— Вы чем-то недовольны, товарищ Беков Но мы ведь искренне были за вас…
Но Беков не слышал гаждиванцев Он лежал один в своей комнате, с мокрым полотенцем на голове и думал о друге своем, Нурове, человеке, который оказался намного мудрее его Вспомнил Беков и о тех далеких годах, когда председатель, боясь скорых решений, просил хорошенько подумать о реке прежде чем строить Гаждиван. Вспомнил Беков и о крупной ссоре из-за реки, когда он на время отстранил Нурова от дел Но разве можно было знать тогда молодому Бекову, что и большое добро может прийтись не к месту и обернуться злом? Разве не об этом та притча, которую любил рассказывать ему Нуров?
Но что теперь затевает Нуров?
«Не надо противиться ему, — думал Беков, — иначе снова буду чувствовать себя плохо…»
4
Командир полюбил одиночество. Рано утром уходил он из дома, а Эгамов с Маруфом в тревоге искали его в переулках Гаждивана.
Сейчас, обнаружив Бекова, Эгамов идет за ним робко, боясь ему помешать. Видит Эгамов, командир заблудился. В полдень никого нет возле домов, белых от соли. Гаждиванцы прячутся под навесами и бредят прохладной родниковой водой.
Возле одного из домов Бекова заинтересовал высокий, до крыши, шест с черепом верблюда — так суеверные гаждиванцы отгоняют духов несчастья.
Долго смотрел Беков на череп, пытаясь постичь эту премудрость, затем пошел туда, где повалился забор, обошел дома и снова очутился возле шеста с черепом.
Почувствовал Эгамов, что сейчас на глаза Бекову попадется Маруф, который начал поиски с другого конца Гаждивана.
Увидев Бекова, Маруф хотел было бежать, но понял, что это глупо, и остановился возле стены напротив.
— Я вот заблудился, — сказал Беков.
— Не мудрено. Сейчас я вас выведу отсюда.
— А ты чем тут занимаешься?
— Решил проветриться. У печи жарко. А Гаждиван пахнет сыростью.
— Откуда она взялась, сырость эта? — спросил Беков, нервно ударяя тростью и злясь на гаждиванскую землю, которая оказалась такой неуютной.
— Отец объяснял, что сырость от пота босоногих людей… Правда, хорошо сказал? Мудрец он у меня…
— Да, народный человек, — согласился Беков, делая тем самым приятное идущему за ними, как тень, Эгамову.
Прошли они немного, и Маруф показал на дом справа:
— Смотрите, дядя Исхак, сова…
Беков остановился и долго, моргая за стеклами очков близорукими глазами, смотрел на дом, над воротами которого были вмазаны в стену два мраморных шара для украшения. Вспомнил командир, что такими шарами отстреливалась эмирская артиллерия, когда Фрунзе штурмовал дворец в Бухаре.
— А вот пасть тигра, — показал Маруф на ворота соседнего дома.
— Похоже, — согласился Беков.
— Здесь как в зверинце, — продолжал рассказывать Маруф с увлечением. — Триста пятьдесят семь домов, и каждый построен с выдумкой. Наверно, нигде в мире нет другого такого поселения.
Шагая за ними в десяти шагах Эгамов слышал весь их разговор и удивлялся, думая, как это сын замечает все такое необычное. Вот этих тигров и сов. Эгамову они ни разу не попадались на глаза.
Затем Маруф сказал нечто такое, что еще больше порадовало отца. Он сказал:
— Мудрец мой боится, что я, как и брат, сбегу в Бухару, на заработки. А мне здесь нравится, дядя Исхак. У брата там в городе холодильник, телевизор, приходит с работы, сидит — смотрит. Жена рядом. Ребенок на коленях. Он ест четыре раза в день и много мяса. Потолстел страшно, а месяц назад я заметил у него одышку… Ведь счастье не в благополучии, верно ведь?
Беков кивнул и пошел, удрученный видом Гаждивана. Теперь потянулись дома пониже, совсем маленькие, и Маруфу не доставляло особого труда, встав на цыпочки, видеть все, что лежит на крышах.
— Дыни сушатся, — объяснял он. — Абрикосы…
А Эгамов, который все еще крался за ними, сомневался: может, Маруф просто успокаивает командира? Хитрое дитя Гаждивана — возьмет потом и сбежит в Бухару, забью о том, что счастье человека не в благополучии.
Сокрушался бывший адъютант и по поводу того, что трудно ему воспитывать сына.
Думая об этом, Эгамов не заметил, как кончился переулок и Беков с Маруфом зашагали по пустырю.
Эгамов остановился — командир может обернуться и увидеть его.
Решил Эгамов выйти к пустырю со стороны высохшей реки Гаждиванки.
Шел он к реке и все думал, искренне сказал это Маруф или нет.
Недавно они поспорили насчет старшего сына Анвара.
— Все это твое воспитание, отец, — сказал Маруф. — Ты был очень груб с Анваром, вот он и сбежал в Бухару.
— Ах, воспитание! — Эгамов схватил сына за руку и потащил в комнату командира, уверенный, что Бекова там нет.
В страшном гневе кричал он:
— Видишь, как живет наш командир!
Бил кулаком по столу:
— Вот его стол!
Тряс саквояжем перед носом Маруфа:
— А вот его вещи!
И толкал сына к стене, чувствуя, что тот пытается увильнуть:
— А вот стены нашего командира, вот его свет!
Включив свет, Эгамов растерялся, увидев лежащего без движения Бекова.
— А вот и командир сам, — проговорил бывший адъютант, извиняясь. — Простите, командир, ради бога. Но мне нужно кое-что объяснить этому остолопу Позвольте, пожалуйста.
Беков хотел было встать и запротестовать, возмущенный тем, что Эгамов все время ставит его в пример сыну. Но вместо этого покорно отвернулся к стене и укрылся с головой простыней.
Маруф, понимая состояние Бекова и сочувствуя ему, сидел, положив руки на стол.
А отец, еле сдерживая себя, чтобы не закричать, продолжал объяснение:
— Слышишь, бездельник, самый лучший дворец эмира бухарского недостоин, чтобы в нем жил такой человек, как наш командир. Но командир в отличие от тебя и твоего брата не тщеславен. Неужели вы думаете, что командир наш не смог бы заработать на машины, на телевизоры, — смешно говорить!
— Мы мешаем дяде Исхаку спать, — сказал тихо Маруф.
Эгамов поднялся, чтобы уйти, но решил, что в отсутствие командира, о котором идет речь, слова его потеряют воспитательное значение.
— Но командир, как все воины отряда, не думал о богатстве и благополучии, он думал о счастье для других.
— Да, я все это знаю, отец. — Когда Маруф выходил из себя, он всегда начинал цинично улыбаться.
Говоря все это, Эгамов не сводил глаз с командира, боясь, что командир может каждую минуту встать и запротестовать. Командир скромен, и похвала и почести неприятны ему.
Но все, о чем говорит бывший адъютант, это правда, и правда эта очищает душу. Ведь сколько накипи появилось на душе Эгамова в этом Гаждиване, среди обмана, хитростей и спекуляции. И как он ждал возвращения командира, чтобы, думая о нем, говоря о нем, очиститься, окунувшись в родник, где столько чест ности, столько добра и мужества…
Эгамов был возбужден до предела и кричал.
— А вы что сделали для людей? Где ваша совесть?
Эгамов вытолкнул сына за дверь. Постоял в растерянности у кровати командира.
Беков лежал в той же позе, не двигаясь. Маленького роста, помещающийся только на половине кровати, жесткой и заржавевшей, которая неприятно заскрипела, как только Эгамов опустился на нее.
— Простите, командир, — сказал он жалобным тоном. — Я совсем схожу с ума от этих моих детей Я плачу, видя, как они попали под влияние Гаждивана. Такие же серые и неумные, мои дети…
Видя, что командир не желает говорить с ним, Эгамов извинился и в расстройстве вышел из комнаты с намерением посидеть в огороде и успокоиться.
Сейчас, пробираясь окольными путями к пустырю, где бродили Беков и Маруф, Эгамов вышел к заводу
Неделя, как заводик был закрыт решением комиссии. Окна и двери обоих цехов заколочены, все ценное, что было во дворе, вывезено, а провода, питающие током корпуса, отрезаны.
Думали: здесь больше нечего брать. Но гаждиванцы эти, оказывается, обнаружили маленький склад, который в спешке был забыт и не описан комиссией, взломали дверь и стали уносить ящики.