- А можно Гогу? - спросил робко.
- Его нет, - ответила сухо.
- А где он? - чуть осмелев.
- Сидит, - пояснила.
- Где сидит? - не понял.
- В тюрьме-где, - рассмеялась и захлопнула дверь.
Так и пропал Гога, самый дорогой и близкий для него человек. Его друг, защитник, наставник, покровитель, авторитет, словно отец. Человек, заменивший ему отца. Венька плакал, помнит, что шел по улице и плакал. А еще был дождь. И Венька не знал, дождь ли это, или так много слез на его лице. Не верил, бродил-искал по улицам. И даже убежал из дома, хотел поехать в соседний район, может быть, Гога там. Поймали сотрудники, вернули домой. Так впервые в жизни и познакомился с милицией. А мать впервые в жизни выпорола его. До крови на жопе. Орал дуриком и даже кусался. Ходил опять к Гоге домой. Снова сестра. Спрашивал, где сидит и как попасть к нему в тюрьму. Опять в ответ смеялась, говорила, что далеко и надолго, и советовала, как попасть: "Ограбь кого, или кирпичом по башке". Учеба стала совсем безразлична. Он и раньше забивал. Но Гога советовал, что нужно учиться, без учебы никуда, будешь нищим как он и его семья. Поэтому, слушаясь, пытался учиться. А теперь, без него забил окончательно. Мир сузился и завертелся. Все стало неинтересно. Еле девятилетку. Все как собачка в поисках нового хозяина. Нового отца, который бы заменил Гогу. Подсознательно. Искал-не находил. Потом друзей. Знакомился, тусовался. Похожие пацаны, обездоленные, не согретые. Чешущиеся постоянно от нехватки чего-то в жизни. Почти одной крови. Оказалось, что он не один такой. Пил-гулял с ними, дебоширил, колымил, таскал цветмет, окончательно забил на мать. Потом по пьянке глупость с телевизором. А потом вот и еще. И стало страшно. Вот так и целых семь лет, как одним долгим днем. А теперь Гога вернулся. Очевидно, где-то там, на небе смилостивились над ним никчемным и вернули ему Гогу. Но уже совсем не того Гогу, каким он был в начале этого долгого дня, да и его самого - совсем не того. Но он счастлив. Счастлив сегодня.
- Бля, башка трещит, - стонет-жалуется. И Венька просыпается от голоса Гоги. У него тоже раскалывается голова. А еще сухо во рту. Целый бы пруд выпил, на котором когда-то рыбачили.
- Как мы здесь оказались? - удивляется и оглядывается в темноте. Оказалось, что уже ночь, а они где-то за городом, валяются в перелеске. То-то было холодно сквозь сон. А еще рядом дорога железная. Поезд шумит, и земля чуть подрагивает.
- Хер его знает, не помню ничего, - отзывается.
-И я тоже, - соглашается Гога, - конечно, литруху уговорили, на голодняк почти.
Слова напоминают о голоде. В животе скребется. Но лежат-разглядывают звезды.
- Давно звезд не видел, - сообщает Гога, - лет сто. Яркие какие-то, аж глаза слепят.
- Камера очевидно с потолком была, - пытается шутить Венька, но Гоге не смешно. "Герой! - думает-восхищается Гогой Венька, вспоминая его вчерашний рассказ, - Шмару от изнасилования спас, а сам пострадал. Несправедлива жизнь. Ужасно, как несправедлива. Заступился за человека, и посадили на семь лет".
- И что теперь? - спрашивает Гога.
- А давай желанье загадаем, - не понимает вопроса и предлагает Венька, наблюдая за падающими звездами. Звезда падает и он успевает про себя первое, что приходит в голову: "Хочу, чтобы он был со мной".
- Так что теперь? - повторяет Гога.
- Есть мысля!- вдруг оживает Венька, ему хочется быть полезным Гоге. Ему нравится быть ему полезным.
Тонька живет за городом. В километрах десяти. В деревне на тридцать дворов. В старом, завалившемся на левый бок доме. Еще есть маленький огородик. Одна. Родаки давно на том свете. Смотрят, наверное, из-за звезд и из-за солнца и переживают за нее. Есть еще младший брат. Через него Венька и знает Тоньку. С братом познакомился в охоте за цветметом. Потом несколько раз бухали у него в деревне. Оставался ночевать. Так и познакомился с Тонькой. Но брат уже года два как сидит за грабеж сразу с первой ходки. И Тонька одна. Ей под сорок, она доярка. Запивает периодически по страшному. На пару недель. С работы гонят, но затем берут снова. Работать доярками некому, тем более за четыре штуки. Одно радует Тоньку, молоко можно тырить. Иногда им приторговывает на рынке в городе. А так все больше себе. С молоком уже не так голодно. Венька все это знает. Он с пацанвой несколько раз приходил к Тоньке, когда ее брата уже посадили. И они снова бухали. К Тоньке можно приходить и ночевать, она рада, когда сама бухает. Но когда в завязке - злится гостям, поскольку опять придется развязываться. Они долго идут по проселочной дороге, почти часа три. Уже светло, и приходит день. А Венька задумался и гадает, в каком состоянии Тонька. Вот бы хорошо, если бы бухая, ведь, если трезвая, то развязывать им ее нечем.
Тонька пьяная и добрая. От нее пахнет дымом печки. Сначала не узнает, Венька напоминает ей о его предыдущих к ней походах с пацанвой. "А, это ты тогда на стол нассал", - вспоминает Веньку она и приглашает в хату. Венька смущается, ему стыдно перед Гогой, хотя, действительно ли он ссал на Тонькин стол, Венька не помнит. Пьют самогон, запивают молоком и закусывают вареной картошкой. Хорошо! Благодать теплом по телу. Из-за вчерашнего быстро пьянеют.
- Тонь, это, поживем чуть у тебя, а? - спрашивает Венька,
- Поможем че, по хозяйству если, - добавляет Гога.
- Или коров доить, - смеется Венька.
- Ты на стол больше не ссы только, - предупреждает пьяная Тонька, она засыпает, но успевает разрешить: - живите.
Следующих два дня они толком и не помнят. Все как в один. Тонька варила прошлогоднюю из погреба картошку. Бегала куда-то за самогоном, а они в - в сельпо за куревом. Запивали молоком и орали песни. Крутится, вертится над головой. Судили парня молодого. Терялись в пьяном беспробудном сне и падали под стол.
- Я, говорит мне, смотрящий в этой хате, а ты будешь пидором, - рычал-рассказывал Гога, на губах выступала пена.
- Так и сказал? - охала Тонька.
- А ты чо? - замирал в ожидании дальнейшего развития событий Венька. Слушал Гогу с открытым ртом, как в детстве.
- А я ему по хлебалу сразу, он со шконки брык и все, - продолжал хвастаться Гога и размахивал руками, демонстрируя, как в театре.
- И все?
- Не, тут еще пару блатных подорвались, но я то тоже не лыком шит. Помнишь? - Венька согласно кивал и любовался Гогой, словно и не замечал наступивших в нем перемен.
- Ну, короче, дернул я их. Одного хлебалом в парашу даже. А мужики не полезли. Сидели, радовались. Блатняк их совсем зашугал. А тут я. Короче, говорю им, теперь я тут буду смотрящим.
- А они?
- Чо они? Быдло-мужики, согласились. Поэтому можно там жить, если правильно себя вести и не давать в обиду.
- Молодец! - восхищался Гогой Венька, разливая остатки по стаканам. А Тонька строила Гоге глазки. А потом вновь пелена тумана и беспробудный сон.
Проснулся как-то. День или ночь - не понял. За стенкой скреблись, и кровать скрипела. Замотал головой, чтобы прийти в себя. За стенкой пьяно смеялась Тонька. "Огуречик-корнюшончик! Пиписюнчик! Ха-ха-ха-ха..." - ее голос, точно. И сразу же кто-то по-звериному зарычал, словно ранен и в загоне. По флажкам красным. А потом хрясь чем-то звонким об стену. И что-то разбилось. Венька очнулся окончательно. Вскочил с лежанки возле печки, споткнулся, упал, поднялся и в соседнюю комнату. "Ты чего, сука! - оттуда уже вновь Тонькиным голосом. Только теперь не смеется, а зло так, словно курица-наседка, спасающая цыплят: - посуду в моем доме бить! Хер обрезанный!" И Гога ему навстречу в коридоре, сшиб в темноте. Венька об косяк, аж искры из глаз. Но быстро очнулся, помотал головой. Вроде как тишина. Может приснилось все? Осторожно в комнату, из-за дверного проема, как тогда, в детстве. В ожидании Чудовищ. Свет горит. Тонька спит на полу. Полуголая. Груди обвисшие на один бок скатились, прилипли друг к другу, как два полупустых мешка. Тихо так, все. Может и приснилось. Только скулит кто-то рядом за печкой и хлюпает носом. Гога, такой маленький и беззащитный. Сложился, обхватив руками голову и ноги. Скулит. "Брат ты чего? Брателла, ты чего?" - тормошит его Венька. А Гога в ответ уже воет. На кухне Венька находит остатки самогона. Несет за печку. "Ну его на хер, давай выпьем, а?" - а потом опять пелена тумана и беспробудный сон...
