Хотя кое-кому вряд ли поможет и такое путешествие. Уже давно эта партия, утратившая почву под ногами, соотносит реальную действительность со своими заданными моделями, трактует все по своему усмотрению, как ей удобнее. Если правда, что Советский Союз ликвидирует национальную самостоятельность, самобытность, что коммунизм и его идеология уничтожают нации, стирают их черты и особенности, то как же это маленькая Армения за пятьдесят лет так выросла не только в материальном отношении, но и раскрылась духовно, окрепла мыслью, утвердилась в познании себя! Когда читаешь дашнакскую прессу, следишь за высказываниями их вожаков, диву даешься степени их ограниченности и самоуверенного бахвальства одновременно. Если послушать их, то именно они и есть исконные хранители нации, отпрыски Вартана Мамиконяна^[17], только через них доходит до современности непоколебимый дух предков, это они духовно «кормят и поят» не только спюрк, но и Армению. Пишут и внушают это, хотя наверняка знают, что, если не принимать в расчет появляющихся время от времени исторических исследований и статей наших публицистов, народ Армении, поглощенный своими буднями, многочисленными заботами строительства страны, даже не вспомнит о существовании такой партии. Но те, нимало не смущаясь, присваивают себе лавры победы и, как высшим комплиментом, награждают того или иного человека оценкой «мыслит, как дашнак». По меньшей мере несерьезно приписывать многовековой патриотизм народа партии, появившейся на исторической арене лет семьдесят — восемьдесят назад. Эта вековая любовь к своей земле, своим священным камням и письменам жила в народе еще со времен язычества, с легенды «Ара Прекрасный и Шамирам», со времен Маштоца и Хоре-наци, Абовяна и Комитаса и дошла до нас. И если какая-либо именующая себя национальной партия в тот или иной период брала на вооружение эти вечные чувства, сие вовсе не означает, что с этой партии начинается и кончается история народа. Когда еще тысяча пятьсот лет тому назад на Аварайрском поле воины Вартана яростно бились за свою веру и землю, они не состояли членами дашнакского клуба, а воспетые историком пятого века Егише «нежные жены армянской страны» не входили в женские комиссии при нью-йоркской церкви «Святой Вардан»… Когда современный поэт Паруйр Севак писал: «Нас мало, но нас армянами зовут», — это никак не дух «Амазгаина», который вдруг взыграл в Севаке, а, если хотите, дух нашего пятого, золотого века. В словах советского армянского поэта тоже есть отзвук бессмертных строк отца нашей историографии Мовсеса Хоренаци: «Хотя мы и грядка малая… но доблестны и богаты… не только умом, но и многими достославными деяниями…»

Везде — и в самых разных кругах спюрка, и в Армении — есть люди, посвятившие себя служению родине. И если понадобится определить, кто из них более патриот, или, точнее, чей патриотизм плодотворнее, то справедливо на этот вопрос будет ответить так: тот, у кого наиболее точное чувство времени, чей корабль движется в согласии с попутным ветром времени, кто умеет реалистически мыслить и выбрать путь, единственно верный для своего народа путь. Французский философ М. Монтень сказал: «Выстрелить дальше цели тоже означает промахнуться». В этом смысле люди Армении, будь это коммунисты или не коммунисты, все те, кто действительно озабочен судьбой своей страны, признают две истины и будут их исповедовать, как бы ни заклинали некоторые оторванные от жизни политики: дескать, «армянин имеет лишь одну ориентацию — армянскую».

Вот эти две истины.

Первая: для нас, народа с такой историей, как наша, с такой географией, с таким складом души, самой надежной опорой и защитником всегда была и остается Россия. Это подтверждали и наши прозорливые деятели— от Исраэля Ори^[18] и Ованеса Туманяна до трезво мыслящих современных политиков. Это подтверждают уроки истории.

И вторая истина: для нас, народа с такой историей, как наша, с такой географией, с такими идеалами человеческого общежития, как, впрочем, и для других народов Союза, самым органическим и благотворным образом государственного устройства является советская власть, которая своими принципами национального содружества, своим надежным щитом обеспечивает мир и расцвет всем малым и большим нациям, входящим в Союз Социалистических Республик. Это подтверждает наше национальное возрождение, бурный расцвет наших веками накопленных духовных сил.

Такова точка зрения реально мыслящего армянина,

И если иногда — в отношении к нашим святыням, к нашим тревогам, к нашей старине — и возникает какая-то чисто внешняя схожесть, то отсюда и начинается водораздел во взглядах, возводится стена между, по их определению, «истинным дашнаком» и истинным советским армянином, между анахроничным миражепоклонником и реалистом. Отсюда каждый движется своим путем. Один продолжает распевать: «Наша отверженная, сиротливая родина»^[19], другой — хозяин этой родины — продолжает отроить ее.

Идеи — живые существа, они нуждаются в постоянном питании, и это питание не приходит само по себе, оно приходит от земли, от ощущения почвы под ногами. Без этого органического, живого питания идеи усыхают, увядают, обескровливаются. Когда слушаешь деятелей Дашнакцутюна или листаешь их газеты, в каждой фразе, в каждом номере одно и то же, та же самая триада прилагательных — «свободная, независимая, объединенная», тот же трехцветный флаг… Хотя бы пощадили свои истоки, свое прошлое, послали бы в музей отдохнуть на полках, стать историей, памятью… Нет, терзают без устали к месту и не к месту, вызывают к жизни призраки, превращают свой «трехцветный» флаг в трехгранный клинок, чтобы вонзить в сегодняшнюю Армению. Бесконечно склоняют слова, понятия, идеи, лишь бы не упустить случая, любой возможности напомнить о себе. Невольно приходит на память поп, который с амвона признался, что говорит не столько для того, чтобы что-либо сказать, а «дабы не умолчать»…

Мне вспомнился званый обед в Марселе во время поездки по Франции, организованный землячеством ванских армян «Амаваспуракан». Под звон бокалов, ножей и вилок встал один из моих земляков-ванцев, пожилой дашнак, и начал: «Еще в пятнадцатом году, в самый роковой момент обороны Вана, писатель Габриэль Мелоян воскликнул: «Экипаж нашего корабля еще стоек!» Сейчас мы с той же решимостью заявляем: «Экипаж нашего корабля еще стоек». Однако здесь, вдали от родины, наш корабль деревянный. Когда мы доберемся до вод Севана, наш корабль станет стальным, и тогда…» Так с воодушевлением вещал этот «ветеран», хорошо усвоивший все ораторские приемы, нюансы, придыхания. Чувствовалось, что он точно рассчитал, после каких слов раздадутся аплодисменты, после каких — возгласы, после каких — вздохи… Подобные речи, видимо, стали чем-то вроде хорошо продуманного ежедневного рациона, который, однако, не мешает стареющему телу дряхлеть день ото дня.

Возникла необходимость объяснить моему пылкому соотечественнику, что корабль, который будет бороздить воды Севана, строится на берегах Севана. Строит его народ, живущий на родной земле, кровью и потом давший жизнь камням и пустыням, народ, который создал эту жизнь, который в недрах горы рассекает твердую, как металл, породу и, сантиметр за сантиметром продвигаясь вперед, прокладывает туннель Арпа — Севан.

Легко, конечно, там, на банкетах, после острых и пряных армянских блюд требовать себе на десерт «свободную и независимую Армению», а на досуге заниматься «кораблестроением», надеясь, что найдется у нас какой-то недальновидный парень и зажжет для этого несуществующего корабля маяк величиной со свечку… Тот, кто серьезно озабочен судьбой родины, не должен забывать, что недруг с радостью раздует слабый огонек того маяка, чтобы заманить плывущего не в ту гавань…

Строить родину — это значит не только оглядываться назад, не только помнить Аварайр и Сардарапбат^[20], а глядеть вокруг и вдаль, в сегодня и в завтра. Только так размышляя и действуя, народ Армении продолжает в наши дни строительство родины. Продолжает во времена нового пробуждения наций и новых форм их сближения, уверенный, что ему предназначено стать наследником высокой мечты предков, что в этой новой Армении, на этой горсти земли, решается судьба разбросанного по всему свету армянства.