Ник и Черчилль в течение многих лет поддерживали переписку, которая становилась все оживленнее по мере возвышения Гитлера. Так же, как Ник в Штатах, Черчилль осуществлял антифашистскую пропаганду в Англии. И примерно с тем же успехом. Черчилль симпатизировал энергичному американцу, к тому же их связывала общая идеологическая почва, на которой они стояли в прошлом. И потом Черчилль не забывал о миллионе долларов, подаренных Ником британскому правительству. Черчилль пригласил Ника на совместное заседание адмиралтейства и генштаба, на котором тот должен был как военный промышленник оценить мощь армии Франции сравнительно с военной мощью Германии. В последние три года Ник наторговал с Францией на миллионы долларов, он, что называется, держал руку на пульсе военного бизнеса и был очень хорошо осведомлен о состоянии, в котором находились все самые крупные армии мира. Поэтому он с радостью принял приглашение Черчилля.

Апрель уступил место чудному маю, но весь мир по-прежнему находился в напряжении, ожидая следующего шага хозяина германского рейха.

10 мая мир дождался мрачных новостей. Германские полчища ринулись в Бельгию, Голландию и Люксембург, приближаясь тем самым к французским границам. В тот же день Уинстон Черчилль сменил Невилла Чемберлена на посту премьер-министра Великобритании.

«Дутая война» закончилась, и началась война настоящая, которая обещала стать самой кровавой в истории человечества.

— Послушай, не видел ли я тебя где-нибудь раньше? — спросил биржевой брокер у красивой девушки, которая сидела рядом с ним в баре. На ней были черная шляпка и меховой жакет из лисицы поверх классного черного костюма. Она потягивала свой второй мартини.

— Может быть.

— Погоди! Это ведь ты была на обложке «Лайф»! Ты э-э… Сильвия Флеминг! Угадал?

Сильвия обдала этого парня в костюме из шотландки знойным взглядом:

— Ну угадал, и что?

— Э, погоди… Это же фантастика! Я никогда еще не встречался с девчонками, которых снимали для журнала! Слушай, что ты делаешь в этой дыре?

Она улыбнулась:

— А что ты делаешь в этой дыре?

— Пытаюсь забыть свою женушку.

— Да ну? А я пытаюсь забыть своего муженька.

— Хочешь мне о нем рассказать?

— А что рассказывать? Он мне уже вот где! Дешевка! А твоя жена?

— Она все время жалуется, ноет: «Купи мне это, Чарли, купи то…»

— Чарли? — перебила Сильвия. — Ты сказал, тебя зовут Чарли?

— Да. Чарльз Уэльс.

Она смотрела на него сквозь стекло бокала, допивая мартини.

— У меня брата зовут Чарли, — тихо проговорила она. — Чарли… Мой шаловливый братишка… — Она пьяно улыбнулась брокеру. — А я шаловливая сестричка! — Сильвия икнула. — Чарли сейчас в Англии, служит в военной авиации. Мой Чарли, вот так. Мой братишка. Мой красивый и шаловливый братишка.

Чарли Уэльс увидел в ее глазах слезы и подумал, что она уже сильно нагрелась, раз плачет. Она выглядела такой юной, такой невинной, что он почти не верил своим глазам, видя ее сидящую рядом с ним в два часа дня в среду в этой полупустой забегаловке на Медисон-авеню. Невероятно! Сидит рядом с ним и тянет мартини! Может, хочет напиться? Да, судя по всему, хочет.

— Хочешь еще выпить? Могу взять, — предложил он.

Она засмеялась:

— Если я выпью слишком много мартини, я могу сотворить нечто ужасное!

— Что, например?

— Кто знает? Может, я потащу в свою постель парня, которого зовут Чарли.

Она смотрела на него, но видела перед собой обнаженного брата, стоявшего на берегу того лесного пруда в Тракс-холле… Ее грех… Их маленькая тайна… Но является ли она тайной до сих пор? Может, отец догадался? И поэтому заставил ее выйти за Честера? Раздумья по этому поводу терзали ее в течение всего последнего года. Так же, как и сексуальное возбуждение при мысли о том далеком дне, когда она с братом… Алкоголь все сильнее затуманивал сознание, слезы катились по нежной щеке. Хуже всего для нее было то, что после того случая на берегу лесного пруда она никогда не испытывала столь же сильного сексуального наслаждения. Даже с Честером получалось слабее, хотя он был хорош в постели, и это как магнитом притягивало ее к нему.

Это было с ее стороны безумием, но она снова хотела своего брата. Хотела и знала, что никогда этого не будет.

Чарли Уэльс ошалело смотрел на нее, отказываясь верить в свое счастье.

— Мы бы могли пойти в «Балтмор», — зашептал он. — Это всего через два квартала.

Она улыбнулась.

— Чарли, — прошептала она. — Уложи меня в постель, Чарли. Сделай меня снова счастливой.

Чарли Уэльс, потея от предвкушений, кликнул бармена, чтобы расплатиться.

Будто нож в масло вошла в Бельгию и Северную Францию вдоль русла реки Маас группа немецких армий «А». Войсками командовал генерал Герд фон Рундштедт. Четвертая армия под командованием Клюге атаковала Динан, Эрметон и Гивет к северу, в то время как к югу 19-й танковый корпус Гудериана атаковал французский город Седан. Именно здесь семьдесят лет назад Луи Наполеон Второй потерпел поражение от превосходной прусской армии, которой командовал Мольтке. То, что сейчас кажется очевидным, тогда стало для французов полной неожиданностью: немецкие армии просто обогнули линию Мажино, на которой в основном и сосредотачивалась французская армия, ориентированная на оборону. Битва на реке Маас была окончена в четыре дня, французские войска отступили, и парижское правительство начало паниковать.

16 мая, когда Париж для оценки обстановки посетил Черчилль, чиновники МИДа уже вовсю жгли бумаги в гигантском костре, разведенном во дворе прекрасного дворца на Ке д’Орсэ. Французский премьер Поль Рено умолял Черчилля поднять в воздух больше английских самолетов, чтобы унять накатывавшуюся на французскую столицу кровавую волну вермахта. В то же самое время его любовница, жадная до власти красавица графиня де Порт, бегала по их квартире на площади Дю Пале-Бурбон и спешно паковала чемоданы, готовясь к предстоящему бегству. Стойкий антифашист Рено отнюдь не был пораженцем, но его любовница, которая в течение многих лет шла на все, чтобы добраться до рычагов верховной власти во Франции, теперь с потрясающей непоследовательностью старалась убедить своего любовника в необходимости капитулировать перед Германией.

Желание мадам де Порт, как оказалось, весьма скоро сбылось.

В считанные недели Эдвина так крепко полюбила их дом в Одли-плэйс, как никогда не любила ни одну из их с Ником роскошных резиденций в Штатах. Дом был прост, но Эдвину удовлетворяло в нем решительно все. Впрочем, и «прост» он был лишь относительно: все-таки более двадцати комнат. Гостиную Эдвина называла галереей. Это была семидесятифутовая комната с низким потолком и тремя кирпичными каминами. В XVI веке в галерее была маслодельня. Вдоль комнаты в самой ее середине тянулись два длинных дубовых стола, на которых в беспорядке были разбросаны книги и номера «Кантри лайф». Столы освещались лампами, сделанными из чудных китайских ваз XIX века. Вдоль стен тянулись удобные диваны и кресла в чехлах из цветистого ситца. Ситцевые же шторы закрывали окна с витражами. Остальные комнаты этого дома были не таких внушительных размеров, но не менее комфортабельными. Обшитая панелями столовая со столом на двенадцать персон, также обшитая деревом библиотека с застекленными дверями на балкон, откуда открывался вид на сад, биллиардная, цветочная оранжерея, кладовая, огромная кухня и четыре комнаты для прислуги — все это на первом этаже. Наверху были хозяйская спальня с ванной и еще четыре спальни с ванными комнатами. Ванные комнаты появились после капитального ремонта 1935 года, проведенного Эдвиной.

Хозяйская спальня была ее любимой комнатой. В ней были красивые обои с цветами, изящная, подобранная с истинно женским вкусом французская мебель времен регентства. На стенах висели красивые старинные картины. Порой ей казалось, что причина ее любви к Одли-плэйс кроется в том, что здесь не было ни одного полотна современной живописи, к которой Эдвина относилась гораздо прохладнее, чем Ник.