Вблизи я разглядел, что у нее круглое девчачье лицо, толстые младенческие щеки, но карамельная кожа испещрена морщинами, точно бумажный пакет, смятый в кулаке, а затем расправленный.

– Покажите ей снимок, – велел Хашим.

Я вынул бумагу из кармана.

Горничная аккуратно расправила очки, нацепила их на кончик носа и взяла фотографию. Что-то сказала по-испански.

– Она узнаёт, – пояснил Хашим.

Нора пошуршала пакетом «Цельных продуктов», встряхнула пальто за плечи и предъявила горничной.

Едва взглянув, та застыла и что-то зашептала.

– Ей кажется, она уже видела это пальто, – отрапортовал Хашим.

– «Кажется»? – переспросил я. – По-моему, она вполне убеждена.

Он неловко улыбнулся, о чем-то спросил горничную. Та отвечала серьезно и тихо, не спуская глаз с пальто, словно боялась, что оно вот-вот оживет. Хашим перебил, задал другой вопрос, и она ответила с жаром, попятившись. Говорила несколько минут, временами до того театрально, что в ее прошлом я заподозрил блистательные съемки в мыльных операх «Веневисьон». Мысленно вгрызшись в поток испанского, я попытался извлечь знакомое слово – и вдруг извлек.

Chaqueta del diablo. Дьявольская куртка.

– Ну? – спросил я Хашима, когда горничная умолкла, а он и рта не раскрыл.

Хашим раздражился.

– Дело было несколько недель назад, – сказал он. – В пять утра. Она только-только вышла на смену, на тридцатом этаже.

Гвадалупе пристально за ним наблюдала. Он улыбнулся ей, не разжимая губ.

– Она отперла номер и заметила что-то в конце коридора. Красный силуэт. Толком не разглядела. Забыла дома очки. Просто красное пятно. Решила, что чемодан. – Он кашлянул. – Через сорок пять минут она закончила уборку и вышла. В конце коридора по-прежнему было что-то красное. Но оно шевелилось. Гвадалупе подкатила тележку и увидела, что это девушка. С фотографии. Сидела на полу, под стенкой. В этом пальто.

– А дальше? – спросил Хоппер.

– Больше ничего, увы.

– Гвадалупе с ней разговаривала? – спросил я.

– Нет. Встряхнула ее, но девушка была в наркотическом ступоре. Лупе побежала к охранникам. Они поднялись на этаж, но девушка уже исчезла. И больше ее никто не видел.

– А она не помнит точно, когда это произошло? – спросил я. – Это бы очень пригодилось.

– Она не помнит. Несколько недель назад.

Гвадалупе грустно мне улыбнулась, а потом, словно припомнив, что-то прибавила, вытянув вперед правую руку. Странный жест: пальцы скрючились когтями, будто она цеплялась за невидимую дверную ручку. Затем показала на левый глаз и нервно затрясла головой.

– Что она говорит? – спросил я.

– Гвадалупе сильно переживает, – ответил Хашим. – Бродяжки у нас в коридорах – необычный случай. А теперь, если вы не против, пусть Лупе вернется к работе.

Его пятизвездочная манера растеряла примерно четыре звезды. Даже Хоппер не уговорил бы его продолжить беседу. Более того, Хашим нарочно на него не смотрел.

– Внизу вы сказали, что сегодня утром она не хотела работать на своем этаже, – сказал я. – А это почему?

– Очень испугалась. Нам пора вернуться в вестибюль. Если у вас остались вопросы, пожалуйста, обратитесь с ними в полицию. – Он что-то еще сказал Гвадалупе и направился к двери.

Под напряженным взглядом Гвадалупе Нора запихала пальто в пакет, и мы тоже двинулись прочь; но едва Хашим скрылся в гостиной, я украдкой кинулся назад в спальню.

Я хотел остаться с Гвадалупе наедине, – может, она скажет еще что-нибудь, а я потом переведу. Она стояла в ванной над раковиной розового мрамора. Посмотрела на меня в зеркало. И в глазах у нее была такая паника, что я и сам запаниковал. Она собралась что-то сказать и уже открыла рот.

– Сэр! – рявкнул Хашим за моей спиной. – Уходите немедленно, или я вызову охрану.

– Я только хотел поблагодарить Гвадалупе.

Я напоследок оглянулся – Хашим напугал горничную, и она уже отвернулась, склонилась над ванной – и вышел из номера.

– Дальше вам поможет полиция, – сказал Хашим, выпроводив нас из отеля на Восточную Пятидесятую. – Желаю вам всяческих удач.

Посмотрел, как мы дошли до перекрестка с Парк-авеню у церкви Святого Варфоломея, сказал что-то швейцару – несомненно, велел вызывать охрану, если мы снова появимся, – и исчез внутри.

Дело к полуночи, ночь ясна и холодна. На Парк-авеню ревели такси и лимузины, однако широкие тротуары к северу были тихи и пустынны, а от величественной архитектуры остались лишь пустотелые соборы на фоне небес. Невзирая на плотное движение, здесь было одиноко. Паперть усеивали черные неподвижные силуэты – люди в громоздких пальто спали на картонках. Словно темные киты, внезапным отливом брошенные на ступенях.

– Ну, что думаешь? – спросила меня Нора.

– Про Лупе? Слегка мелодраматична, но наверняка говорила правду. Насколько сама ее понимает.

– Почему Сандра спала на полу на тридцатом этаже?

– Может, жила у кого-то. Не было ключа. Или с кем-то встречалась.

– Ты видел, как Лупе смотрела на пальто. Как будто оно ее сейчас укусит.

– Назвала его «дьявольская куртка». Хашим забыл упомянуть.

– Он много чего забыл упомянуть, – вмешался Хоппер. До того он все оглядывался на двери отеля, но теперь подошел к нам, роясь в карманах. – Половину сочинил.

– Так ты знаешь испанский, – сказал я.

– Я с семи лет жил в Каракасе. А потом с год таскался по Аргентине и Перу, – небрежно объявил он, выбил сигарету из пачки и принялся закуривать, повернувшись к ветру спиной.

– Как Че Гевара в «Дневниках мотоциклиста»[35]? – спросила Нора.

– Не совсем. Это был ад. Зато хоть для чего-то пригодилось. Скажем, сразу понятно, когда меня дурят.

Ты подумай, а? Я и не ожидал, что пацан двуязычный. Впрочем, он ведь и впрямь проговорился в нашу первую встречу: «Я мотался с маманей по Южной Америке, она тогда на одной миссионерской секте крышей поехала. Я слинял».

– Я хотел проверить, не врет ли он. А он врал и не краснел. – Хоппер выдул длинную струю дыма. – Он мне не понравился.

– Зато ему понравился ты.

Хоппер не удостоил ответом это замечание, сразу от него заскучав.

– Ну и что она говорила на самом деле? – спросил я.

– Там трудно было разобраться, гватемальский же диалект. Плюс у нее шарики за ролики заехали.

– Почему шарики за ролики? – удивилась Нора.

– Она верит в привидений, духов – типа они вокруг нас тут плавают, вроде пыльцы. Минут пятнадцать разорялась про то, как она из рода сплошных curanderas.

– Это кто? – спросил я.

– Целительницы народные, типа того. Я про них слыхал. Лечат тело и душу. Все проблемы враз исправят.

– Так где он соврал-то?

– Он правильно сказал, что горничная видела Сандру на тридцатом этаже. Но как только она покатила тележку по коридору, он стал вольничать. На самом деле горничная назвала ее espiritu rojo, красным призраком. Она и не думала, что там человек сидит, – решила, что заблудшая душа, застряла между жизнью и смертью. Чем ближе подходила, тем сильнее чувствовалось что-то, как будто менялось земное притяжение. Она присела на корточки и увидела, что Сандра inconsciente. Без сознания. Но не от наркотиков. Горничная ее назвала una mujer de las sombras. Женщина из теней. – Он пожал плечами. – Без понятия, что это значит. Горничная ее потрогала, и Сандра была холодная как лед. Тогда горничная потрясла ее за плечи, Сандра открыла глаза, и горничная увидела la cara de la muerte. Лик смерти. – Он умолк, поразмыслил и прибавил: – Она сказала, Сандра меченая.

– В каком смысле?

– Дьяволом. Я же говорю – эта Лупе психованная. Сказала, что у Сандры в левом глазу второй зрачок, какая-то фигня, и… – Он отшвырнул сигарету. – Она это назвала huella del mal. – Он каблуком затоптал окурок, поднял голову и, кажется, удивился, до чего жадно мы ждем перевода. – Это значит «печать зла», – пояснил он.