— Черт побери все эти новомодные выдумки, бумаги и всю эту писанину, — сказал он недовольно. — Словно мы все отъявленные мошенники и не доверяем друг другу.

Единорог усмехнулся.

— Через час надо выходить в море, — сказал он.

Небольшая флотилия шхун и лодок отошла от берега и на всех парусах понеслась к северу. В проливах между островами тянуло сквозняком, точно в доме с открытыми окнами. Ветер надувал паруса, но рыбаки всё-таки сидели на веслах и гребли так, что пот катился с них градом. Казалось, надежда на большую оплату удесятерила их силы.

— Быстрее! — кричал Единорог, с беспокойством поглядывая на запад.

Остальные заметили его волнение. И тут Кристафер, Ульрик и Мусебергет стали кричать наперебой.

— Быстрее! — вопили они, и парни в лодках изо всех сил налегали на вёсла.

Флотилия приближалась к группе маленьких островков. Ветер всё крепчал и всё быстрее гнал суда вперед. Теперь они попали в самую гущу островков, где ни один разумный рыбак не вздумал бы ставить сети. Море здесь было совсем спокойно. Прилив шел на убыль. Через час течение переменится и ни одна лодка не сможет войти в пролив. Но что из того? Самый широкий пролив находился как раз перед ними. Если разразится шторм, это будет спасением. Впрочем, что им здесь делать вообще? На лбу Мусебергета залегли глубокие складки. Темные тучи собрались над их головами. Неужто этот чертов бандит на сей раз оказался нечестным? Резкий порыв ветра налетел на паруса сверху, хотя на воде не появилось и легкой ряби. Рыбаки быстро убирали паруса. Одна лодка перевернулась, и ее втащили на борт Ульриковой шхуны. Непогода уже бушевала над ними. Но где же сельдь? Мусебергет потряс кулаком перед самым носом Единорога. Кристафер и Ульрик поспешили на помощь своему компаньону. Они чуть было не набросились на Единорога, но их остановил крик, донесшийся с первой лодки. Затем послышались еще крики. И вот на всех судах рыбаки стали так плясать и притопывать, что один юнец даже свалился за борт.

Шхуна, на которой находились компаньоны, подошла ближе. Глаза Мусебергета стали круглыми, будто два шара. Позже люди рассказывали, что он даже перекрестился, но это, скорее всего, выдумка. Можно откреститься от нечистой силы, но ежели ты сам хуже чёрта, то тут уж и крест не поможет.

В проливе кишмя кишела сельдь. А кругом — ни кита, ни чайки, ну, ни одной приметы! И как это рыбаки проглядели такое богатство?

В открытом море уже бушевал шторм, но на размышления не было времени. Нужно было укрыться от него как можно скорее. Лодки устремились к проливу. У устья течение было бурным, словно в реке, и нужно было проскочить, не разбившись о прибрежные камни. Зато в самом проливе море было совсем спокойно. Суда продвигались прямо по живой сельди. Но вскоре с задних лодок сообщили, что сельдь заметно убывает. Неужели это был только небольшой косяк? Тузы, нахмурив брови, обернулись к Единорогу.

Ах, эта проклятая бумага с их подписями!

— Вперед! — рявкнул Единорог, и парни снова принялись грести так, что кровь показалась на их ладонях.

Единорог направил флотилию через пролив прямо к Йормвикену. Тут уж три богатея решительно двинулись к нему, собираясь вышвырнуть за борт. Намерение это было написано на их лицах. Они не идиоты, чтобы их можно было так дурачить. Они знают, что здесь, в Йормвикене, не найти и одной отбившейся от стаи селедки. Их одурачили! Черт бы побрал этого Единорога! В воду его! Но Единорог только молча указал рукой вперед. И при виде открывшейся картины три богача машинально разжали кулаки и разинули рты. Более удивительного зрелища им никогда не приходилось видеть, да и вряд ли когда-нибудь еще придется. В самом узком месте залива, между скалами, покачивалась на воде маленькая флотилия. Операцией руководили две первые лодки. В одной из них находился Тьодолф с сыном, мальчиком лет десяти, а в другой — первенец Тьодолфа со своим младшим братом. Поодаль на плоту стояли две стройные худощавые девушки. Нижние юбки их были подобраны у колен наподобие шаровар, а светлые волосы развевались на ветру, словно у амазонок в пылу битвы. Вдали, на берегу, на сложенных ящиках для рыбы стоял еще один отпрыск семейства Тьодолфа. Но что это? Они едва поверили своим глазам! Тут же находилась и сама Мария, без юбки, в красных домотканых панталонах с широкими белыми оборками у колен, напоминавшими пасторский воротник.

«Она всё еще хороша!» — подумал Кристафер, сентиментально вздохнув, и вспомнил о том времени, когда эта женщина могла бы стать его женой, предложи он ей пойти с ним в церковь, после того как получил отказ на менее возвышенное предложение.

Шхуна быстро приблизилась к этой необычайной флотилии. Все обитатели Йормвикена хлестали по морю тяжелыми березовыми ветками, загоняя сельдь в залив. У Тьодолфа, его старшего сына и Марии в руках были чуть ли не целые деревья. Они хлестали, вопили, улюлюкали и производили дьявольский шум. Море пенилось от этих ударов. Тьодолф вопил уже не своим голосом. Из горла его вырывался какой-то хриплый пронзительный вой. И вой этот пронизывал до мозга костей. Семейство Тьодолфа трудилось не поднимая головы. Единорог, зная, как долго им пришлось пробыть в воде, покачал головой.

— Надо бы Тьодолфу обзавестись доской с грифелем к следующему полугодию! — сказал он сердито и удрученно. Все ответили на это взрывом хохота.

Теперь наступила очередь рыбаков приниматься за дело, хотя они сами уже выдохлись. Но нужно было ставить сети. Черт с ней, с усталостью! За дело! И они живо принялись за работу, с радостью думая о том, что теперь получат плату по старым расценкам. Ведь они ловят рыбу не в фьорде трех богачей! Они с благодарностью смотрели на Единорога, который сам руководил ловлей, хотя здесь присутствовали три самых могущественных человека на всем побережье — Мусебергет, Кристафер и Ульрик. Но те и не думали возражать. Нервы их напряжены были до предела. Только бы сельдь не ускользнула от них. Сердца их бешено колотились. Здесь всё дело решали минуты, быть может — даже секунды! Напряжение всё росло. Компаньоны не спускали глаз с лодок, на которых рыбаки разматывали сети. Затаив дыхание, следили они за тем, как соединялись сеть за сетью, пока вся бухта не была перекрыта ими. Теперь даже самая мелкая рыбешка не могла бы ускользнуть от них, и рыбакам можно было перевести дух и отереть пот со лба. Но они вздрогнули, услыхав крик Единорога:

— Еще один барьер снаружи! — Затем последовал целый набор ругательств, которые придали новые силы рыбакам.

— Все оставшиеся сети — в море! — кричал Единорог. И снова началась суматоха.

Мусебергет неодобрительно покачал головой. Зачем это нужно? Разве нельзя было использовать лишние сети в другом месте? Он зло посмотрел на Единорога. Два других компаньона снова стали горько раскаиваться в том, что подписали договор. Но когда они пересели в лодку и поплыли по заливу, то просто своим глазам не поверили. Да, Единорог был прав! Здесь нужно было пустить в дело все сети! Вода под килем бурлила от шевелившейся в ней рыбы. С каждым взмахом весла множество сельдей взлетало вверх. Единорог, этот чертов плут, сдержал-таки свое слово. Три могущественных коммерсанта не отрываясь глядели вниз на копошившуюся под ними живую массу.

Они и не заметили, как жалкий флот Тьодолфа стал потихоньку подвигаться к берегу. Они не видели сгорбленных фигур, которые, не оглядываясь, сновали по берегу от лодок к домам, они не слышали, как плакали, сгибаясь под тяжестью ящиков, самые маленькие дети и как старшие спешили им на помощь. Они не слышали и голоса Тьодолфа. Да это было и немудрено, потому что он молчал, как немой. Он помогал маленькой Ловисе, своей любимице, которая только что оправилась от паралича, но тоже работала.

Четверо в лодке плыли прямо по массе сельди. Но это вдруг вызвало у них тревогу.

— А вдруг сельдь пройдет мимо? — растерянно сказал Ульрик. — О господи, помоги нам! Черт побери твои гнилые сети, Кристафер, они могут испортить нам всё дело! Да и у тебя сети старые, Мусебергет! Если сети не выдержат, виноваты будете вы, и я никогда вам этого не прощу. О милостивый боже, сделай так, чтобы мои сети помогли этим ничтожным негодяям, которые опускают свои дрянные сети вместе с новыми и прочными. Помоги мне спасти этих пройдох, которые не думают вовремя о трудностях и заботятся только о наживе! — Ульрик рвал и метал…