-А я вот что хотела спросить, - в голосе женщины в шортах послышались живые нотки, как это часто бывает, когда посреди скучноватой беседы человек о чем-то просит или начинает говорить о важном лично для себя.
-Я хотела спросить у тебя вот о чем, малыш. За этот месяц, что ты так радикально ломаешь свои привычки, меняешь обстановку, путешествуешь и всюду бываешь... не встречался ли тебе за этот месяц человек по имени Герцог?
-Герцог? - растерянно переспросила Русалка. Она не знала, продолжать ли говорить или лучше не надо. У нее был не очень быстрый ум. - Я видела человека по имени Герцог. В Симеизе. Он ведь, кажется, тоже из Киева?
-Да, из Киева. А давно он в Симеизе? И кто с ним?
-Он был с другом, - Русалка уже поняла, что все потеряно - так небрежно сменила женщина в шортах тему разговора. - С каким-то парнем в резиновых шлепках и банном халате. С противным мажором, маменькиным сынком.
-Эй, Котлета, - позвал кто-то. - Иди, кофий простынет!
-Да, - продолжала Русалка, вскакивая и окончательно теряя над собой контроль. - Он был в Симеизе с другом! И друг этот, в отличие от тебя, молод и красив, и не такой потасканный! Он из Мелитополя! Они жили в одной палатке, а в теплые ночи спали под звездами на берегу!
Русалка так пронзительно голосила, что сидящие у костра все до единого обернулись и удивленно на них посмотрели. Пламя отражалось в ее белой футболке с птицей и кепке, а со стороны выглядело так, словно ее охватил пожар или сама она начала излучать оранжевый пляшущий свет.
- И он ни разу - слышишь, ни разу! - не вспомнил ни о Киеве, ни тем более о такой жалкой психопатической развалине, как ты!
-Зачем ты мне все это говоришь? - спокойно поинтересовалась женщина по имени Аня, поднимаясь с ящика.
-А затем, - кричала Русалка, - что такой человек, как ты, способен только разрушать! Ты умеешь пить на халяву дешевое бухло, бахаться самодельной наркотой и разваливать чужие судьбы! И разбивать сердца! - вне себя от ярости орала Русалка, гримасничая и жестикулируя.
-Разве я разрушила твою судьбу, глупое дитя? - растерянно спросила Аня.
Но Русалка уже неслась прочь, увязая по щиколотку в рыхлой, как песок, мелкой гальке, перемешанной с сигаретными окурками, семечковой шелухой и абрикосовыми косточками. Она бежала, проклиная Аню, берег, полуостров и незнакомых людей, сидевших у костра.
-Все идет по плану, - хрипло, насмешливо, с ударением на последнем слоге пел у костра чужими голосами Егор Летов.
Глава шестнадцатая
Гита. Серый чемоданчик
Утро мудренее вечера, а день нынешний - дня минувшего: этот закон юности Гита знала по собственному опыту. Вчера - студеный май, и Финской залив дышал зимой, так что и на улицу из дому лишний раз не выберешься, а сейчас - небывало жаркое для Питера лето, такое даже в Москве редко-редко обозначится. Вчера - слабость и дрожь, сегодня - бодрость и уверенность в собственных силах. Вчера - боль за грудиной и ледяной пот, сегодня - относительное здоровье.
Это был отличный погожий день - не Гитландия, конечно, но, по крайней мере, где-то неподалеку от Гитландии, а по отношению ко всему остальному - примерно как Польша по отношению к бывшему СССР.
И вот, Гита сидит за столиком в открытом кафе напротив Петропавловской крепости. На ней трикотажное платье и новые кожаные сандалии: в цивильном прикиде она неожиданно становится той, кем вообще-то и не переставала быть - последним отпрыском прославленной фамилии, единственной дочерью знаменитого папы.
Это открытое кафе с пластмассовыми столиками, защитными зонтиками - вчера - от дождя, сегодня - от солнца - венчает вывеска с не по габаритам звучным названием "Пегас". В "Пегасе" проводит время праздная публика, в воздухе носится запах тлеющих угольев и жареного мяса - запах, собственно, жизни. Жизни летней, ненапряжной. И над всем этим зеленеют и качаются свежие липовые ветки, распускающиеся, расцветающие прямо на глазах, а еще выше - синей, глубокой - а кто-то подскажет - бездонной - чашей висит небо.
Перед Гитой на пластмассовом столике стоит пластиковая тарелка с кебабом: увесистым, в форме продолговатой сливовой косточки, с густым подтекстом алого кетчупа и полупрозрачными колечками лука. Кебаб обширен и неодолим, как горный кряж, но Гита потихоньку отламывает от него вилкой крохотные кусочки и один за другим носит в рот. Бережно, почти виновато. Не потому что хочется, а потому что надо. Это первое мясное блюдо за череду дней. А заодно и последние Гитины деньги: все, что осталось от суммы, отложенной на Крым. Почему-то ей вздумалось, что около Петропавловской крепости у котлетки будет больше шансов оказаться именно бараньей или на худой конец говяжьей, а не, допустим, кошачьей, чем в каких-либо иных, менее исторических местах.
-Приятного аппетита, - говорит незнакомый мужчина, присаживаясь за Гитин столик и устраивая свою тарелку с шашлыком в аккурат напротив Гитиного кебаба.
-И вам приятного, - отвечает Гита, не возражая.
Мужчина секунду мнется, раздумывая, чего бы еще сказать.
-Проголодались? - импровизирует он.
-Нет, - отвечает Гита самым дружелюбным и мелодичным из всех возможных голосков. - Так, время убиваю.
-И что, много времени? - не отстает дядька.
Выглядит он мирно, опрятно, приветливо, и Гите почему-то не хочется его отшивать. Приличный костюм на нем, да и все остальное тоже очень и очень приличное, внушающее доверие, включая глаза и взгляд этих глаз.
-Времени много, а денег мало, - шутит Гита.
-А у меня наоборот: денег прорва, а времени, по-видимому, совсем не осталось.
Он улыбается вежливо, но Гите мнится, что он испуган.
-Даже не знаю, что предпочтительнее, - добавляет он, наулыбавшись и скисая.
-Предпочтительнее, - отвечает Гита, - тот вариант, который целиком со знаком плюс: то есть много денег и много времени.
Испуганный снова улыбается и снова испуганно.
-А вы, я смотрю, не отсюда, - внезапно говорит он, рассматривая Гиту.
-Так же, как и вы?
-Так же, как и я. Вы из Москвы, верно?
-Верно.
-А я из Пскова.
-Из Пскова, - повторяет Гита, бережно собирая языком разбегающиеся согласные.
-А что вы делаете одна, так далеко, такая юная и прекрасная, если не секрет? - продолжает Испуганный, рассматривая Гиту проницательным и неглупым, но усталым и словно бы затравленным взглядом.
-Не секрет. Спасаюсь от политических репрессий, - спокойно отвечает Гита, заглядывая ему в глаза.
Но стрела пролетает мимо цели. Дяденька проглатывает это известие с таким же вежливым безразличием, как если бы Гита ему сообщила, что она на каникулах или в творческой командировке.
- Я тоже в некотором роде спасаюсь.
-Тоже от политических репрессий?
-Да нет, - дядька опять сникает. - Была тут история... И вроде бы даже все закончилось, но за спиной, - он неопределенно машет рукой куда-то за спину, - пылающая Троя.
-Загадками говорите, - усмехается Гита. - За вами гонятся?
-Можно сказать и так...
Откуда-то он извлекает коньячный мерзавчик и наполняет до половины белый картонный стакан, в котором Гита не успела рассмотреть, что плескалось ранее. - Выпьем? Вам стакан, а я из горлышка.
-Я вообще-то не пью... Хотя ладно, давайте.
Они чокаются - бутылкой и стаканом - и выпивают.
-За что пьем-то?
-За успешный побег.
Испуганный смеется дробным испуганным смехом. Закуривает и протягивает сигаретную пачку Гите.
Гита достает сигарету и разминает ее не очень-то девичьим жестом. Испуганный замечает ее пассы, но не комментирует их.
-А знаете что.... - мнется он. - А давайте убегать вместе?