Человек нелюбящий всегда искренне не понимает, что наносит раны человеку любящему, даже сам того не желая. И Сережа не понимал, что она зовет его потому, что ей кажется, что она умрет или сойдет с ума, если его не увидит, это казалось ему Олиными капризами и глупостями.

Я помню, как однажды Сережа заехал за мной после работы и увез "к себе" играть в шахматы. Мы пили чай и играли, когда в дверь позвонили. Сережа пошел открывать, и я услышал Олин голос. С минуту они разговаривали тихо, я не слышал, о чем, потом Оля сказала:

-Милый мой, любимый! Ну пожалуйста! Мне скучно без тебя.

Надо было слышать, как она это сказала. Мне захотелось исчезнуть или спрятаться. Сережа, повысив голос, стал ее успокаивать и объяснять, что здесь еще я. В конце кондов он вздохнул и сказал: 'Ну ладно'. Оля ушла, мы доиграли партию. И я тоже ушел, потому что играть расхотелось.

Я шел домой в каком-то странном настроении. То есть мне было тяжело от того, что Оле плохо. И, с другой стороны, мне было немного радостно и грустно. Я все вспоминая, как она это сказала, и мне становилось грустно, что я уже какой-то другой, и вспоминались те времена, когда и я мог, наверное, так сказать. Я человек не слишком сентиментальный, но я вспоминал тех женщин, с которыми сводила меня жизнь, и было немного горько думать, что ни одна из них не смогла сказать мне это. Вернее, они что-то там говорили, но совсем не так, как это произнесла Оля. В то же время мне было как-то радостно, что есть все-таки что-то такое в жизни. Все мы стремимся быть гордыми и не зависеть ни от кого, а так ли уж это важно?

В то время моя жена уже довольно редко виделась с Сережей и Олей. Дело в том, что моя жена-человек довольно резкий, поэтому стало хорошо заметно, что Сережа совершенно упал в ее глазах. До того, что ей было неприятно с ним видеться. С присущей ей резкостью она пыталась наставлять Олю на путь истинный и раскрывать ей глаза на Сережу. Оле это заметно не нравилось. Поэтому отношения между Олей и моей женой охладели, хотя они и оставались самого лучшего мнения друг о друге.

Я же виделся с Олей и Сережей довольно часто. Я все же надеялся, что они переживут этот кризис (в какой семье этого не бывает), и все у них наладится.

Надо отдать Сереже должное, что свою жену он ни в чем не обвинял, и во всем видел только свою вину. Он жаловался мне, что все понимает, но вот поделать ничего не может. Ему было тяжело с женой, но и без нее было плохо. Он винил себя, и в то же время раздражался на нее. А понимая, что раздражаться не на что, он злился на себя и на жизнь вообще. Он очень хотел, чтобы как-то кончились эти сложности, но выхода не видел.

Оля очень мучилась, что все идет так нелепо. Она старалась понять причину его метаний, но не могла. Она искала свею вину, но в то же время чувствовала, что никакой ее вины нет.

В их чувствах царил хаос, и от этого возникали такие ссоры, когда оба не понимали, что же все-таки они хотят сказать, и говорили только для того, чтобы выговориться. Потом вдруг возникал всплеск нежности, потом опять ссора и т.д.

Я очень жалел Олю. Честно говоря, в это время я уже переживал за нее гораздо больше, чем за Сережу. Мне стало казаться, что было большим несчастьем для нее встретить Сережу. Однажды, когда я пришел к ним, а Сережа оказался "у себя', я случайно проговорился об этой своей мысли.

-Ну что ты,- и Оля вдруг посмотрела на меня счастливыми глазами, - Если бы я его не встретила..., да я даже и представить этого не могу,- она передернула плечами, - Так бы я и прожила жизнь среди бумажек в своем архиве. Так бы я ничего и не знала. Что бы было у меня в жизни, если бы я его не встретила?

-Но ведь все так плохо.

-Нет, совсем нет. Это просто ты видишь все это. А ведь у нас столько хорошего.

Тут я с ней согласился. Действительно, плохое в жизни мужа и жены видно всем, хорошее происходит, в-основном, между ними и известно только им двоим.

-Мне иногда бывает тяжело, - сказала Оля,- но, когда он рядом, я всегда счастлива. С ним я не могу быть несчастна. Я чувствую себя счастливой даже когда плачу, и когда он несправедлив, и когда мы ссоримся. Мне плохо только когда его нет. И я всегда боюсь, когда его нет.

Она подумала немного.

-Да у меня просто нет ничего в жизни, да и не было ничего, что можно с этим сравнить. Ничего, ничего.

Я слушал ее довольно долго в тот вечер, потому что о своей любви и о своем Сереженьке она могла говорить часами, и это ей не надоедало. И она становилась даже счастливой, когда все это рассказывала. Может быть даже, все, что она говорила, было очень наивным, но мне так не казалось, потому что она ничего не выдумывала, и все это действительно чувствовала, а я слушал ее очень внимательно, потому что очень дорожил ее откровенностью и доверием.

С Сережей я тоже очень часто встречался. Он тоже был со мной вполне искренним. Он действительно очень переживал, очень хотел, чтобы Оля была счастлива.

Но по своему складу он, конечно, был совершенно другим человеком. То есть от всех этих сложных переживаний у него родилось множество интересных теорий и красивых идей. Он размышлял о свободе и несвободе, о трагической несовместимости долга перед другими людьми и долга перед самим собой. Он говорил многое, что само по себе было интересно и умно.

Но мое отношение к его теориям сильно изменилось по сравнению с теми временами, когда он жил один. Тогда я приезжал к счастливому Сереже, и он мне излагал свои любопытные идеи. Я отдыхал с ним, слушая его идеи о том, что нужно стремиться жить по любви, что свобода- это главное в жизни, что нужно жить так, как будто живешь последний день, и т.д.

Его идеи были мне интересны, тем более, что просто висели в воздухе, никому от них не было ни холодно, ни жарко, даже была от них польза, потому что Сережа благодаря им был счастливым и приятным человеком. Но теперь из этих теорий сама по себе вытекала невозможность счастья Оли. Причем получалось это как бы не по умыслу, а как бы в соответствии с теорией, то есть что же поделаешь, если так устроена жизнь.

-Я понимаю, что я должен был бы любить ее и быть с ней счастливым,- говорил мне Сережа,- но я не могу. Не виноват же я в том, что не могу любить ее так, как любит она.

-А как ты можешь не думать о ее счастье?

-Я думаю. Но я не могу дать ей этого счастья. Нельзя построить счастье одного человека на несчастье другого. А я с ней несчастлив. И хотя я стараюсь выполнить свой доят перед ней, но не могу. Потому что я несчастлив с ней, и от этого не могу сделать так, чтобы ей было хорошо со мной. Зачем мы только встретились? Но, понимаешь, я был влюблен.

Сережа все чаще жил 'у себя', а Оля дожидалась его 'дома', так теперь называлась большая квартира.

В их отношениях теперь ничто не могло происходить спокойно, все было как-то страстно, нервно, трагично.

Оля не только не успокаивалась, но я даже стал замечать, разговаривая с ней, что вообще все в ее жизни перевернулось, разбилось, что она уже ничего не знает, не понимает, что утратила вообще какие-либо трезвые взгляды на жизнь. Более того, мне стало казаться, что люди теперь стали ей не очень нужны. Все окружающие были для нее вроде ничего не значащих теней, а единственным, что существовало в ее жизни, был Сереженька.

Оля очень похудела, ее близорукость стала быстро прогрессировать. Она очень переживала, что стала совсем уродиной и совсем непривлекательна для Сережи.

Я старался ее убеждать, что в ней есть что-то более красивое, но она мне не верила.

Сережа тоже страшно переживал. Все же он наконец разобрался в себе. Он понял, что совершенно не любит жену. А он такой человек, который может делать что-то только по любви.

Он несколько раз говорил это своей жене, но она пропускала это мимо ушей, потому что не могла в это поверить. Она умоляла его встретиться с ней, а он, по своей слабости, не мог ей отказать. Таким образок, он ложился в постель с женщиной, которую не любил, что было очень тяжело для человека такой исключительном честности.