Ник вернул круглый бриллиант и кисет, отыскал большой рубин и повернул его на свет. Камень имел чистейший ярко-красный, действительно кровавый оттенок.

— Я бы оказал вам ее и без рубина, — ответил он, потом взглянул на великого князя и улыбнулся: — Но лучше окажу с рубином.

Впервые за этот день великий князь тоже улыбнулся.

— Я знал, что молодой американский бизнесмен оценит это деловое предложение, — сказал он и встал. — Так вы согласны?

Ник тоже встал, и они обменялись рукопожатием.

— По рукам. Но не следует ли мне положить камни на ваше имя?

— Нет. Англичане могут их конфисковать. Лучше поместите на свое имя. Вам я доверяю больше, чем английскому правительству.

— Польщен, сэр.

— А теперь вам, думаю, лучше идти. Мише кисет, разумеется, не показывайте. Не думаю, что из-за него у вас будут неприятности, но кто знает?

Ник опустил кисет в правый карман брюк. Драгоценности заметно выпирали, но он надеялся, что сумеет скрыть это от Миши, а потом наденет плащ, под которым ничего не будет заметно.

— Желаю вам и вашей семье удачи, сэр, — сказал он.

Великий князь огляделся вокруг.

— Я жил в удивительно красивом мире. Но теперь красоте не осталось здесь места. — Он развел руками и добавил: — Сейчас не самое удачное время для того, чтобы быть русским великим князем.

Ник спускался по лестнице и гадал, доведется ли ему когда-нибудь еще увидеть сказочный дворец? Когда он достиг холла, из тени под мраморной лестницей выступил Миша. В руке он держал револьвер.

— Гражданин Романов держит меня за дурака, — прошептал он. — Но мне известно, для чего он пригласил вас к себе. Он вам передал что-то, что вы должны увезти с собой в Америку, не так ли?

Ник сунул руки в карманы и напустил на себя вид холодного равнодушия.

— Нет, — ответил он и как ни в чем не бывало направился к своему плащу и зонту, которые лежали на полу.

— Все, что находится в этом дворце, принадлежит народу России, — сказал Миша, повысив голос. — Я настаиваю на том, чтобы вы дали себя обыскать.

Ник повернулся к нему лицом, вынул руку из карманов и развел их в стороны. Замшевый кисет был зажат у него в правом кулаке.

— Обыскивайте, — сказал он.

Миша был не готов к такому ответу. Он стал приближаться к Нику, все еще направляя на него револьвер. Правда, оружие подрагивало у него в руке: юный революционер нервничал.

— Гражданин Романов — враг народа! — с вызовом проговорил он. — Все Романовы — враги народа!

— Я знаю. Не могли бы вы поторопиться? Я должен вернуться в гостиницу.

— Что там у вас в правой руке?

— Детская игрушка.

Миша остановился напротив Ника, уткнув дуло револьвера американцу в живот.

— Дайте сюда, — потребовал он, протягивая руку. Сделав короткий взмах, Ник засадил кулаком, в котором был зажат кисет, Мише в челюсть. Одновременно он вышиб левой рукой револьвер, и он отлетел к стене. Миша взвыл от боли и отступил на шаг. Используя кисет в качестве кастета, Ник ударил Мишу в нос. Послышался характерный хруст. Миша упал на колени, закрывая обеими руками лицо, и завыл. Кровь сочилась у него между пальцами. Ник бросился сначала за револьвером, потом за плащом и зонтом. Миша смотрел на него залитыми слезами глазами и все не мог отнять рук от лица. Ник прицелился ему в голову.

«И я его сейчас убью? — подумал он. — Если нет, то тем самым поставлю в трудное положение великого князя. Но, Боже мой, это ведь почти ребенок… Я не могу убить мальчишку, даже если он один из этих паршивых большевиков… А великому князю придется позаботиться о себе самостоятельно. Я и так делаю все, что в моих силах для него…»

Не отводя револьвера от Миши, в глазах которого застыл ужас, Ник стал пятиться к входной двери. Открыв дверь, Ник подмигнул Мише и сказал:

— Счастливой революции.

С этими словами он выбежал под дождь.

Телеграмма от Альфреда Рамсчайлда, полученная Ником накануне, гласила:

«Глубоко взволнован и обрадован твоим освобождением. Обо всем уведомил твою мать. Корабль с оружием продан Англии, но комиссионные для тебя сохранены как признание высокой услуги, оказанной тобой нашей компании. Поезжай в Лондон через Стокгольм. Пятнадцатого в воскресенье увидимся в отеле “Савой”».

Семь долгих месяцев, проведенных им в лесной избушке, в плену у большевиков, неплохо окупились. Он не только имел в банке девятьсот тысяч долларов, положенных Рамсчайлдом на его имя, но еще и рубин, который стоил не меньше ста тысяч. Он бежал по набережной Мойки под дождем и думал о том, что, когда крушатся империи, умный и ловкий всегда сумеет даже уличный булыжник обратить в целое состояние.

Его беспокоило: в телеграмме не было ни слова о Диане.

— С ней что-нибудь случилось? — задал он вопрос Альфреду, когда они сели за столик в гриль-баре лондонского отеля «Савой».

Альфреда этот вопрос явно смутил.

— С чего ты взял?

— С того, что вы ни слова не сказали о ней в своей телеграмме. С ней все в порядке?

Альфред глотнул воды из стакана.

— Нет, — сказал он. — Но врачи говорят, что скоро она поправится.

— Врачи?! Так, выходит, она заболела?

— Физически она в порядке. — Он понизил голос и оглядел заполненный людьми зал, словно подозревая, что их все подслушивают здесь. — Мы с Арабеллой понятия не имели о том, что вы с Дианой… — Он сделал паузу, словно правда причиняла ему невыносимую боль, — что вы уже были близки. Если верить Диане, то всего несколько раз, но без всяких мер предосторожности. Это было глупо, Ник. Не буду читать тебе мораль, тем более что ты такое перенес…

— Так у нее ребенок?! — радостно воскликнул он, с восторгом думая о том, что стал отцом.

— Тс! Не надо так громко.

— Мистер Рамсчайлд, нас никто не подслушивает. Я все равно женюсь на ней сейчас, так что ребенок будет законным. И никто не посмеет в чем-либо обвинять нас…

— Никакого ребенка нет, — прервал его Альфред. — Арабелла уговорила Диану поехать на Кубу и сделать аборт.

Ник содрогнулся:

— Аборт?! Боже, зачем?!

— Я не собираюсь оправдывать жену. Я тоже считаю, что она поступила неправильно, но Арабелле была невыносима мысль о том, что ребенок будет незаконнорожденным. Учти: мы не знали, жив ты или мертв.

— Проклятье! Вы убили моего ребенка! У вас не было на это никакого права!

Альфред сделал успокаивающий жест рукой:

— Это уже сделано, Ник. Правильно или неправильно, но это уже сделано. Сейчас не об этом тревога. Теперь надо думать о последствиях.

— Каких последствиях?

— Диана… Она очень эмоциональна. Она была просто убита твоим похищением, а тут еще аборт… В общем, не буду ничего скрывать. С ней случился нервный припадок. Очень серьезный. Вот уже пятый месяц она в Хартфордской лечебнице.

Ник пораженно уставился на него.

— Вы хотите сказать, — прошептал он, — что она сошла с ума?!

— Нет, нет, ну что ты! Просто серьезное нервное потрясение. Сейчас ей гораздо лучше. Доктор Сидни говорит, что через несколько недель, максимум через месяц, она уже сможет вернуться домой. Но теперь мы должны быть очень осторожны. Малейшее волнение может вернуть ее в прежнее состояние. Поэтому доктор не хочет ей сообщать сейчас о тебе. До тех пор, пока он не будет до конца уверен в том, что она спокойно сможет воспринять новость.

— Но… — Ник был смущен. — В каком она сейчас состоянии?

— Поначалу у нее были галлюцинации, а после она впала в глубокую депрессию. Но, как я уже сказал, сейчас все это позади. При известной осторожности мы можем надеяться, что припадок не повторится. Ты веришь, что мы сделаем все, как надо?

— Прошу прощения за резкость, но до сих пор у вас это, похоже, плохо получалось.

Альфред кивнул:

— Думаю, что я заслужил твои упреки. Я сам очень тяжело переживал происшедшее. Да, я чувствую свою вину, но хочу загладить ее, Ник, и в качестве первого шага я передаю тебе заработанные тобой комиссионные — девятьсот тысяч долларов. Я сделаю тебя вице-президентом по торговле, как и обещал.