— Однажды в субботу я поехал за товаром в Воген к Хансу Хансену, потому что в лавке у Мусебергета мне больше ничего не дают. А Мусебергет об этом узнал. И когда мне пришлось чинить мотор, то Лауритсен сказал мне: «Выкладывай денежки на стол, а не то отправляйся на юг, в Воген к своему Хансену». Ты ведь знаешь, что Лауритсен пляшет под дудку Мусебергета, потому что тот связал его по рукам и ногам. Но это еще не самое худшее.

— А что же самое худшее? — спросил Единорог.

— А то, что Мусебергет, наверное, скоро отберет у меня лодку и снасти. За них-то я заплатил полностью, но в лавке у меня очень большой долг. Так что я человек конченный. Придется мне податься на юг. Может, Мусебергет примется за меня уже на той неделе, а может и через несколько месяцев. Но это дело решенное. И всё мое добро пойдет с молотка!..

Готлиб больше ничего не сказал и только молча пожал протянутую Единорогом руку. Да, Готлибу жилось несладко. Его единственная дочь и зять погибли во время шторма, возвращаясь из церкви…

День, когда маленькую Рейдюн забирали из больницы, был для всех большим праздником. У многих нашлось дело по ту сторону фьорда, — шхуна была прямо битком набита. И вышло так, что почти все, закупив в лавке слишком много товару, пожелали продать излишки. Они предложили Готлибу купить всё это за полцены и согласились ждать с оплатой, пока у него не появятся деньги. Тут же они хохотали и подшучивали над собственной глупостью. Старый Готлиб принял их предложение, хотя сразу смекнул, в чем тут дело. Он не мог также отказаться и от подарков для Рейдюн, хотя среди них были такие, что подходили больше взрослому рыбаку, нежели шестилетней девчушке. Готлиб почесывал в затылке. Да ведь это бог знает, что такое! Ведь все они такие же бедняки, как он сам. Правда, он вконец разорился из-за этого новомодного мотора. Нет, надо было ему продолжать рыбачить под старым дедовским парусом до тех пор, пока не придет смерть. Этого ведь уж недолго осталось ждать. И к тому же его надули, подсунув мотор старой конструкции, от которого уже все давно отказались. Мотор этот просто разорял своих владельцев, часто требуя дорогостоящих починок. Вот если бы удалось ему отложить сотню-другую крон, то он купил бы прекрасный новый мотор последней конструкции. Говорят, он работает дьявольски хорошо, ну чисто часовой механизм!

Тут случилось так, что в тот момент, когда пастор с побережья собирался ехать на день рождения к Мусебергету, его лодка вдруг разбилась о камни около пристани. Сам же он остался стоять на берегу, разряженный в пух и прах, точно именитый богач, отправляющийся на свадьбу.

Тощий пастор Мюр часто служил мишенью для веселых шуток. Свет не видывал такого сухопарого субъекта, как этот лупоглазый пастор. К тому же он был большой оригинал. Иногда из него трудно было вытянуть хотя бы слово. Жил он в большой пасторской усадьбе, в своем родовом поместье, и вел хозяйство с большим уменьем. Кроме того, он был председателем правления банка и считался одним из самых преданных друзей Рейперта Мусебергета. Говорили, что между пастором с побережья — Мюром — и пастором с островов — Рокне — особой любви не было. Первый был чертовски богат, а второй — беден, как церковная мышь.

Пастор Мюр страдал язвой желудка и почти ничего не ел. Он был необыкновенно тощий — кожа да кости. Но, при всем том, он был очень силен. Его широкие, чуть сутулые плечи и сухопарая фигура придавали ему сходство с каменотесом. Бог знает, какую борьбу с самим собою ему пришлось вынести, прежде чем он принял решение пойти по духовной стезе. Однако никто не сомневался, что язву желудка он нажил от огорчений, так как вынужден был всю огромную силищу своих рук расходовать только на то, чтобы держать перед носом псалтырь… Жажда деятельности снедала пастора, но энергия его до некоторой степени находила выход в речах и проповедях. В промежутках он тихо сидел в своем кабинете и копил силы для нового выступления. Те, кто хорошо его знал, видели по его глазам, что он вскоре собирается разразиться новой речью или проповедью. В такие периоды он начинал усиленно жевать табак и при этом посылать вдаль просто сногсшибательные плевки. Это снискало ему гораздо большую популярность у прихожан, чем наставления и проповеди.

И вот пастор Мюр стоял на пристани, ничего не замечая вокруг. Он терзался тем, что никак не может найти отправной пункт для речи, которую должен произнести в честь дня рождения своего доброго друга Рейнерта Мусебергета.

Время от времени он посылал коричневый плевок на несколько метров вперед. Двенадцатилетние мальчишки, которые тоже начали жевать табак, при виде этого прямо-таки корчились от восторга.

Единорог шел к пристани, чуть заметно улыбаясь. Но вдруг улыбка замерла на его губах. Старика осенила какая-то идея. Он быстро подошел к пастору и сдернул с головы свою кожаную шапчонку.

Ежели отец пастор не побрезгует простой рыбачьей шхуной, то он, Единорог, перевезет его на Хаммернессет, чтобы отец пастор мог вовремя поспеть на день рождения Рейнерта Мусебергета. Ведь им всем так хочется передать с пастором свои поклоны и поздравления…

Пастор Мюр кивнул и послал коричневый плевок далеко в море. На сей раз не только мальчишки, но и старые рыбаки почувствовали к нему уважение. Потом он плюнул еще раз, и еще раз. Это было невероятно! Помилуй нас боже, скоро пастор Мюр навострится плевать через весь фьорд!

Единорог продолжал говорить и отвешивать поклоны. Мюр коротко кивнул, подошел к шхуне и с такой легкостью прыгнул на борт, что рыбаки только глаза вытаращили. Ведь пастор на вид был таким неуклюжим и неповоротливым! Мюр легко, словно перышко, отодвинул в сторону бочку, полную сельди, и рыбаки опять подивились его богатырской силе.

Старая шхуна отошла от берега, громко тарахтя и наполняя воздух запахами бензина и машинного масла. Палубные доски подрагивали в такт мотору, который в последнее время всё больше стал вытеснять добрый старый рыбачий парус.

Единорог передал руль Уле-малышу и приблизился к мрачному и молчаливому силачу пастору. Он учтиво завел разговор о погоде и о ветре, вовсе не дожидаясь от пастора ответов. Рыбаки делали вид, будто ничего не замечают. Они глядели куда угодно, только не на двух собеседников, но в то же время не упускали ни единого слова из их разговора.

Но вдруг все остолбенели, и табачная жвачка чуть не выпала из широко разинутых ртов. Подумать только, Единорог принялся расхваливать их общего врага, Рейнерта Мусебергета с Хаммернессета. Этого, можно сказать, убийцу Готлиба!

Ну нет, шуточки Единорога переходят всякие границы. По крайней мере такие шутки уж никуда не годятся! Ничего, рыбаки скажут ему пару слов по этому поводу, когда пастор покинет шхуну. Все сразу же значительно охладели к знаменитому насмешнику с острова Тоска.

Но тут последовала вторая неожиданность, которая почти что лишила рыбаков дара речи. Они напоминали конфирмантов, вмиг вышедших из повиновения своему учителю. Они презрительно оглядывали Единорога. Всеобщее проклятие было обеспечено и ему и его дому.

Но Единорог не обращал на это ровно никакого внимания. Он стоял за спиной у силача-пастора и нашептывал ему елейным голосом:

— Нет, о Рейнерте Мусебергете никто худого не скажет. Правду сказать, я и сам грешил этим, было такое дело, но теперь всем сердцем раскаиваюсь, что плохо отзывался о нем. А он-то ведь печется о, рыбаках на острове и так близко к сердцу принимает все их заботы и горести! Да будет стыдно всем сплетникам! А слышал ли отец пастор последние вести?

Пастор Мюр кивнул. Во взгляде его появился интерес. Этот рыбак с забавным прозвищем когда-то бывал у него в конторе, и в ту пору он не очень-то дружелюбно отзывался о Мусебергете. Но он оказался достаточно честным, чтобы опровергнуть ложные сплетни и разговоры.

Пастор стал внимательно слушать. Ведь это походило на исповедь раскаявшегося грешника! Негодование против Единорога на палубе всё росло.