Тоскую по тебе,

Хоть о тебе

И нет во мне воспоминаний.

Кто она, эта девушка, пишущая по-испански, Алисия Киракосян? Откуда она? Из каких веков, с какой планеты посылает нам сигналы о себе? Да, она из безвестных веков, с другой планеты, ибо иной язык — это другая планета, другое небесное тело, хоть и вращаются они вокруг одного и того же светила. Но так настойчивы были сигналы, посланные этой девушкой, так требовательны. Пусть услышат ее, пусть узнают, что она есть на свете, что вот-вот появится, приедет!

И приехала. Эта девушка, отец и мать которой из Вана, родилась и выросла в Аргентине. Гибкая, тоненькая веточка, только глаза крупные, черные, как крыло птицы, парящие глаза.

Пришла, и состоялась встреча со своей планетой:

Я узнала тебя.

И ты отпечаток следов,

Что веками

Сама же на мне оставляла.

И любовь моя встала

Навстречу тебе

Из глубинных моих,

Потайных миров.

Я узнала тебя, о мой Айастан.

И, узнав тебя,

Я узнала себя… ^[46]

Алисия вернулась в Буэнос-Айрес, как сама говорит, словно родившаяся заново. В ее стихотворениях, написанных после возвращения, — крик явившегося на свет младенца, его удивление от первой встречи с солнцем, восторг открытия. Кажется, присутствуешь при священнодействии, где не младенец, а душа получает крещение, крещение Арменией. Когда видишь Алисию, удивляешься, что у этой хрупкой, озорной девочки — такая зрелость и глубина. Удивляешься и веришь, что это сгусток чувств, переданный ей от того поколения, которое там называют «америкацын» — то есть родившиеся в Америке, — но которое чувствует «себя не по себе», ищет и хочет найти наконец себя, хочет прикоснуться к родной земле, соки которой — вакцина против обезличивания, одноликости.

…Знаешь, наше единство с тобой —

Коренное.

…Предначертано было

Мне однажды вернуться

К началу,

Чтобы корни

И сущность свою откопать^[47].

23 июня, Егвард

В Бостоне находится учреждение, которое сокращенно именуется NASR, иначе говоря — National Association of Armenian Studiesand and Researhes — Национальный центр армяноведения. Мне было интересно побывать там. Это двухэтажное здание, где работают не более десяти человек. NASR ставит перед собой только научные и культурные цели. Организует лекции по армянской истории, литературе, искусству. Именно в эти дни моего пребывания в Бостоне была приглашена прочитать там лекцию по армянской истории профессор Колумбийского университета Нина Гарсоян, которая неоднократно приезжала в Армению и труды которой там высоко ценили. Однако самое важное в деятельности NASR то, что благодаря ему в четырех университетах Америки — Колумбийском, Калифорнийском, Гарвардском и Пенсильванском— основаны армяноведческие центры, существует штат преподавателей, читаются специальные курсы, изучается армянский язык.

NASR начал издавать на английском серии памятников армянской культуры, научные исторические исследования. В их библиотеке я видела полки, заставленные уже вышедшими книгами.

В Филадельфии, в одной из аудиторий Пенсильванского университета, я встретилась с несколькими преподавателями-гуманитариями. Инициатором этой встречи стал руководитель здешнего армяноведческого центра профессор Вардан Григорян. Он был из Ирана и соединял в себе жар Востока с вполне западной деловитостью. В таком же центре в Калифорнийском университете у меня тоже состоялась встреча, однако там присутствовали лишь профессора и десятка два студентов— все армяне. В Филадельфии дело было организовано поосновательнее, пошире. Собирались профессора и преподаватели с разных кафедр. Если не ошибаюсь, они впервые встретились с писателем из Советской Армении. Беседа, которая поначалу была довольно-таки пресной и вялой, потихоньку изменила температуру. Специалист по русской литературе, естественно, владел русским, и это помогло мне «выйти на орбиту» без ракетоносителя, то есть без переводчика. Мой собеседник, хотя и прекрасно знал язык, был все же не такой уж мастак в живой, разговорной речи, и это само по себе давало мне шансы для удачного «полета». Трудней было с европейской литературой, но тут на помощь мне пришел сам ' Шекспир. Когда я сказала профессору американцу, что у нас в Армении Шекспир отлично переведен уже сто лет назад и так вошел в обиход, что в деревнях полно Гамлетов, Ромео и Джульетт — пастухов, водителей, доярок, продавщиц, — мои академические собеседники несказанно оживились. И уже всерьез я прочла свое стихотворение «Быть или не быть», которое тут же, с ходу, перевели. Слушателям пришлась по душе мысль стихотворения, а преподаватель-араб, красивый, несколько позирующий человек, кажется из Египта, который тоже был поэтом и поначалу весьма скептически отнесся к своему армянскому собрату, точнее — «сосестре» по перу, вдруг воодушевился и захотел моего «Гамлета» из села Аштарак заставить говорить по-арабски. Я, конечно, обрадовалась, все вокруг поддержали энтузиазм арабского коллеги. Я тут же пообещала вручить ему стихотворение. Вардан Григорян пообещал немедля сделать подстрочный перевод, все мы друг другу что-то обещали, но ни одно из этих обещаний не было выполнено. Честно говоря, нередко и такое бывает: даже в ту самую минуту, когда мы обещаем, чувствуем, что не выполним, не сумеем, и все же верим в эти обещания. Но все равно остается радость той пролетевшей минуты, ее наполненность, которая сама по себе тоже, наверное, чего-то стоит… Только все-таки следует различать, где, как гоь^рится, бескорыстная, «святая ложь», а где просто злая, лживая ложь, обман.

Однако независимо от стихов и переводов, выполненных и невыполненных обещаний, наши встречи, взаимное узнавание, связи, переводы, выход вширь насущно необходимы для такой, казалось бы, не имеющей к этому прямого отношения цели, как сохранение нации. Увы, сейчас в «западном» спюрке, то есть во Франции, Соединенных Штатах, в Южной Америке, особенно среди молодежи, где главенствует французский, английский, испанский, все армянское, как это ни парадоксально, большей частью сохраняется не в армянском. Но дело не только в языке. Разительно изменился и социальный состав спюрка, его психология, общий уровень.

Достаточно сказать, что в 1700 колледжах Америки 2500 ученых и преподавателей армян, сотни врачей, инженеров, государственных чиновников, людей искусства. Завоевали они положение и в деловых кругах. Конечно, немало и таких, которые своей жизнью и делом подтверждают истину, что «капитал не имеет родины». Такие давно отошли от всего «национального». Но и те, которые еще тянутся к своим истокам, требуют нового, с поправками на время, подхода. Бывает в спюрке так, что молодой человек с детства привык к Месропу Маштоцу или монастырю Ахтамар, чьи изображения он видел висящими на стене еще у постели деда, а сейчас приобщается ко всему этому заново, когда вдруг у друзей, или в университете, или в английской газете прочтет и услышит невзначай о нашей тысячешестисотлетней письменности и литературе, о самобытности армянского зодчества, когда в зале Карнеги-холл или в Мюзик-центре Лос-Анджелеса местная публика нескончаемо аплодирует Араму Хачатуряну, ансамблю танца Армении, когда вдруг по телевидению покажут Ереван или Цахкадзор, где заседает международный симпозиум физиков. Все это вызывает новую волну интереса, пробуждает чувство национальной гордости, сопричастности.

Еще в начале нашего века студент университета в Генте, в Бельгии, молодой поэт Даниэл Варужан, увидев сборник армянской поэзии, изданный Аршаком Чобаняном на французском, окрыленный этим, стал читать там лекции о родной культуре, заверяя, что «мы способны не только гибнуть от ножа, но и творить, да уже и сотворили прекрасное».