Соня прожила ещё три года. Все три года Фил был рядом, они виделись почти каждый месяц, словно Господь возвращал его к девочке из странствий. Он видел, как таял на глазах этот мотылёк, как в её глазах поселилась недетская и мудрость и приятие своего креста, недоступное и для многих взрослых. В последний раз он навестил её в той же больнице, она обхватила своими тоненькими руками его большую ладонь и долго не отпускала. Его просто потрясло её молчаливое мужество. Серьёзно глядя на него она прошептала: - Маму жалко... А ещё, когда я умру, ты приходи ко мне на могилку, как сейчас, чтобы мне было не очень одиноко... А потом мы все обязательно встретимся... Ведь у Бога все живы...
Есть что-то неестественно жестокое в смерти детей. Это словно оборванный полёт, прервавшийся в самом начале, огонь, способный растопить самые ожесточённые сердца, вечная непрекращающаяся и незаглушаемая ничем боль, навсегда остающаяся с нами... Дети это наше лучшее, наше всё, наша надежда и будущее, без них мы никто...
Фил часто приходил на Сонину могилку. Молчаливый мраморный белый ангел был всегда прекрасен, и среди золота и багрянца осени, и в изумруде травы лета , и на переливающемся искорками пушистом снегу. Лицо ангела было неуловимо похоже на Сонино, как будто он на минутку затих, чтобы послушать твои слова, мост между тобою и вечностью, отчаянием и надеждой, верой, что главная встреча ещё впереди...
Фил всегда странно чувствовал себя у этой могилки, словно он такой же маленький ребёнок, пришедший на встречу со своим другом... Как часто мы пытаемся везде успеть и в итоге теряем самое главное. В каждом из нас , взрослых, существует этот ребёнок, о котором мы в постоянной суете забываем, и он потерянный и забытый нами мечется не понимая, что же ему делать... Мы не осознаём, что это и есть самое чистое и лучшее в нас, то светлое , что заложено в нас небесами, что оправдывает само наше существование на этой земле... Пожалуй, главное в жизни попытаться не потеряться и найти контакт с этим внутренним ребёнком, так порою зависящим от нас самих...
Глава 13 , в которой Иван с Маней продолжают дискутировать, как поступить Ивану, а уважаемый читатель заочно знакомится с лучшим другом Мани микроцефалом Шлитци.
Прогулки с собакой, женой , детьми или знакомыми в парке входят в необходимый суповой набор жизни современного горожанина и кто скажет, что это не так может без всяких душевных колебаний плюнуть в автора. Тянет горожанина к природе, чтобы не думали о нём пейзане. Правда, не все доходят до неё родимой. Для иного поедание шашлыка с перемещением пьяной морды в траву и орошение мочой берёзки или рябины уже символ единения с природой, а вот для интеллигентного горожанина это совсем иное - это шарканье по дорожкам парка с обсуждением насущных жизненных проблем. Говорят, очень помогает - оксигенация головного мозга и неторопливость делают своё дело, следствием чего являются благообразно-умиротворённые лица на выходе из парков. А чего не радоваться? Проблемы решены, пошатнувшаяся физическая форма поддержана, единение с природой совершилось.... Так то!..
Вот и Маня с Иваном неторопливо шли по петляющей асфальтовой дорожке Терлецкого парка. Редкие прохожие шарахались от говорящего Ивана, Маню они не видели, так что их разговору никто не мешал...
- Ты понимаешь, Маня, - говорил Иван, - в предлагаемом Вами варианте счастливого будущего не будет ещё одного составляющего моего теперешнего бытия.
- Чего именно? - саркастически усмехнулся Маня. - Семейных ссор?
- Нет, Маня... Друзей... Понимаешь - дру-зей... - по слогам произнёс Иван.
- Друзей... - Маня задумался. - Да, это, пожалуй, действительно важно... очень важно... Дружба вообще нечто иррациоанльное и необъяснимое ... Друзья знают о тебе всё, ну, почти всё и всё равно любят тебя. Любят тебя какой ты есть на самом деле, а не такого каким тебя видят ежедневно другие. Их девиз - видеть и прощать, прощать понимая и принимать забывая. Они наше самое правдивое зеркало. Если ты считаешь друга дураком, то вряд ли ты сам намного умнее его. Дружба - удивительный союз, предполагающий отсутствие вранья и наличие полного доверия, что так несвойственно людям. Это состояние идущее вразрез с их инстинктами и всем опытом их жизни, но это то, в чём они очень нуждаются, без чего не могут существовать, что заставляет их чувствовать свою нужность, часто заменяя семью и многое другое...
Вот у меня есть друг. Это Шлитци. Он... - Маня задумался... А ведь действительно, как сказать, почему Шлитцы стал ему другом. Как объяснить Ване кто он, что это за существо, так изменившее отношение Мани к жизни, возникший в его жизни по маниным меркам так недавно, но ставший столь близким и родным... Шлитци...
Шлитци не был нужен на этом свете совершенно ни кому... С самого его рождения казалось, что все люди отмахиваются от него, как от назойливой мухи. Само появление Шлитци на свет было ужасным грехом. Его мать и отец были родными братом и сестрой. Семья жила в маленькой захолустной квартире пригорода Бронкса в голоде и нищете и появлению лишнего нахлебника никто не обрадовался. К тому же сразу начавшиеся пересуды соседей и знакомых сразу сделали обстановку в семье невыносимой. И было отчего... Шлитци был уродом. Генетика удивительное божество - оно может с лёгкостью забрать лучшее от двух индивидуумов и создать существо на две головы лучше своих весьма посредственных родителей, но в случае близкородственных связей, оно с бдительностью цербера стоит на охране нравственности, постепенно вырождая эти линии и, с завидной регулярностью, производя на свет уродцев. Шлитци родился с микроцефалией . Крохотная головка , практически не имевшая черепа, с глазами на выкате и большими ушами жутковато смотрела на этот негостеприимный мир, заставляя невольных любопытствующих вздрагивать и отводить взгляды при виде этого младенца. За 8 лет жизни у своих родителей Шлитци научился ходить, произносить несколько простых фраз и замечательно прятаться, стараясь не попадаться лишний раз на глаза отцу, который возненавидел Шлитци сразу после его рождения и постоянно бранил и бил его, доставалось и матери, если она заступалась за него. Всё самое хорошее и доброе в воспоминаниях Шлитци было связано с его матерью. Словно утешая это недоразумение природы, высшие силы дали ему то, чего порою не хватает безупречно сложенным здоровым людям - любовь матери. Самую бескорыстную и преданную любовь Шлитци узнал именно от неё. Хромая от природы, она была слаба и очень застенчива. Часто уходила с ребёнком на озеро и там часами разговаривала, нежно обняв своего уродца. Шлитци внимательно слушал её, замирая от удовольствия, и хотя хорошо разговаривать так и не стал, но способность понимать большую часть того, что ему говорили, развил довольно быстро. Она научила его чувствовать людей, он безошибочно различал добрых людей и быстро прятался от тех, кто мог причинить ему неприятности. Однако, и это маленькое счастье Шлитци было не долгим. В 8 лет матери не стало... Она простудилась на одной из их совместных прогулок, развилась пневмония и через неделю она умерла. Всю болезнь Шлици сидел у её кровати, прячась за спинку , когда кто-нибудь подходил к ней. Осознание того, что её не стало, пришло, когда её рука разжалась и перестала сжимать его крохотную ладошку. Уродец долго пытался её разбудить, что-то шепча и толкая ручками её за плечо. Наконец, что замкнуло в его голове и комнатушку пронзил детский крик, полный боли и отчаяния. Прибежавшие родственники во главе с отцом с трудом оттащили Шлитци от матери, разбив при этом ему нос... После смерти матери жизнь словно остановилась. Шлитци прятался по квартире, отказываясь от еды, отец беспробудно пил и ругался . Через месяц к ним пришёл какой-то здоровенный господин в чёрном костюме с тростью. Они о чём-то долго говорили с отцом. Потом отец вытащил упирающегося Шлитцы к этому господину, раздел его и господин с интересом долго рассматривал Шлитци. Видя скованность Шлитцы, он вытащил из кармана игрушку и ухмыльнувшись, сунул ему в руки. На следующий день Шлицы с отцом приехали в какую-то контору, где отец и этот господин подписали какие-то гербовые бумаги и господин передал отцу деньги. Шлитци навсегда запомнил , как отец , пряча глаза , погладил Шлитци по крохотной головке, вздрогнул и подтолкнул его к господину:
