Молодой инженер Салихов прикрепил к стене лист картона с надписью «Проект нового Гаждивана» и начал рассказывать.

Беков, Нуров, Турсунов и Эгамов сидели на той самой жесткой кровати, на которой днем пишет командир, а ночью спит.

Салихов недавно учился в Москве и стал среди узбеков одним из первых инженеров. И, принадлежа к малочисленной в то время группе людей, именуемых национальными кадрами, был окружен всяческой заботой.

Вначале в отряде Бекова все шло стихийно. Воины молодыми ушли воевать, воевали долго, с прекрасным рвением уничтожая старый образ жизни, но, когда пришел мир, воины вдруг поняли, что хаос и разруха долго продолжаться не могут и что им же самим нужно строить новую жизнь; поняли они это и растерялись, потому что строить их никто не учил.

И тогда командир сказал: давайте строить всем отрядом новый, доселе еще невиданный город. Перенесем в новый быт все наше военное хозяйство, все навыки наши и привычки, все, что появилось у нас за десять лет коллективной жизни. А главное, надо прийти в сегодняшний день с нашей верой, энтузиазмом и мужеством. А я, Беков, буду у вас инженером, но инженером не техническим, а идейным, то есть человеком, который будет учить вас духовному братству.

Но, стихийно начав, Беков понял вскоре, что без человека, который научно организовал бы труд, не обойтись. И тогда был приглашен инженер Салихов, который сразу загорелся идеей командира и с таким же рвением, как и Беков, взялся составлять проект нового Гаждивана.

Сейчас он заметно волновался, делал много лишних движений, и движения эти выдавали в нем человека несмелого и доброго.

— Товарищ Беков, надеюсь, на этот раз не прогоните, — сказал, улыбаясь, Салихов.

— Ну, объясняйте, — нетерпеливо ответил Беков.

В линиях, по которым инженер водил карандашом,

Беков ничего не смыслил. Сидящие с ним — тоже. Воспринимали они слова инженера скорее чувством, чем умом.

— Так вот, все ваши замечания учтены… Когда закончится постройка города, завод-комбинат окажется на его окраине. Через пять лет, в конце тридцать седьмого, мощность предприятия возрастет в три с половиной — четыре раза.

— Долгий срок — пять лет, очень долгий, — покачал головой Беков, нервно расхаживая по комнате и что-то прикидывая в уме.

«Долго» — это слово навязчиво преследовало всех, кто работал с Вековым. Командир порой становился подозрительным. Ему казалось, что окружающие не понимают всего значения этого завода, этого города.

— Продолжайте, инженер…

Нуров, как всегда при обсуждении, сидел хмурый, а Турсунова как будто и не бьшо с ними. С этим флегматичным, тихим человеком Эгамов был из одной деревни, вместе рос, перегонял по пастбищам стада, и, зная его характер, адъютант мог смело предположить: думает сейчас Турсунов о покое, о том, чтобы уйти подальше ото всего, что требует усилий.

— Если сейчас на предприятии занято сорок человек, то через пять лет рабочих будет восемьсот — девятьсот. При комбинате намечается открыть училище…

— Дельно, — Беков больше обращался к ним, сидящим на кровати, чем к инженеру.

Эгамов готов был с удовольствием поддержать своего командира. Он знал: все, что делает Беков, — ради доброго на земле. Он бы встал и сказал: «Дельно, командир, правильно», — но сдержал свой порыв, зная, что командир не нуждается в его поддержке. Эгамов нужен был ему просто как нянька, как денщик.

— Училище — это ваша идея, товарищ Беков, — уточнил инженер, напуганный ранее Вековым, а теперь ищущий в свое оправдание различные доводы. — Кроме того, к городу, а от него к колхозу будет проведена железная дорога.

— Слышишь, Нуров, железная дорога! — удовлетворенный командир хлопнул председателя по плечу. — По этой мертвой земле пойдут поезда! Цивилизация придет к нам, забитым и темным!

Нуров только улыбнулся уголками глаз, зато Турсунов решил хоть каким-то образом показать свое причастие к происходящему:

— Железная дорога — тоже твоя идея, командир. Я вижу, товарищ инженер скопировал твои мысли.

— Прекрасно! — воскликнул Беков, проникаясь симпатией к инженеру и видя, что тот почти не отошел в своем проекте от его, Бекова, основной идеи.

Долго тряс потом Беков руку инженеру:

— Спасибо. На сей раз, как видите, не прогнал. А за тот случай простите. Очень хочется, чтобы мы с вами не ошиблись в чем-то.

Счастливый оттого, что все так удачно кончилось и что теперь на пользу и на счастье пойдут его мысли и весь его труд, инженер решил еще раз напомнить:

— Все это ваши идеи, товарищ Беков. Я лишь спроектировал. И признаться, с точки зрения экономики идеи ваши умны. Вы первоклассный экономист.

— Ну, хватит, хватит, — Беков добродушно остановил инженера. — Зря вы так. Никакой я не экономист, вузов не кончал. Только медресе, а это по нынешним понятиям — семь классов… Энтузиазм, вера — вот что делает из человека и экономиста, и врача, и учителя, запомните это! Думаете, кто мы — грамотеи, книжники? Нет, воины! Вот он, Эгамов, он валялся в грязи, в тифе, когда отряд наш подобрал его. А теперь каков он?! Красивый, гордый, знающий свое место в жизни…

Убежденность делала его прекрасным оратором. Все, даже скептик Нуров, слушали Бекова затаив дыхание, веря каждому его слову.

Сколько раз бывало: перед каким-нибудь боем он, Беков, со страстной своей убежденностью доказывал, что победа близка, что стоит сделать только последнее усилие — и восторжествует мир, и воины его, забыв о боли, о смерти, об усталости, бесстрашно бросались на басмачей и побеждали.

Так было и сейчас. Но Нуров тряхнул головой, отодвигая от себя прекрасную картину, и вздохнул:

— А как река, товарищ инженер? Будут расти город и колхоз. А воды ведь не прибавится в реке…

Но Беков не дал ему закончить. Здесь он тоже был спокоен.

— Надеюсь, теперь ясны ваши старые заблуждения? — обратился Беков к инженеру.

— Да, да, возможно, я ошибался.

У инженера, как и у Нурова, было беспокойство по поводу реки, но командир всякий раз разубеждал его, потому что это было совсем не самое важное. И вот наконец инженер смог уговорить себя, что заблуждается. И не потому, что проверил что-то или подсчитал. Ему, как и Бекову, надоело думать, что есть и нечто такое, что может стать преградой великой идее. И он выбросил прочь все сомнения.

— Просто я высказывал свои опасения…

— Верю, верю. Вы честно заблуждались. Мы всё заставим работать на людей: и пустыню, и реку. Приезжайте лет через десять — убедитесь, что волновались напрасно.

— Спасибо, — инженер поклонился и вышел.

Снова они были вчетвером. Как много дней назад. Вот так собирались в походной юрте — командир Беков, два его заместителя и адъютант. Где-нибудь в пустыне, куда привела их война. Где-нибудь среди песков, где коршуны ждали их трупов и трупов их врагов. Коршунам все равно, они не разбирались в знаменах, которыми трупы были покрыты…

Помолчали.

«Все хорошо, — думал Беков, чувствуя усталость после встречи с инженером, — все чудесно кончилось… Нуров трудится, пожалуй, больше всех, как вол. И он поднимет колхоз. Правда, не хватает у него идей, работает он немного по старинке. И нечуток к людям. Но это пройдет… Турсунов, наоборот, верит во все, но он слаб волей. Надо будет помогать ему… Прекрасные воины у меня, предан Эгамов. Они потянут все…»

В комнату вошел охранник, неся глиняный кувшин со спиртом.

Беков вынул из тумбочки стаканы. Командир стал пить в последнее время, но пил всегда в одиночестве, закрывшись. Любил говорить сам с собой. Вспоминал мать и деревню, где родился. Очень хотелось ему, чтобы кто-нибудь из близких увидел, чего он достиг. Но у Бекова никого не осталось. Родителей его басмачи повесили, когда узнали, кто их сын.

Все, кроме Турсунова, выпили не без удовольствия, только он один страдал, когда пил. Натура его была слабой и требовала к себе бережного отношения, и, глядя на него, вдруг подумал Эгамов:

«Сможет ли этот человек заменить нам командира? Быть таким, как он, отцом воинов?»