Когда Сереже было тяжело что-то рассказывать, он рассказывал всегда равнодушно и иронично. После этого мы молчали довольно долго, глядя на облака пара в черном небе за окном. Потом Сережа так же спокойно продолжил:

-Понимаешь ли, у меня уже с детства сразу появлялось легкое отвращение, когда я слышал слово "долг". Любимое слово моего папаши. Который действительно 6ыл человеком. Это был единственный человек, которого я любил в детстве.

Он помолчал немного.

-Потом, как ты знаешь, я в армии служил. Так вот у нас в части был такой случай. Дело было вечером перед праздником. Офицеры выпивали в столовой и вышли проветриться на крыльцо. Тут видят- идет мимо солдат, что-то несет. Один из офицеров кричит ему: "Иди сюда". По виду этого солдата догадался, что тот что-то стащил. А тот только шагу прибавил, потому что он действительно стащил с кухни чаю, сахару и хлеба к чаю. Хотелось ему чайку попить по поводу праздника. У нас в части офицерская столовая примыкала к складу. А возле склада прогуливался часовой. Офицеры ему: "Задержать". Часовой, как наложено, 'стой', выстрел в воздух, а тот побежал. Ну офицер часовому приказал, часовой и уложил этого солдатика из автомата, жаль, конечно, этого солдатика, которому восемнадцать лет как раз исполнилось, но рассказываю я это потому, что тот часовой, конечно, чувствовал себя плохо после этой истории. До этого он был самым обычным человеком, ничем от любого из нас не отличался. Но потом он убедил себя, чтобы совесть его не мучила, в том, что все он сделал правильно. То есть он не только не сделал чего-то плохого, но даже поступил очень похвально. Тем более, что он получил отпуск за образцовое несение службы. Так вот потом, уже перед дембелем, он сказал мне: "Я и брата застрелю, если мне прикажут. Я свой долг всегда готов выполнить". Так что теперь я слово "долг" и слышать не могу.

-Но без понятий о долге жизнь невозможна,- сказал я,- Благодаря родительскому долгу люди воспитывают детей, да просто общество не разваливается, потому что все же большинство людей выполняют сбой гражданский долг.

-Ты путаешь долг и любовь. Коля как-то сказал мне, что чувствует, что писать стихи-это его долг. Но дело в том, что он любит это больше всего в жизни. Родители воспитывают детей не из чувства долга, а из любви. Те матери, которые своих детей не любят, бросают их в родильных домах. Следовательно, нет никакого материнского долга, а есть только материнская любовь. Говорю тебе как специалист по материнской любви. Любовь- это и есть тот единственный и истинный человеческий долг, который человек должен выполнять. А тот долг, который человеку навязывают,- это просто хомут, который на него стремятся одеть другие для своих целей. У меня нет любви к какому-либо занятию, поэтому я и не чувствую, что должен чем-то заниматься. Я могу жить только по любви. И у меня есть силы быть таким. Я и живу только потому, что мне нравится жить, нравится дым этой сигареты, нравится этот разговор.

Но даже такие мудрецы, как Сережа, тоже ошибаются. Например, когда я женился второй раз, он мне предсказывал, что вскоре я стану только еще более несчастным. Но, вопреки его предсказаниям, все устроилось очень хорошо. Я стал вполне счастливым человеком. В том смысле, что часто я честно думал, что я счастливый человек. И даже от всего этого и для Сережи вышла некоторая польза, потому что моя новая жена была такой, что Сережа мог приходить ко мне, не боясь, что его приход кому-нибудь не понравится.

То есть я хочу сказать, что Сережа не совсем понимал жизнь таких людей, как я.

Впрочем, так же, как и я не вполне понимал жизнь Сережи, ведь еще не так давно я был уверен, что он сопьется. Но, к моему удивлению, с тех пор, как он приобрел эти свои взгляды, он стал пить намного меньше, пока почти совсем не отучился. И ведь удивительно то, что у него не появилось каких-либо причин не пить. Просто Сережа решил, что не самом деле пьянство ему совсем не нравится, и понемногу отучился от этого. Более того, теперь он даже излагал интересные мысли о вреде пьянства, о том, как человек пьющий перестает замечать прелесть окружающего мира и т.д.

Как-то раз Сережа сказал мне об ошибочности мнения о том, что чтобы понять тайны и устройство жизни, нужно находиться в самой гуще жизни.

-Наоборот, для этого лучше уйти в монастырь. Или в пустыню. Все великие мыслители были или монахами, или людьми несколько от отстраненными от жизни, то есть свободными, - сказал он.

Как мне показалось, за этой идеей скрывалась более глубинная мысль о том, что сам он с тех пор, как стал вести таком ленивый и мечтательный образ жизни (то есть когда у него появилось время для раздумий и свобода от мелочей жизни, сковывающих мысль человека), он разобрался в жизни весьма хорошо.

Можно даже сказать, что он изобрел рецепт всеобщего счастья.

- Помнишь, мы как-то разговаривали о долге? - спросил Сережа, - Я еще доказывал тебе, что нет никакого долга, а есть только любовь? Жизнь была бы прекрасна, если бы все люди смогли найти в себе силы выполнять вот этот единственный свой настоящий долг- делать только то, что они любят, и не делать того, что не любят.

Я что-то помычал, еще не зная, соглашаться с ним, или нет. Встает несколько пугающий вопрос: а на сколько человек любит жизнь? Собственно, как обычно при разговорах с ним, со всеми его словами я был вроде бы согласен. И все же почему-то хотелось возражать.

-Единственное, что действительно может указывать человеку путь в жизни- это любовь. Или нелюбовь,-продолжил Сережа,- Ты согласен?

-В-общем, да. Только мне кажется, что все эти хорошие идеи как-то блекнут, когда пытаешься применить их к жизни. Более того, начинаешь чувствовать, что в самой прекрасной идее есть что-то не то, и когда все же стремишься ею руководствоваться, то она часто получается уже в каком-то перевернутом, виде. То есть самая прекрасная идея (вроде этой идеи о том, что любовь- это и есть долг), идея, направленная на всеобщее счастье, почему-то начинает приносить несчастья.

Сережа подумал и сказал:

-Скажи, ты счастлив?

Я пожал плечами:

-Да.

-Не слышу уверенности в твоем голосе. А вот я живу по этому принципу. И я совершенно честно, не чувствуя никакой фальши, могу сказать, что я счастлив. И все только потому, что я не делаю ничего (почти), чего бы я не любил.

Тут, я помню, мы заспорили, потому что я спросил, а что же Сережа делает, то есть началась по кругу наша обычная болтовня.

Но совершенно неожиданно для меня его жизнь резко изменилась. В его жизни появилась женщина. Сережа как-то раз от нечего делать и из любопытства поехал на слет клуба самодеятельной песни, где и познакомился с Олей.

Оля там что-то пела под гитару, потом они разговорились у костра, проговорили всю ночь и вернулись уже вместе.

Родителей у Оли тоже не было, но ее детство было совершенно другим, чем у Сережи. Насколько я понял, во многом ее первоначальный интерес к Сереже и был вызван тем, что в ту ночь он потряс ее историей своей жизни.

Оля родилась в исключительно благополучной, обеспеченной семье. Она была единственной дочерью, и родители были без ума от нее. Настолько, что даже затрудняли ее жизнь тем, что все время заставляли ее заниматься то музыкой, то фигурным катанием, то еще чем-нибудь очень модным и полезным. То сеть даже уже ясли, в которые она ходила, были с каким-то уклоном, с занятиями физкультурой и рисованием по особым системам. Потом последовал детский сад для одаренных детей (и для тщеславных родителей), потом- специальная школа с занятиями английским языком и литературой по расширенным программам. Но Оля почему-то ни к чему этому не чувствовала особенного интереса. Как, впрочем, и не проявляла ярких способностей. Хотя училась хорошо.

Но ей и не приходилось беспокоиться, потому что ее родители всегда хорошо знали, что нужно их дочери, и пристроили ее в университет на исторический факультет. Который она закончила с хорошими оценками, хотя учеба ее не очень интересовала, после чего работала в военном архиве.