Оно возвращается довольно часто, но до сих пор меня рано или поздно отпускало. В любом случае, что бы я ни делал в эти первые недели и месяцы после смерти Ауры, все казалось тщетным и абсурдным. Каждый вечер я вытаскивал кого-нибудь выпить со мной, все относились ко мне с пониманием, и, будучи истинными мексиканцами, были готовы напиваться за компанию; конечно, не одни и те же друзья каждый вечер — они делали это по очереди, и только я набирался так, словно хотел превратить кровь в текилу. Оглушительные, безмолвные, похмельные дни. Сначала в спортзал, потом в кабак. Однажды, сильно за полночь, когда не осталось никого, с кем я мог бы еще выпить, а мне хотелось добавить, но все заведения в округе уже закрылись, я забрел в «Эль Клосет», почтенный стрип-клуб в Кондесе, где девушки танцевали на столах, — teibol, как его называли, зачастую бывал открыт до рассвета, а то и дольше. Последний раз я был здесь еще до встречи с Аурой. Идя наверх по крутой лестнице мимо кухни, где часто можно было пошпионить за перекусывающими танцовщицами в блестящих узких стрингах, к следующему пролету я был поражен, застав у входа в темное фойе, ведущее в комнаты для секса, Бланку — некрасивую коренастую женщину, которая обслуживала эти спальни (разнося презервативы и полотенца, прибираясь после ухода клиента). Она была все в том же белом потрепанном облачении привратницы и черном растянутом кардигане. Бланка бросила на меня сердитый взгляд и воскликнула: Фрэ-э-энк, ты что?! Это же грех! Ты женат! Да, она вспомнила мое имя после стольких лет, но меня потрясло не это, а тот факт, что слухи о моей большой любви и жене каким-то образом дошли до нее и не оставили безразличной. Бланка, которую я однажды встретил около девяти утра после окончания смены в «Эль Клосет», с трудом шагающую домой по тенистым улицам Кондесы, по всей видимости, к метро, которое умчит ее в какой-нибудь далекий трущобный район, — эта похожая на тролля женщина с согнутой спиной, толстыми ногами и ужасной работой была счастлива узнать обо мне и Ауре, была счастлива за меня. Наблюдая за мной в «Эль Клосет» в былые годы, могла ли она подумать: вот мужчина, которому нужна семья, который будет хорошим мужем? И сегодня, увидев, как впервые за пять лет я поднимаюсь по ступеням клуба, она была возмущена, что я обманул ее ожидания… Ты ЖЕНАТ! Но Бланка, в конце концов ответил я, это не то, что ты думаешь, честно, я просто зашел выпить, и направился в клуб. Я сел в углу, подальше от сцены. За столиками и на кушетках вдоль стен, как обычно, группами сидели танцовщицы-стриптизерши, будто члены одной банды, они переговаривались между собой, пытаясь скрасить длинную, утомительную смену, периодически оглядывали зал в поисках достойного клиента, кажущегося достаточно состоятельным, чтобы оплатить напиток, приватный танец или даже что-то большее; некоторые из них, будто похотливые привидения, дефилировали по залу или уходили в гримерную в преддверии скорого выхода на сцену. Некоторые сидели с клиентами или танцевали для них стриптиз в темных углах. Вокруг безостановочно кружили официанты в белых рубашках и черных брюках, побуждая клиентов покупать танцовщицам напитки; дама средних лет торговала с лотка сигаретами, конфетами, тряпочными зверушками и дешевыми духами; женщины в неряшливой школьной форме продавали билеты на стриптиз и за руку приводили к клиентам понравившуюся танцовщицу. Иногда какая-нибудь стриптизерша удалялась с клиентом в комнаты Бланки. Боковым зрением, словно я заглядывал в телескоп с другой стороны, мне было видно сцену, где по очереди танцевали девушки, снимали лифчики, бросали их клиентам, некоторые, но не все, скидывали и трусы, извивались на полу, крутились у шеста. Аромат дешевого парфюма и терпкий запах женской плоти наполняли воздух. В свои самые одинокие годы, после З. и перед Аурой, я иногда представлял себе, что женюсь на стриптизерше. Среди них попадались и те, кто пытался осилить колледж. Однажды, в другом стриптиз-клубе, я встретил танцовщицу, изучавшую литературу в Национальном университете, рассуждавшую о Достоевском и Рембо и попросившую меня прислать из Нью-Йорка экземпляр «Поминок по Финнегану», потому что ей не удалось раздобыть его в Мехико. И я действительно отправил ей книгу, но так и не получил ответа и сомневался, что это был ее настоящий адрес, в районе Порталес, даже в подлинности ее имени не был уверен; понимая все это, я тем не менее выслал ей книгу. Именно в «Эль Клосет» я однажды ночью отвел в сторону продавщицу, которую все называли просто Мами, и спросил ее, кто из выступающих сегодня девушек может стать хорошей женой. Мами отнеслась к моему вопросу серьезно: она медленно обвела комнату взглядом, оценивая каждую стриптизершу, затем повернулась ко мне с порочной, разудалой улыбкой отставной проститутки и сказала: ни одна. Сегодня сигаретами торговала другая, не Мами, и я не узнавал ни одной из девушек, они сменились с тех пор, как я встретил Ауру. Я отклонил все попытки выклянчить у меня напиток и дал понять, что мне не нужна компания. Но затем очень юная девушка в красном нижнем белье, с молочно-белыми тонкими руками, длинными темными волосами, кротким хорошеньким лицом с умело заретушированными маленькими оспинками, присела ко мне и тихо сказала, что наблюдала за мной. Почему я такой грустный? Потому что произошло нечто ужасное, о чем я не хочу говорить, и я просто хочу выпить в одиночестве. Но, должно быть, ей все-таки удалось втянуть меня в разговор, поскольку я помню, как она рассказала, что ей девятнадцать (хотя это вполне могло оказаться ложью), что она протестантка, что работает здесь только ради того, чтобы прокормить маленькую дочь, а я знал, что по той же самой причине здесь работают почти все девушки, по крайней мере все мексиканки. Прежде чем встать и уйти, она сказала: я вижу, у тебя благородное сердце. Скоро с тобой случится что-то замечательное.

Я поблагодарил ее за эти слова. А про себя подумал, что меня словно посетил ангел. Не могу поспорить с тем, что хотя бы в те годы, что я был с Аурой, мое сердце любило так, что его вполне можно было назвать благородным. Мне кажется, что благородным может оставаться разбитое сердце, но не разлетевшееся на куски. Если бы эта танцовщица-ангел могла увидеть меня теперь, спустя два года, сказала бы она то же самое? Сохранились ли в моем сердце остатки благородства, когда длинными зимними вечерами после несчастного случая я неделями прятался в квартире? Может ли ее пророчество сбыться? Но, по правде говоря, танцовщицы и шлюхи склонны заблуждаться.

Аура не знала о моем прошлом в стрип-клубах. Но она тоже скрывала от меня некоторые вещи, о чем я не догадывался до недавнего времени, конечно, со стрип-барами не сравнить, всего лишь шалости плохой девчонки-подростка. Не говори Фрэнку, какой я была, умоляла она Браси, одноклассника из колледжа Герника, оттаскивая его в сторонку в баре, куда мы зашли посмотреть трансляцию матча чемпионата мира по футболу в Германии вместе с Фаданели и его друзьями, включая Браси, которого Аура не видела много лет. Что она имела в виду? Что пыталась утаить? Когда я вернулся в Мехико через год после ее смерти, Браси рассказал мне, что в старшей школе Аура встречалась с двумя парнями одновременно. Первый был самым заносчивым в классе, красивым, богатым, накачанным, выпендрежным и поверхностным — да, в Мексике такие тоже встречаются. По словам Браси, парень по уши влюбился в Ауру, а она сделала из него посмешище: врала, высмеивала, наставляла рога, рассказывала всем подряд о его самодовольных, дебильных откровениях, устроила что-то вроде показательной порки, и только он один не знал, что происходит. Этот парень вообще-то получил по заслугам, но, черт возьми, это было очень жестоко, сказал Браси — прошло четырнадцать лет, но он все равно не смог удержаться от ухмылки. А второй, как же он? Вряд ли ему это нравилось. Это был дос Сантос? — спросил я. Браси этого не знал или не помнил. Сложно было поверить, что Аура могла творить такое, что-то тут было нечисто. Но Браси знал Ауру с начальной школы, а теперь был профессором философии в Национальном университете; я был уверен, что он не выдумывал. Аура ни разу не упоминала при мне Браси, пока мы не наткнулись на него в баре, казалось, она всерьез боялась, что он расскажет мне о ее проказах в пятнадцатилетием возрасте, и бедная девочка всеми силами старалась скрыть от меня его существование. После смерти Ауры я несколько раз встречал людей, знавших ее, хоть и не так хорошо; я сталкивался с ними в местах вроде «Ла Ковадонга», лабиринтоподобного бара в районе Колония Рома, ставшего ультрамодным; глубоко скорбящие, они подходили ко мне, чтобы представиться, выразить соболезнования или поделиться воспоминаниями. Некоторые употребляли такие эпитеты как contestatária: сплетница, или дерзкая, резкая, саркастичная, сдержанная, отчужденная. Казалось, они считали, будто все это было свойственно Ауре, однако я ни разу не слышал, чтобы кто-то так отзывался о ней при жизни. Как правило, эти истории рассказывались с нежностью и уважением, словно говорившие имели в виду: о да, Аура была такой умной и забавной, но с ней всегда надо было быть начеку, потому что, парень, язычок у нее был острый как бритва. Мне периодически тоже доставалось от этого язычка. Не говори со мной так, как твоя мать говорит с Родриго, часто огрызался я, и это заставляло ее смутиться и отступить, но иногда она взбрыкивала: тогда не будь таким идиотом, как Родриго.