на заводе, случилась очень важная для Па встреча с человеком, которого он потом всю жизнь вспоминал с уважением и любовью и считал своим Учителем.

Его фамилия была Брискин.

Па рассказывал, что этот завод при Сталине был авиационной «шарагой», куда собрали лучших авиационных специалистов, предварительно их арестовав. Вот и Брискин тоже был заключенным. Он даже не имел права ходить по заводу без своего личного конвоира Васи, только Брискин был хоть уже и немолодой, но быстрый, легкий на подъем, а Вася «спал на ходу». В результате Брискин все время терял своего конвоира, а потом спохватывался, бегал по заводу и спрашивал:

— Вы моего Василия не видели?

Па узнал Брискина, когда его уже освободили и у него была справка (как у бабы Муры), что он — не «враг народа».

Он остался работать на заводе и еще прожил несколько лет и успел многое — в том числе и для Па: из строптивого мальчишки, драчуна и задиры сделал настоящего инженера. Па потом окончил авиационный институт, но говорил, что в его образовании это были «семечки»: всему основному его научил Брискин.

Вот как раз во время этого чудесного превращения нашему Па выпал еще один счастливый случай: у них на заводе стало известно, что совсем дешево продается трофейный австрийский автомобиль Штеер-220 выпуска 1939 года. Он был привезен из Германии после войны вместе с другими трофеями — станками и прочим оборудованием — и был совсем не нужен заводу.

Па как увидел эту машину так сразу и влюбился на всю жизнь.

У машины был откидной верх (это называется «кабриолет») и всего две дверцы, сзади укреплено запасное колесо, и она была такая длинная, что, когда она поворачивала («совершала маневр», говорил Па), она перегораживала всю дорогу, обе полосы.

Это была воплощенная мечта!

Па как раз тогда зачитывался Ремарком, его «Тремя товарищами» с их старым другом — автомобилем «Карлом». И Па понял, что такой случай выпадает раз в жизни! И его нельзя упустить!

Жизнь завертелась в стремительном темпе: Па продал свой мотоцикл, получил деньги и, не выпуская из рук драгоценной пачки, завернутой в старую лохматую газету, помчался звонить Тарю. В телефонной будке он положил пакет на полочку и стал договариваться с Тарем о встрече, чтобы поскорее вместе забрать Штеер.

Времени оставалось мало, и Па, выскочив из будки, помчался на автобус и тут внезапно остановился… Он обнаружил, что забыл деньги на полочке. С бешено бьющимся сердцем Па рванул обратно… Но полочка была уже пуста.

Однако Па уже ничто не могло остановить. Он снова собрал деньги (у друзей и родных), и наконец — Па не верил собственному счастью! — заводской грузовик вывез на буксире ЕГО машину за ворота.

Дальше Па должен был ехать сам. Часть его друзей загрузилась в машину, остальные и любопытствующие сгрудились вокруг. Под их приветственные клики машина тронулась, проехала несколько метров и… остановилась.

Несколько часов Па вместе с добровольными помощниками пытался разрешить загадку: все было исправно, но машина ехать не хотела.

Разошлись по домам любопытствующие, дождь разогнал помощников, и вдруг Па вспомнил, что ему говорили про секретный рычажок, отключающий подачу бензина, — так когда-то боролись с угоном машин.

Па нашел рычажок, повернул… и с облегчением вытер измазанное лицо грязными, в масле, руками.

Потом Па ехал домой, в Пушкино, и сердце его пело от немыслимого счастья!

Вслед за Па все в семье стали называть машину ласково — Штееруша. Когда Штееруша выезжает на улицу, все окрестные мальчишки бегут за ним и кричат:

— Антилопа-Гну! Антилопа-Гну! — А взрослые оборачиваются и смотрят вслед.

Если мы где-нибудь останавливаемся, вокруг нас всегда собираются прохожие; мне даже смешно: у этих дядек при этом такое же выражение лица, как у детей в игрушечном магазине. Они подолгу рассматривают Штеерушу, и кто-нибудь обязательно спрашивает:

— А начинка у нее родная? — Как будто это не машина, а какая-нибудь конфета или пирог. Па или Тарь молча поднимают капот и с деланно равнодушным видом отходят в сторону. Па закуривает сигарету, а Тарь не выдерживает и начинает с жаром все объяснять. Дядьки засовывают головы внутрь и уважительно говорят:

— Смотри-ка, и мотор родной!

— Шесть цилиндров!

Это они думали, что машина только сверху Штеер, а на самом деле внутренности у нее от какой-нибудь «Волги». Но Па и Тарь — настоящие автомобилисты и особенно гордятся, что у Штееруши все детали свои, «родные».

Поэтому они все время ведут переговоры с другими такими же любителями старинных автомобилей, обмениваются или покупают нужные детали. Все свободное время они вымачивают в керосине какие-то ржавые железки, чистят их, ремонтируют, разбирают Штеерушу до винтика и снова собирают. Несколько раз они перекрашивали Штеер, так что он был, по определению Па, то «Белая лебедь», то «Кость от слона», а сейчас «Спелая вишня».

Но Тарь любит не только возиться со Штеерушей, но и ездить на нем. При этом Тарь обожает повторять номер, описанный у Ремарка: увидит на дороге за собой нагоняющие его «Жигули» или даже «Волгу» и начинает «делать вид» — тащится еле-еле, по-стариковски. «Волга» лихо обгоняет Штеерушу, и ее пассажиры показывают на нас пальцами и смеются. Но тут начинаются чудеса: Штеер почему-то не отстает. «Волга» набирает и набирает скорость, а Штеер все рядом. В «Волге» начинают волноваться, а мы все сидим с безразличным видом, только Ма говорит сквозь зубы:

— Штеер сейчас рассыплется!

— Не говори под руку, — толкает ее Аня.

Наконец водитель «Волги» делает знак, просит Таря остановиться и выходит посмотреть Штеерушу. Тарь сияет.

А у Па главное увлечение — «ковыряться» в машине и решать всякие технические задачи, так что нашей Ма стоит больших сил уговорить его поехать куда-нибудь.

И то правда, Штееруша все-таки очень старенький, и у него очень часто что-нибудь ломается. Поэтому, когда один брат куда-нибудь едет, особенно далеко, второй всегда наготове, чтобы по сигналу или телеграмме хватать нужную запасную деталь и мчаться на помощь.

Еще Па говорит, что, если в машину садится теща, то есть Ба, всегда что-нибудь происходит. Действительно, однажды, когда мы ехали с Ба в машине, вдруг повалил дым. Па быстро остановил Штеерушу и скомандовал:

— Все выметайтесь из машины! Живо!

Мы мигом оказались на улице, я даже удивилась: Ба обычно очень долго, с кряхтеньем и стонами, усаживается в машину и вылезает из нее, а тут — одним прыжком, быстрее меня выскочила.

Оказалось, как раз под тем сиденьем, на котором восседала Ба, загорелся аккумулятор.

В другой раз, опять с Ба, нас стукнула сзади «Волга», в которой ехал важный толстый священник с большой бородой. Встретить попа — и так дурная примета, а уж если едешь с Ба…

В общем, они оторвали у нас глушитель, и всю остальную дорогу до дома — считай, пол-Москвы — на нас не только прохожие оглядывались, но люди даже из автобусов и троллейбусов высовывались, бросались к окнам домов, с таким ревом мы ехали. Когда нас стукнуло, у Ма голова так откинулась назад, что чуть совсем не оторвалась. У нее потом шея две недели болела, но она не жаловалась, потому что, по мнению Па, когда ему приходилось вести машину, во всем и всегда была виновата Ма — «сама напросилась».